съездим посмотрим, открылась ли опять пиццерия «Минео»?
Я с самодовольным видом уселась поудобнее на своем сиденье. Теперь уже она сама хотела сменить тему разговора.
– Разве они все еще не закрыты? – удивилась я.
– Одна из клиенток моей матери видела, как вчера там внутри ходили люди, – рассказала Морган.
Мы не могли подъехать к самой пиццерии. Этот участок главной улицы был закрыт для движения транспорта. По правде говоря, мне казалось, что это заведение вообще не открывалось после наводнения. Я помнила слова мистера Вайолы о том, что городские власти, возможно, специально не открывают движения на дорогах. Когда я работала с Ливаем, я этого особенно не замечала, потому что эти заграждения на дорогах не относились к нам. Но сейчас я опять об этом подумала.
Мы припарковались и дальше пошли пешком. Я приподнимала предупредительные ленты, и мы, пригнувшись, проползали под ними.
Еще не перейдя улицу, я заметила, что окна «Минео» темны.
– Может быть, они больше не подают обедов? Только ужины?
Морган подошла у двери, показала мне на объявление, приклеенное к окну, и вслух прочитала его: «Спасибо тебе, Эбердин, за верную службу. Оставайся сухим». Хотя на дверях висел амбарный замок, она все равно дернула за их ручки. Изо всех сил. Затем плюхнулась на обочину:
– Я не могу поверить, что уже никогда в жизни не смогу съесть ломтика пиццы из «Минео».
– Не бери в голову, – улыбнулась я. – Она, в конце концов, была не такой уж хорошей.
Я сказала это для смеха, чтобы разрядить обстановку. Но Морган вдруг резко развернулась и посмотрела на меня как на врага:
– Не знаю, зачем тебе понадобилось городить подобную чушь.
Она встала и пошла обратно к машине.
– Я просто шутила. И потом, ты же знаешь, стряпня «Минео» – это полный отстой. Почему ты ведешь себя так, будто это была лучшая пицца в мире?
– Потому что это моя пиццерия в моем родном городе, где я часто обедала со своей лучшей подругой. А теперь ее больше нет.
Нашей пиццерии больше не было, может быть, скоро не будет и нашего города. Но я надеялась, что наша дружба от этого не пострадает.
По дороге обратно в школу я небрежно сказала:
– Слушай, я хотела тебя кое о чем спросить.
– О чем?
– Ты хотела бы пригласить Уэса в качестве своего бойфренда на тайный выпускной бал?
Морган напряглась:
– Ты шутишь?
– Нет. Если бы это был нормальный выпускной бал, ты могла бы пригласить парня из другой школы.
– Я не знаю. Ведь на прощальной вечеринке Элизы он не сказал мне и двух слов.
– Он совершенно явно хотел с тобой поговорить. Это было очевидно.
– Ты действительно так думаешь?
Я попыталась не слишком обижаться из-за того, как радостно Морган улыбалась весь остаток пути до школы. Вместо этого я надеялась, что только что ликвидировала тот намек на размолвку между нами, чем бы она ни была вызвана, прежде чем она превратилась в трещину.
Глава 28. Среда, 25 мая
Днем небо будет ясным, минимальная вечерняя температура 60 градусов по Фаренгейту.
Даже до нашей последней ссоры на кладбище я планировала не выходить на работу, чтобы поехать с Джесси за покупками для нашего бала. Джесси мог ехать только после обеда, что дало бы мне возможность еще поработать, но я решила, что лучше использую дневные часы для того, чтобы сходить домой, принять душ и прихорошиться.
Итак, убедившись, что на горизонте нет ни учителей, ни Ливая, я открыла свой шкафчик.
Внутри я обнаружила чек на все деньги, полагающиеся мне за работу, которую я успела сделать до настоящего дня.
Я решила, что уволена.
Я не сказала этого маме, когда отдала ей чек.
– Это так замечательно, Кили. Конечно, это немного, но этой пары сотен долларов нам хватит, чтобы купить все книги, которые понадобятся тебе в следующем семестре.
– Можно я возьму часть этих денег себе? – спросила я. – В школе сейчас собирают средства, чтобы устроить вечеринку по случаю окончания учебного года.
Мама дала мне пятьдесят долларов, что было намного больше того, на что я рассчитывала. Я собиралась потратить часть из них на тайный бал. Я не хотела думать о нем как о шуточном бале. Это будет мой бал. Мой бал с Джесси Фордом.
* * *
В этот вечер я ужинала только с мамой, поскольку отца не было дома.
– Он устанавливает новую лестницу в чьем-то доме, – сказала мама.
Я подумала: интересно, что она знает о его петиции и о том, сколько подписей он сегодня собрал.
Мама убрала со стола посуду и сказала, что пойдет и немного вздремнет. Почти каждый день после наводнения она работала по две смены подряд, а все оставшееся у нее свободное время тратила на то, чтобы помочь своим пациентам справиться с последствиями потопа. В Эбердине было несколько стариков, не имеющих поблизости никаких родственников, которые могли бы им помочь. Некоторых из них мама знала всю жизнь. Старые учителя, учившие ее в эбердинской средней школе, друзья ее матери и отца, то есть моих дедушки и бабушки. Мама помогала им убирать их дома и собирать и запаковывать их вещи, а также заполнять соответствующие документы и договариваться об их встречах с оценщиками.
Я приняла душ, потом попыталась найти какой-нибудь симпатичный прикид. Поскольку в воздухе наконец запахло весной, я решила надеть белую блузку без рукавов с рисунком из голубых и желтых цветов и мои любимые джинсы, светло-голубые, с модной прорехой на колене. Только этих своих джинсов я не нашла. Я положила их в стирку несколько недель назад, но их почему-то не оказалось в выдвижном ящике моего комода вместе с остальной чистой одеждой.
Я осторожно заглянула в мамину спальню, но она была пуста.
Сойдя на первый этаж, я обошла гостиную, потом кухню и заглянула в кладовку.
Только когда я опять зашла в гостиную и, наклонившись над спинкой дивана, выглянула в наше панорамное окно, чтобы посмотреть, стоит ли ее машина на своем месте на подъездной дорожке, я увидела, как мамина голова то появляется, то исчезает среди наших можжевеловых изгородей.
Я вышла из дома. Мама подложила под колени коврик и разложила вокруг себя свои садовые инструменты и несколько пластиковых пакетов. Я смотрела, как она осторожно двумя руками выкапывает из земли луковицу цветка. Усики корней свисали с луковицы, как извлеченные из тела жилы. Она осторожным движением положила луковицу в пластиковый пакет.
– Мама?
Странно, что она делала это
