В Британии патриоты, считавшие казнь Фрайатта отвратительным убийством, с равным отвращением относились к нежеланию служить в армии. Отказников называли трусами и предателями. В последнюю неделю июля более двухсот таких отказников были отправлены на работу в каменоломни в Дайсе, возле Абердина. Между тем учрежденный правительством суд более чем в 4000 случаев признал причины отказов объективными. Для отказников была создана альтернативная служба: работа в сельском хозяйстве или в больницах. Тех, кто отказывался от альтернативной службы, часто заключали в тюрьму. Повторные отказы во многих случаях приводили к повторному заключению и тяжелым работам, таким как дробление камней в карьерах Принстонской тюрьмы в Дартмуре.
22 июля в Сан-Франциско, в Соединенных Штатах, все еще цепко державшихся за свой нейтралитет, прошел парад боеготовности. Во время парада Томас Муни, социалист-анархист, в знак протеста против войны метнул бомбу в здание фондовой биржи. Девять человек погибли и сорок получили ранения. Муни приговорили к смерти, но позднее приговор заменили пожизненным заключением. Он был освобожден в 1939 г.
Осенью 1916 г. бои шли почти на всех фронтах, но позиции противоборствующих сторон существенно не изменились. На Сомме, как и у Вердена, германская армия истекала кровью, вместо того чтобы добиваться одной победы за другой. Хейг, одержимый своей идеей насчет «постоянного давления», которое приведет к «разгрому» врага, продолжал добиваться целей, поставленных им в первый день битвы. 23 июля австралийские войска заняли Позьер, двое участников сражения получили Крест Виктории. Несмотря на беспрерывные контратаки, германские войска медленно, но верно теряли свои позиции на всех участках фронта на Сомме. 31 июля на своем рабочем месте в Берлине Вальтер Ратенау записал в дневнике, что «лихорадочное возбуждение», которому он два года назад был свидетелем на улицах города, уже тогда казалось ему «пляской смерти», прелюдией к «темному и жуткому» кошмару.
В то время на Сомме стояла настоящая летняя погода. «Неподходящая погода для убийств», – назвал ее Гарольд Макмиллан в письме матери от 2 августа. Шесть дней спустя немцы атаковали британские позиции на Ипрском выступе, предварив наступление газовой атакой. Один из рядовых, 19-летний Джон Беннет, запаниковал от внезапного пронзительного сигнала «Газы» и бежал из траншеи в сторону тыла. Вернувшись в окопы через несколько часов, он узнал, что в результате газовой атаки 7 человек были убиты и 46 ранены. Его тут же арестовали, обвинив в «недостойном поведении перед лицом врага».
На суде командир Беннета, вступившего в армию за полтора месяца до начала войны, заявил, что он сломался под артиллерийским обстрелом. Его приговорили к смерти, но бригадный генерал рекомендовал смягчить наказание. Командир корпуса, генерал-лейтенант сэр Айлмер Хантер-Вестон, ветеран сражения на Галлиполи, не согласился. Он сказал, что трусы «наносят огромный ущерб военным усилиям, и пусть угроза смертной казни пугает их больше, чем встреча с врагом». Беннет был расстрелян. В тот же день за дезертирство были казнены еще двое солдат.
Во время битвы на Сомме тысячи людей бежали с поля боя, не справившись со своими нервами. Многие из сославшихся на болезнь на вопрос: «Что с вами случилось?» – отвечали: «Невроз военного времени». Нередко так оно и было, но медики далеко не всегда это признавали. Официальные истории болезни гласили: «Объяснить больному, что эти симптомы возникли в результате эмоционального расстройства, связанного с его тяжелым опытом на передовой, а не серьезным нарушением функций нервной системы, как ему представлялось, вызванным разрывами снарядов, стало наиболее частой и успешной формой психотерапии. Простота метода ни в коей мере не умаляет ее эффективности, и нередко случается, что солдат добровольно возвращается к своим обязанностям после необходимых ему двух недель отдыха в госпитале».
Однако число больных, действительно страдающих неврозом военного времени, вызванным разрывами снарядов, также росло и к концу войны достигло более 50 000. Во время битвы на Сомме случаи полной потери сил на нервной почве и неврозов военного времени настолько участились, что возле каждой армейской части пришлось открыть специальные медпункты для их диагностики и лечения. Официальная позиция военных властей, как подчеркивают историки медицины, заключалась в том, что «во имя поддержания боевого духа в армии каждый солдат, неспособный выполнять свои обязанности из-за психологического состояния, должен становиться объектом тщательного расследования. Ни в коем случае не следует отправлять его на базу, если его состояние этого не требует».
