ходишь по городу, как зомби, Ливай. Ты ходишь по этим пустым домам, и в твоем сознании даже не откладывается, что кто-то в них жил. Ты просто смотришь на вещи этих людей, которые они оставили после себя, кидаешь их в мешки для мусора и ставишь их на обочины. И в школе ты тоже ведешь себя точно так же. Я ни разу не видела тебя печальным. Может быть, потому, что ты уже нацелился на следующую фазу… Ты это…
– Не говори этого, Кили.
«Парень, который далеко пойдет!»
Ливай презрительно скривил губу:
– Мы все куда-то движемся. Все уезжают, Кили. Не один я. Я просто смотрю на вещи практично. Ты хочешь верить, что твой отец может остановить строительство плотины, но поверь мне, у него ничего не выйдет. Чем быстрее ты и твои друзья поймете это, тем лучше.
Я ждала, что Ливай возьмет свои слова обратно. Когда он не стал этого делать и с гордым видом прошествовал к электрическому щитку, я повернулась и ушла.
* * *
К тому времени, как я пешком пришла домой, мамы все еще не было – она ухаживала за своими пациентами. Отец стоял на нашей подъездной дорожке, его палка была прислонена к стене гаража. Он извлек на свет божий свой циркулярный станок и установил на двух козлах бревно. Он стоял, наклонившись над ним, за ухом у него был карандаш, в руках – измерительная лента. В воздухе ощущался запах свежераспиленного дерева.
Интересно, о чем он сейчас думает, подумала я. Никто ни на секунду не усомнится, что начало строительства плотины – это огромный шаг назад. Будет ли отец с прежним воодушевлением продолжать борьбу? Или же сдастся?
Обычно отец проводил вечера вне дома, распивая пиво с мужчинами, которые помогали ему с ремонтом весь день. Или устраивал прием для своих соседей, которые заходили в гости, чтобы пообещать ему свою поддержку. Но сегодня единственным человеком, который к нам пришел, была миссис Дорси.
В руках у нее был пирог с идеальной румяной корочкой, в разрезах которой виднелась блестящая фруктовая начинка. Должно быть, это был черничный пирог – любимый пирог отца. Возможно, миссис Дорси принесла его из благодарности за то, что он в самый первый день после наводнения подлатал ее гараж.
Никто из них не заметил меня, идущую по дорожке вдоль фасада, и, прежде чем попасться им на глаза, я прошла наискосок через двор, потому что не хотела, чтобы они меня увидели. Затем я обежала наш дом сзади и подошла к другой стене гаража.
– Что плохого в том, чтобы поговорить с оценщиками размеров страховых убытков и просто послушать, что они готовы предложить? – Миссис Дорси замолчала, когда отец включил циркулярную пилу и отпилил еще одну доску, так что в воздух взлетела туча опилок. – Знаешь, они даже могут сделать тебе особенно щедрое предложение, поскольку командуешь всем этим движением именно ты?
Отец подул на конец доски:
– По-твоему, я должен сдаться.
Миссис Дорси пожала плечами:
– Они уже начинают работу над плотиной. Что еще ты можешь сделать?
Отец повернулся и посмотрел женщине в лицо:
– Мы можем держаться. Они не смогут ничего сделать, если мы объединимся. Не допустят же они, чтобы мы утонули. Начиная с завтрашнего утра я собираюсь посетить каждого оставшегося в Эбердине жителя и попросить его или ее подписать петицию, в которой он или она пообещает не вступать в переговоры с оценщиками, пока губернатор Уорд не ответит на наши вопросы. Если я смогу заставить каждого из них понять, что мы сражаемся спина к спине, тогда…
– И ты действительно думаешь, что люди на это пойдут? Думаешь, они станут ждать, когда вода дойдет до их входных дверей? Что нам тогда останется спасать?
Миссис Дорси была сильная женщина – мама всегда это говорила, – и до того, как она развелась с мужем, и в особенности после. Отец не привык вести беседы подобного рода. У мамы к нему был другой подход – она старалась его уговаривать, поддерживала его во всем. Миссис же Дорси на отца наседала и явно взялась за него всерьез.
– Ты уже говорила с оценщиками? – По голосу отца я чувствовала, что он старается сохранить спокойствие, но это дается ему с трудом.
Миссис Дорси покачала головой:
– Нет, не говорила.
Я с облегчением выдохнула, хотя даже не осознала, что в страхе затаила дыхание. Я была совершенно уверена, что Морган сказала бы мне, если бы ее мать вступила в переговоры с оценщиками, и я была рада, что мой инстинкт меня не обманул. Неким непостижимым образом из-за этой мелочи все мое настроение улучшилось, и я стала более оптимистично смотреть на вещи.
– Что ж, я благодарен тебе за это, Энни. Я знаю, что твоя поддержка придает Джилл сил. Когда она увидит твою фамилию под нашей на этой петиции, это, я думаю, ее успокоит.
Губы миссис Дорси сжались в тонкую линию.
– Я не подпишу твою петицию, Джим, потому что не могу пообещать тебе, что в конечном итоге все-таки не поговорю с оценщиками. Как бы мне ни хотелось остаться в Эбердине и как бы я ни поддерживала Джилл во всем, я должна сделать то, что лучше для меня и Морган.
– Что ж, ты и я одинаково смотрим на эти вещи. Все, что я делаю, я делаю ради своей семьи.
Миссис Дорси покачала головой:
– Брось. Мы все знаем, как много ты работаешь. И я знаю, что для Джилл единственным светлым пятном во всей этой заварухе было видеть, что ты… – она на секунду замолчала, подбирая нужные слова, – наконец проснулся.
Разумеется, я чувствовала то же самое. Но в словах миссис Дорси прозвучало разочарование – она не была уверена в том, что отца вообще надо было пробуждать к жизни. Что было несправедливо. Она не знала, через что отцу пришлось пройти из-за несчастного случая, который с ним приключился. И никто не работал больше, чем сейчас работал он.
– Джилл взяла на свои плечи такую ношу и дала тебе время побыть одному, в чем ты нуждался, чтобы справиться с тем, что с тобой произошло. А теперь ей нужен мужчина, который в кои-то веки позаботится о ней самой. Представь, что бы было, если бы ты перенаправил свои силы на заботу о ней, например помогал бы ей по дому. А может быть, устроился бы на работу с неполным рабочим днем.
– Извини, Энни, это что, накачка? – И отец рассмеялся, как будто это была шутка, только было ясно, что он
