Когда огромным усилием воли мне удалось на секунду ослабить болевые тиски, чтобы схватить глоток воздуха, мрак, окружавший меня, слегка отступил, и я увидел вместо электрической панели на потолке своей камеры бледные лучи пробивавшегося сквозь туман солнца. Это открытие не удивило и не обрадовало меня. Я ждал каждую минуту, что боль снова вернется, но она почему-то медлила.
Краешком сознания я отметил, что мир вокруг выглядит сурово и величественно. Сейчас меня не слишком занимал вопрос о том, как я здесь очутился. Сил для анализа ситуации просто не оставалось.
Я боялся взглянуть на свой изувеченный бок, но сквозь одежду чувствовал корку запекшейся крови. Это было странно, потому что после удара бластера не бывает никакой крови. Разрушенные высокой температурой ткани попросту обугливаются. Выжить при таком попадании практически невозможно, и поскольку мое сознание работало достаточно четко, я подумал, что это, скорее всего, тот самый предсмертный всплеск просветления, о котором я столько слышал. Тем не менее боль, потеряв прежнюю силу, с каждой минутой отступала.
Без особого труда я приподнялся на локте и осмотрелся. Я лежал на дне узкого горного ущелья, освещенного тусклым солнцем, едва пробивавшимся сквозь хребты скалистых вершин, задернутых, как ширмой, мрачными низкими облаками. Неподалеку протекал ручей, вдоль него змеилась тропа, по которой, видимо, недавно прошел вооруженный отряд.
Шел он с боем, прорываясь через заставу, перекрывшую единственный в этой стороне горный проход. Повсюду валялись шлемы, обломки копий, окровавленные тела в черных доспехах. Сейчас застава была разрушена, враги уничтожили ее и ушли дальше, вверх…
Меня не удивили ни исчезновение «Рендболла», ни старинные доспехи, валявшиеся вокруг. Самым важным почему-то казался факт прорыва вражеского отряда, словно я был одним из защитников этой горной заставы, одним из тех, кто проиграл схватку, и меч, вонзившийся мне в бок… Меч? Разве это был меч?
Преодолев внутреннее сопротивление, я взглянул на свою рану. Сквозь прорезь в одежде зияло широкое резаное отверстие в бедре и выше… Это, безусловно, был удар меча и, судя по характеру раны, определенно смертельный. Непонятно, почему я до сих пор жив.
Краем глаза я уловил мелькнувшую тень за круглыми валунами, наваленными поперек тропы. Заученным жестом человека, привыкшего к внезапной опасности, я повернулся, превозмогая боль от резкого движения. Правая рука уже шарила в траве среди обломков в поисках какого-нибудь оружия.
– Оставь. Оно тебе не понадобится, – произнес голос из-за валуна. – Час назад мы вместе с тобой защищали здесь заставу.
Наконец я увидел того, кому принадлежал голос, – воина в искрошенных белых доспехах, со следами многочисленных ран. Искореженный шлем с приподнятым забралом открывал приятное простое лицо. Серые глаза, затуманенные перенесенной болью, смотрели на меня пристально и чуть печально. Шатаясь, он подошел и сел рядом, бросив в траву свою окровавленную секиру.
– Как тебя зовут? – спросил незнакомец.
– Но ты же сказал, что мы вместе сражались у этой заставы!
– Конечно сражались. Только при такой ране, как у тебя… Каждый раз, когда один из нас падает на поле боя со смертельной раной, он встает снова. Правда, после этого его зовут иначе… Затем все повторяется вновь.
– Выходит, я умер?
– В своем мире – да. Но здесь, можно сказать, ты только что родился. И воевода захочет узнать, почему ты здесь оказался. Почему именно ты.
Стараясь справиться с лавиной обрушившихся открытий, я неосторожно повернулся, ища в окружающем пейзаже нечто способное опровергнуть его слова. И застонал от вернувшейся боли.
– Боль сейчас пройдет. От раны не останется даже следа, даже шрама.
Скорее всего, это правда… И я действительно умер. Почему-то это открытие не слишком потрясло меня, словно я умирал не в первый раз. Значит, полностью человек все-таки не исчезает после смерти…
– Выходит, я нахожусь на том свете?
– Вернее, на этом. Во всяком случае, в другом мире.
– Там, наверху, за перевалом – замок?
– Ты знаешь? Тогда причина твоего появления именно в этом. Есть люди, связанные с нами настолько сильно, что их жизнь в предыдущем круге – лишь ожидание здешнего рождения. Если я не ошибся – тебя ждет здесь необычная судьба. Сейчас надо встать и дойти со мной до реки.
