колоколов и вызванивал праздничную симфонию, доносившуюся до самого Зедазени.
Перед стеной, словно гигантские зонты, раскинули свои ветви старые липы. Их толстые корни выпирали из земли и извивались, точно змеи. В могилах под этими липами покоились останки родичей карисмеретской знати.
В центре Карисмерети была довольно большая площадь. Здесь находились здание театра, школа, казначейство, почта и телеграф, лавки.
В этот день предприятия и торговые учреждения Карисмерети были закрыты. Все жители местечка и окружных деревень собрались на церковной площади, перед маленьким одноэтажным домом бывшей приходской школы. На балконе стояли офицеры и представители власти. Пехотные и конные воинские части выстроились перед балконом. Народогвардейцы были обмундированы гораздо лучше, чем регулярные войска. Народная гвардия являлась опорой меньшевистского правительства и поэтому пользовалась различными преимуществами, льготами и послаблениями. Команда разведчиков состояла из людей с темным прошлым, уголовников. Хорошо одетые, опоясанные патронташами, вооруженные карабинами, наганами и маузерами, разведчики славились грабежами во время карательных экспедиций и жестокими расправами с крестьянами. Среди стоявших в строю высоким ростом и красотой отличался Грамитон Лабадзе, которого все почтительно называли «политическим террористом».
Это был тот самый Грамитон Лабадзе, который, собрав шайку головорезов, занимался в годы первой русской революции «экспроприациями», преследуя свои корыстные цели. Он похитил миллионера Ананова, выудив затем за него солидный выкуп. За поимку Лабадзе власти обещали большое вознаграждение. Он был женат на славившейся своей красотой княжне Тине Церетели. Не только обещанная награда, но и стремление овладеть красавицей княжной делали пристава Бакрадзе особенно настойчивым в преследовании дерзкого разбойника. И этот блюститель закона добился своего. Грамитона Лабадзе выдал его дальний родственник, Уча Харабадзе, у которого он однажды ночевал. Бакрадзе с отрядом стражников схватил Лабадзе в тот момент, когда тот крепко спал. Некоторое время спустя его сослали в Сибирь, а Бакрадзе женился на Тине. На родину Лабадзе возвратился в семнадцатом году и вступил в Народную гвардию.
Среди представителей местной знати, съехавшейся на митинг из своих поместий, выделялась тучная фигура Отия Мдивани.
— Голоштанники, завладеть чужим добром захотели, — говорил он, — вот теперь и получат по заслугам… Эх, если бы я здесь распоряжался, разложил бы каждого десятого, как мы делали в старое время, да всыпал бы так, что на том свете помнилось бы…
Явилась в Карисмерети и Бабо. Она стояла вместе с Терезой, Вардо и Нино и, улыбаясь, переглядывалась с братом, который вывел на площадь свой конный отряд. Затем показался отряд, сформированный Нодаром Авалишвили.
После поражения повстанцев Нодар Авалишвили освободил своего друга Дата Кипиани и его помощников. Люди Авалишвили рыскали по деревням и арестовывали повстанцев.
Явились сюда и бывший пристав — начальник карисмеретской милиции Элизбар Бакрадзе, друзья Кипиани — Чхеидзе, Цулукидзе и член главного штаба Народной гвардии Варлам Попхадзе. Варлам поднялся на балкон, где заместитель министра внутренних дел Илья Трапаидзе, приехавший из Кутаиса, беседовал с Иокиме Абуладзе, полковником Ревазишвили, с капитаном Хидашели и Ахаладзе. Тут же были Эстатэ Макашвили и Платон Могвеладзе. Корнелий, которого хорошо знал капитан Хидашели и многие его солдаты, прятался от них за спинами женщин.
Позади стояли крестьяне. Они тихо переговаривались:
— Как прокормить столько войска?..
2
Начальник милиции Элизбар Бакрадзе наводил порядок. Приказав милиционерам оттеснить толпу от балкона, он угодливо поглядывал на уполномоченного правительства, стараясь все время быть у него на глазах. Вспотев от суеты и жары, Бакрадзе снял фуражку и стал вытирать платком свою большую бритую голову. Положив платок в карман и держа фуражку в руке, он повернулся в сторону войск. И в тот же миг он почувствовал пристальный взгляд Лабадзе.
