уж это так не нравится синьору графу, тогда… что ж, тогда пусть сунет руку в карман и подаст что-нибудь.
— Подай ему, граф, и черт с ним! — сказал тот же парень.
— Подай! Подай! — загалдели и другие.
— Нет, нет, гроша ломаного не давайте! — крикнул Туклин. — Пойдемте, мы еще посмотрим!
Птицеловы двинулись дальше, а Илия зашагал рядом, в ногу с ними, покрикивая: «Айнц! Цвай!» Туклин остановился. Десятый, умоляюще сложив руки, стал просить провожатого не затевать ссоры, крестьяне громко засмеялись.
— Не отвяжешься от него без откупа, граф!
Десятый вытащил кошелек. Булин снял шапку.
— Братья, — сказал он, — вам известно, что я поклялся кровью отомстить их дому, и вы знаете, что есть за что. Но раз уж я приму из его рук подарок, тогда, значит, мир между нами навеки. Правильно говорю? Отныне я за них в огонь и в воду, черррт!.. А-а-а-а, граф, вы даете мне бановац?! Мне — бановац?.. Нет, клянусь, меньше талера я не возьму! Чтобы я простил вас за бановац!
— Брось, Илия, не отдавать же тебе весь кошелек.
Граф добавил еще одну монетку, но, убедившись, что этим не откупишься, бросил сразу пять.
— Ну, а сейчас поцелуйтесь, как полагается при заключении мира! — крикнул кто-то.
Илия широко раскрыл руки, но граф отпрянул, и его окружили женщины. Тогда Илия, пританцовывая и покрикивая, стал совать полученные деньги под нос Туклину, который пытался вызволить своего хозяина.
На обратном пути Илия на вопросы попадавшихся ему навстречу крестьян только весело отмахивался.
— Булин помирился с М-вичами! — кричали шедшие впереди. — Графчонок отдал ему часть отцовского долга!.. Нет, уплатил налог за охоту!.. Как бы не так, это только здесь, а насчет прочих угодий будет особый уговор!..
Илия стремительно влетел в кафану.
— Кофе, ракию и сигару! — крикнул он с порога, позвякивая деньгами.
— Откуда счастье привалило, рыцарь? — спрашивали посетители. Но Илия молча позавтракал и, закурив, хлопнул себя ладонью по лбу, словно хотел сказать: «Где была моя голова!»
Однако на рассвете следующего дня Илия даже глазам не поверил, увидав, как через городские ворота вышли И-хан с двустволкой на плече, Туклин с птицами, Десятый и какой-то дюжий крестьянский парень с дубиной в руке. Охотники, кроме Десятого, вызывающе поглядели на Булина.
— Черт! — пробурчал он, почесывая затылок, но после недолгого раздумья двинулся за ними.
Пока не миновали пригород, охотники делали вид, будто не замечают Илию. А затем на него посыпался град камней, и он, прихрамывая, повернул назад.
И-хан еще два раза возглавлял отряд, но Булин, казалось, бесследно исчез, и на третье утро воевода остался дома. Туклин рассадил подсадных птиц, установил прутья и, возвратившись к графу и слуге, улегся подле них на траву. Вдруг из-за ограды виноградника, на куче камней, захлопала крыльями и заклекотала большая птица. Птицеловы поднялись и двинулись туда, чтобы отогнать хищника, но он преобразился в Илию Булина, и, прежде чем они сообразили что-либо, вокруг них засвистели камни. Первым пустился наутек Десятый; ему повезло — в него попало лишь два камня, а Туклин и слуга все в синяках едва ноги уволокли. Снасти и манки остались победителю.
Этот случай вскоре стал широко известен. И-хан пожаловался в общину, община приказала схватить виновного. Потянулись страшные дни для домочадцев М-вича. Десятый просто корчился, и не столько от боли, сколько с досады, что не сможет больше ходить на охоту. И-хан то и дело бегал в общину за новостями: не пойман ли преступник? Увы! Илии и след простыл. Начали даже поговаривать, будто он погиб. И-хана радовали подобные слухи, и он тайно обещал наградить того, кто докажет ему это. Нашелся человек, который получил награду, и тогда уж всякие сомнения отпали. И снова И-хан с двустволкой за плечами проводил своего господина и Туклина на охоту. Молодого крестьянского парня, «этого пентюха», по выражению И-хана, решили больше не нанимать.
Дорога была сухая и пыльная; сверчки сверчали со всех сторон; птицы в клетках жалобно чирикали, словно предостерегая свободных собратьев о ловушках. И-хан, прислонившись к оливковому дереву, с ружьем за плечами клевал носом, как и сидящий рядом с ним хозяин. Туклин чинил разорванную штанину.
Среди полной тишины, где-то в стороне, хрустнула у межи ветка. И-хан вздрогнул, мертвенная бледность разлилась по его лицу, зрачки от ужаса расширились — Илия Булин, вскинув штуцер, целился ему прямо в голову. Граф упал навзничь, Туклин свалился на бок.
— Брось двустволку, да подальше, не то убью на месте!.. Алзо… айнц, цвай…
И прежде чем разбойник своим хриплым голосом произнес «драй!», И-хан бросил ружье и с трудом вымолвил:
— Не надо!
— И не буду! — подхватил Илия. — Но сейчас же убирайся в город! За хозяина не бойся! Клянусь честью, пальцем его не трону, он передо мною ни в чем не повинен! Ступай!
Граф ухватился за И-хана, но Илия резко приказал:
— Пустите его, синьор граф! Не бойтесь! А не пустите, будет худо!
У И-хана подгибались колени, он едва-едва выбрался из виноградника.
Тогда разбойник поднял двустволку, подошел ближе и наступил на ногу обомлевшего от страха Туклина.
— Чего вы травите меня? Побили камнями, как собаку, за то, что ходил за вами, я в суд не пошел, а рассчитался с вами той же монетой. Не так ли, граф?
— Ддда!..
— А что будем делать сейчас?
— Да-да-дам, сколько скажешь…
— Нет! Я останусь с вами и вернусь с вами, пусть люди видят, что я не разбойник.
— Пойдем сейчас же! — сказал Десятый, немного приободрившись. — Я всем скажу, что ты нисколько не виноват, всем, и в общине и…
— Вот и отлично, — ласково прервал его Илия, — однако торопиться, мой граф, некуда! Зачем вам уходить с охоты?.. Ну-ка, ты, голодранец, сбегай-ка вон туда к меже и принеси птиц да прутья, которые вы оставили в последний раз. Видите, граф, я
