— В полночь оседланная лошадь должна стоять возле хижины; один из вас развяжет веревки, другой отворит дверь; вы отпустите пленника и пожелаете ему счастливого пути.
— Нам возвращаться в Париж?
— Да, возвращайтесь; ты, Жан Бык, отправишься на работу, словно ничего не произошло, и Туссену скажи, чтобы поступил так же.
— Всё?
— Всё.
— Работа нетрудная, господин Сальватор!
— И честная, дорогой Бартелеми. Значит, совесть твоя может быть спокойна.
— Раз уж к этому приложили свою руку вы, господин Сальватор…
— Спасибо, друг мой!
— Ну, в путь, господин граф! — приказал Жан Бык.
— Пошла, лошадка! — прикрикнул Туссен-Лувертюр, одной рукой поглаживая лошадь, а другой ведя ее за удила.
Жан Бык пошел с другой стороны; двое могикан отправились к хижине на берегу, сопровождая г-на Вальженеза.
На расстоянии, при свете луны г-н де Вальженез, со связанными руками и ногами лежащий на лошади, напоминал Мазепу.
— А теперь, генерал, — сказал Сальватор, — закроем ворота и займемся господином Сарранти.
С помощью генерала Сальватор в самом деле запер ворота, потом кликнул Ролана — тот исчез, словно непреодолимая сила тянула его к скамейке в парке.
Сальватор позвал пса еще раз, голосом более властным, назвав его не Роланом, а Брезилем.
Собака, печально завывая, вышла из чащи; было очевидно, что ей помешали в исполнении ее самого горячего желания.
— Да, — прошептал Сальватор, — да, я знаю, чего ты хочешь, дорогой Брезиль. Не волнуйся, мы туда еще вернемся… Иди сзади, Брезиль, сзади!
Генерал словно не слышал разговора Сальватора с собакой; опустив голову, он машинально следовал за молодым человеком, не произнося ни слова.
Когда они миновали дуб и скамью, привлекавшие внимание Брезиля, Сальватор свернул в аллею, которая вела к замку, и тоже пошел молча.
Через несколько шагов безмолвие нарушил генерал.
— Вы не поверите, господин Сальватор, — сказал он, — какое волнение меня охватило при виде этой девочки.
— Девушка прелестна, это верно, — согласился Сальватор.
— У меня должна быть дочь тех же лет… если только она жива.
— Вы не знаете, что с нею сталось?
— Когда я уезжал из Франции, я поручил ее славным людям, у которых еще спрошу отчет, как только смогу сделать это открыто. Когда придет время, мы еще поговорим на эту тему, господин Сальватор.
Тот поклонился в знак согласия.
— Меня особенно взволновало, — продолжал генерал, что вы назвали ее Миной.
— Так зовут эту девочку.
— Мою дочку тоже так звали, — прошептал генерал. — Я бы хотел, чтобы моя Мина оказалась столь же красивой и чистой, как ваша, дорогой господин Сальватор.
Уронив голову на грудь, генерал вновь умолк, вынужденный замолчать под влиянием тех же чувств, которые заставили его заговорить.
Оба некоторое время молчали, поглощенные своими мыслями.
Теперь первым заговорил Сальватор.
— Меня сейчас беспокоит одно, — признался он.
— Что именно? — думая о своем, спросил генерал.
— В этом замке жили всего три человека: Мина, господин де Вальженез и некая женщина, вроде гувернантки.
— Мина… — повторил генерал, словно находя удовольствие в том, чтобы повторять это имя.
— Мина уехала с Жюстеном; господин де Вальженез в руках Жана Быка и Туссен-Лувертюра, они его не выпустят, за это я ручаюсь. Остается гувернантка.
— Итак… — заинтересовался генерал, понимая, что Сальватор подводит его к делу, которое сейчас занимало их обоих — иными словами, к оправданию г-на Сарранти.
— Итак, — повторил Сальватор, — если она не спала, то должна была слышать выстрелы, а если она их слышала, то, верно, поспешила сбежать.
— Давайте ее поищем, — предложил генерал.
— К счастью, — продолжал Сальватор, — у нас есть Брезиль, он-то и поможет нам ее отыскать.
— Кто такой Брезиль?
— Мой пес.
— Я думал, его зовут Ролан.
— Кличка его в самом деле Ролан, но у моего пса, как и у меня самого, генерал, два имени: одно — для всех, и оно соответствует его теперешней жизни, другое знаю только я, оно досталось ему из жизни прошлой; надобно вам заметить, что у Ролана жизнь не менее бурная и почти такая же таинственная, как у меня.
— Если бы я смог когда-нибудь стать вашим другом настолько, чтобы узнать эту тайну, сударь… — проговорил г-н де Премон.
Он замолчал, понимая, что настойчивость с его стороны может быть истолкована как нескромность.
— Возможно, когда-нибудь так и будет, генерал, — отвечал Сальватор, — пока же надо бы раскрыть тайны, связанные с жизнью Брезиля.
— Это не так просто, — заметил генерал. — И хотя я говорю на семи или восьми языках, я не возьмусь служить вам переводчиком.
— О, мы с Брезилем и так отлично друг друга понимаем, генерал; сейчас вы убедитесь в этом сами… Вы видели, каким беззаботным он может быть, верно? Но обратите внимание, как он начинает волноваться по мере приближения к замку. А ведь там свет не горит, никаких звуков оттуда не доносится… Взгляните сами: нигде ни свечи, замок безжизнен, словно труп.
В самом деле, подходя к безмолвному и неосвещенному дому, Брезиль насторожился, стал принюхиваться и ощетинился, будто приготовившись к схватке.
— Видите, генерал? — сказал Сальватор. — Помяните мое слово: если гувернантка еще в замке, пусть в погребе, пусть на чердаке, мы ее отыщем, как бы старательно она ни пряталась. Войдемте, генерал!
Проникнуть в дом было несложно: выйдя прогуляться в парк, Мина оставила дверь незапертой. Как мы уже сказали, дом освещался лишь снаружи, то есть луной.
Сальватор вынул из кармана маленький потайной фонарь и зажег его.
Посреди передней Брезиль завертелся волчком, словно проводя проверку предметов и разведку местности; потом вдруг, решившись на что-то, ткнулся мордой в низкую дверь, которая, по-видимому, вела во внутреннюю часть дома.
Сальватор открыл эту дверь.
Брезиль устремился в темный коридор; в конце коридора скатился по небольшой лесенке в шесть-восемь ступеней и, первым влетев в подвал, взвыл так страшно, что Сальватор и генерал вздрогнули, хотя уж их-то напугать было не очень просто.
— Что там такое, Брезиль? — спросил Сальватор. — Не здесь ли, случайно, Рождественскую Розу…
Пес, казалось, понял вопрос хозяина; он бросился из подвала и исчез.
— Куда это он? — спросил генерал.
— Не знаю, — пожал плечами Сальватор.
— Не пойти ли нам следом за ним?
— Нет. Если бы он хотел, чтобы мы пошли за ним, он повернул бы ко мне морду в знак того, что я должен идти. Раз он этого не сделал, значит, будем ждать его здесь.