Он осторожно поддержал меня, помог подняться. Я совершенно не чувствовал слабости – только боль, которая теперь стала глуше и уже не занимала всего моего сознания. Он сказал, чтобы я называл его Мстиславом. Я заметил темный гранит под ногами, клочки сероватого длинного мха, забрызганного кровью. И тишина. Ни щебета птиц, ни посвиста ветра. Слышался лишь рокот воды в реке, переходящий вдали в грозный гул водопада. Это был суровый мир. Суровый и простой.
Словно услышав мои мысли, Мстислав сказал:
– Здесь нет ничего лишнего. Только сконцентрированная сущность.
– Сущность чего?
– Сущность мира. Позже ты поймешь.
Проводив меня до реки, Мстислав помог умыться, обмыть раны, а потом и напиться рокочущей, бегущей с гор воды. И только тогда я понял, как сильна была моя жажда. Боль прошла, исчезла, растворилась в свежести и прохладе этой воды.
– Теперь нам пора. Нас ждут. Ты уже можешь идти?
Мы прошли не меньше двух километров по узкой горной тропе вдоль реки, прежде чем местность стала заметно повышаться. Повсюду, у каждого поворота тропы, я видел все новые и новые следы прорвавшейся сквозь заставу орды.
– Они дойдут до самого замка?
– Они давно уже там.
– Насколько это опасно? Они смогут прорвать оборону?
– Этого я не знаю. Все зависит от того, успел ли Самгри предупредить наших о прорыве. А также и от того, чей флот одержит победу в схватке у Дельты Лебедя.
– Чей флот?.. При чем здесь Дельта?
– Ты все еще не понимаешь? События вашего мира отражаются в нашем, как в зеркале. Но и победа флота Комора зависит от того, прорвутся ли черные сквозь вторую линию застав. Все взаимосвязано в наших мирах. Сущности пронизывают одна другую.
– Если вы знаете о нашем мире так много, почему вы не измените ход битвы, не создадите более совершенного оружия?
– Здесь только честная схватка имеет значение. Только равным оружием ты можешь победить врага. Есть лишь одно-единственное исключение.
Он внезапно замолчал, и мне показалось, что случайно Мстислав коснулся некой тайны, говорить о которой не имел права. Чтобы прервать затянувшееся неловкое молчание, я указал на золотистое зарево, окрасившее небо за вершиной утеса, закрывавшего ущелье.
– Там замок?
Он лишь молча кивнул в ответ.
– И мы войдем внутрь?
Он, видимо, почувствовал неподдельное волнение в моем вопросе, потому что усмехнулся и сказал:
– Конечно. Ведь ты теперь один из нас.
Подъем длился еще часа два, и лишь потом, как-то неожиданно, сразу, замок возник передо мной так, как не раз возникал во сне. Со всеми своими резными башнями, с тусклым блеском червонного золота, отраженного от стен, с лебединой шеей моста, с флагами на башнях и звуками боевого рога, затрубившего при нашем появлении.
– Где же черные витязи? – спросил я, пораженный тишиной и покоем, наполнявшими долину у подножия замка.
– У нас битвы отделены от остального.
Я не совсем понял, что он имел в виду, но переспрашивать не стал.
То ли я отвлекся от окружающего пейзажа, разглядывая замок, то ли время здесь обладало необычными свойствами, но как-то неожиданно, сразу, мы оказались у ворот замка.
Проходя мимо золотой стены, я не удержался и погладил ее холодную льдистую поверхность. Одна из легенд получила свое осязаемое подтверждение – внешние стены замка были отлиты из червонного золота, высотой в три человеческих роста и толщиной не меньше метра. Они, казалось, выросли из диких скал и были превращены в золото силой, неподвластной моему воображению. Я не увидел в них ни единого шва, никаких следов кладки или сварки, нужную форму им придали руки нечеловеческих мастеров.
Скорее всего, я воспринимал окружающее как сон, как бред тяжелораненого человека и все равно хотел запомнить каждую мелочь, унести в памяти каждую деталь своего колдовского видения…
Четверо витязей стояли вокруг большого стола, заваленного картами и древними свитками. Они были в мягких одеждах из грубо сотканной шерсти. Их белые плащи казались мятыми и чрезмерно тяжелыми, словно стальные кольчуги. Витязи выглядели устало. Битва, которую они вели бесчисленное количество лет, оставила на их лицах неизгладимый отпечаток печали.
Когда в зал вошли мы с Мстиславом, никто даже не повернул головы. Только у самого стола на нас обратили внимание. Но еще прежде я заметил, что лишь звук моих шагов отражается под сводами замка. Мстислав ступал совершенно бесшумно – словно был тенью.
– Кого ты привел сегодня, Мстислав? – спросил старший из витязей, и я заметил в его взгляде нескрываемую грусть. – Анжел был хорошим воином… Мир пути его. – Они склонили голову в минутной скорби, и я почувствовал, как нелегко предстать в чужой личине перед глазами тех, кто знал тебя иным. В личине того, с кем они прощались.