8 августа британские силы на Сомме предприняли атаку в районе деревни Гиймон. Атаке, на которую решились в последний момент, не хватило огневой подготовки. Стоило солдатам покинуть траншеи, как они обнаружили, что немецкая артиллерия прицельно бьет по нейтральной полосе. Продвигаясь по этой долине смерти, они попали под интенсивный огонь германских пулеметов. В секторе наступления Ливерпульского шотландского батальона 10 из 20 офицеров и 96 из 600 солдат были убиты или пропали без вести. Прежде чем отступить, батальон трижды возобновлял атаку. В тот же вечер батальонный военврач, капитан Ноэль Чавесс, вывел на нейтральную полосу группу добровольцев, чтобы найти раненых, оставшихся на поле боя. «Мы собрали очень много личных знаков, и тем сократили трагический список пропавших без вести», – писал он домой. Словом, «пропавшие без вести» практически всегда оказывались погибшими, которых не удалось найти.
Среди тех, кого вернул Чавесс, было трое тяжелораненых, лежавших всего в двадцати метрах от германских траншей. Двое из них позже скончались. Один из солдат вспоминал: «Поразительно, что во время спасательной операции он расхаживал между траншей с электрическим фонариком, свистом и криком привлекая внимание раненых, и находил их. Не боясь ни снайперов, ни шальных пуль, он делал свое дело, оказывал помощь, пока не рассвело». В какой-то момент группа спасателей оказалась слишком близко к германским траншеям. Немцы открыли огонь, и Чавесс был ранен в бедро. За свою работу в ту ночь он был награжден Крестом Виктории.
На Восточном фронте генерал Брусилов приблизился к западному рубежу российского наступления, захватив 7 августа город Станислау (Станиславов) в Восточной Галиции и взяв в плен 7000 австрийцев и 3500 немцев, но на оккупированную Германией Польшу, на Западную Галицию или Венгрию он не замахнулся. Это было великое побоище. Флоренс Фармборо и ее российские коллеги-медсестры как-то утром по пути на фронт пересекли недавнее поле боя. Вот что писала она в своем дневнике: «Повсюду там же, где упали, лежали мертвые в странных, неестественных позах: скрючившись, согнувшись пополам, врастяжку, ничком, навзничь… Австрийцы и русские лежали бок о бок. И все эти разодранные, изломанные тела валялись на земле, покрытой темными пятнами. Один австриец без ноги, с обгоревшим лицом, лицо второго превращено в кровавое месиво; русский солдат с подогнутыми ногами, повисший на колючей проволоке. И почти у всех – открытые раны, в которых копошатся мухи и черви».
Десять дней спустя Флоренс Фармборо доложила о «нескольких группах дезертиров» неподалеку от ее перевязочного пункта. Их окружили и вернули в траншеи. Два дня спустя умирающий солдат с ранением живота умолял ее о глотке воды. На всех фронтах хорошо известно, что для таких раненых вода смертельно опасна. «Его глаза встретились с моими; это были глаза умирающего, но они вопили о жажде. Я понимала: если я не дам ему воды, он умрет в муках от жажды, если дам, он тоже умрет, но мучения его будут меньше. Поддавшись слабости и сочувствию, я взяла кружку; его горящие глаза следили за мной, полные беспокойства и благодарности. Я поднесла кружку к его губам, но он схватил мою руку и дернул кружку вверх. Вода выплеснулась прямо в его открытый рот, обрызгала его лицо и подушку, но он глотал ее шумными глотками. Когда мне удалось освободить свою руку, кружка была пуста. Я расстроилась и чувствовала, что дрожу. Я вытерла его лицо, тогда он открыл глаза и посмотрел на меня; я увидела в них огромную благодарность и облегчение. Но прежде чем я поставила кружку, послышался странный булькающий звук, и у него изо рта хлынула зеленая жидкость; она залила носилки и полилась на пол. Его глаза закрылись… он перестал дышать».
22 августа армия Брусилова на 19-километровом участке фронта столкнулась с двумя турецкими дивизиями, которые год назад участвовали в сражении на Галлиполи. Однако австрийские силы были отброшены. Генерал Гофман, который на тот момент координировал сражение в Галиции, 27 августа написал в дневнике: «Офицеры на действительной службе занимают комфортабельные кресла в ставке Верховного командования. К тому же все эти народности смешались вместе – не меньше двадцати трех разных языков. Никто никого уже не понимает» [142].