Выйдя без разрешения из строя и вынув маузер из кобуры, мрачно насупившийся разведчик направился прямо к начальнику милиции. Солдаты и крестьяне замерли от удивления.
— Элизбар Бакрадзе? — спросил Лабадзе начальника милиции, подойдя вплотную к нему.
— Я… — опешив от неожиданности, ответил тот.
— Бывший пристав?
— Да… а что тебе надо?
— Узнаешь меня?..
— Нет.
— Ну так теперь узнаешь! — крикнул Лабадзе и, вскинув маузер, выстрелил в Бакрадзе.
Тот зашатался и упал. Убийца подошел к нему, наступил на грудь ногой и разрядил всю обойму…
Толпа шарахнулась. Женщины и дети подняли визг и плач. Из строя выбежал один из офицеров и за ним несколько солдат. Офицер схватил Лабадзе за руку, солдаты вскинули винтовки.
— Иди, мерзавец, — толкнул офицер арестованного к балкону.
Когда они поднялись на балкон, Ревазишвили схватился за наган.
— Ты что сделал?
— Ничего особенного — убил царского шпиона и предателя.
— Кто тебе разрешил чинить самосуд? — рассвирепел полковник.
— Так и надо этому негодяю. В Сибирь меня загнал, жену мою…
— А для чего же существуют правительство, суд, законы? — перебил Ревазишвили. — Взять его под арест! — приказал он.
Лабадзе отступил назад. Глаза его сверкнули. Рука потянулась к маузеру…
— Илья, — крикнул он Трапаидзе, — пусть полковник оставит меня в покое! Ты ведь знаешь, за что я пристрелил эту собаку, ну и нечего мне угрожать.
Разведчики окружили балкон, требуя отпустить Лабадзе. Трапаидзе успокоил их, переговорил с Ревазишвили, и убийца через несколько минут уже стоял в строю.
Из толпы раздавались возгласы возмущения. Корнелий недоумевал: «Что же это за гвардия у нас?!»
— Скандал, скандал! — взволнованно повторял Ревазишвили. — Это не войско, — сказал он тихо капитану Хидашели, — а банда какая-то…
— Произошел печальный случай, сейчас не время разбираться в нем. Полковник, открывайте митинг, — обратился Трапаидзе к Ревазишвили.
Труп Элизбара Бакрадзе убрали. Разбежавшихся крестьян снова согнали на площадь…
Трапаидзе, Попхадзе и Иокиме Абуладзе о чем-то посовещались с командирами воинских частей. Через некоторое время с балкона спустился артиллерийский офицер и куда-то побежал. Ревазишвили расправил усы, подошел к перилам балкона и окинул грозным взором толпу.
— Граждане, — прокричал он хрипло, — митинг частей Грузинской армии, Народной гвардии и жителей Карисмерети объявляю открытым!
Открыв митинг, Ревазишвили предоставил слово уполномоченному правительства Илье Трапаидзе.
К перилам подошел маленький, бледный человек. Лицо у него было смуглое, с синевой под глазами. Несколько минут он стоял молча, поглядывая на толпу так, словно забыл, о чем ему надо говорить. Но вот совсем близко раздались пушечные выстрелы. Один снаряд пролетел прямо над толпой, стоявшей перед балконом, и разорвался недалеко от деревни Чипикона, раскинувшейся на склоне горы. Народ замер в испуге.
Снова загрохотали пушки…
— Для чего это? Почему стреляют? — спросил стоявший тут же Иона уполномоченного правительства.
— Я попросил полковника, — объяснил Трапаидзе, — дать несколько залпов перед началом митинга. Пушечная пальба, знаете ли, прекрасно влияет на народ.
Иона был возмущен. Он окинул Трапаидзе презрительным взглядом, сошел с балкона и стал среди крестьян.
— Молчите и слушайте. Видите, у них и пушки и аэропланы,
