В этой комнате, вероятно, было все, что есть у каждого сегодняшнего подростка: компьютер, стереосистема, телевизор, видеоигры. Но не было главного, чем должно обладать жилище любого человека, независимо от возраста – индивидуальности. Если бы меня ввели в эту комнату и спросили: догадайся, кто здесь живет, – я бы растерялась. По тому, как вещи разбросаны по всей комнате, невозможно было понять, что интересует этого человека, какие у него привязанности, чем он увлекается, о чем мечтает или от чего страдает.
Хотя, если войти в наш с Ларри новый, словно выставочный зал в мебельном магазине, дом, тоже мало что поймешь о жизни его обитателей. Несколько лет назад мне так хотелось, чтобы наше жилище было по-настоящему американским, а значит, утилитарно стандартным, что я накупила дорогой безликой мебели, о чем потом пожалела. Что же я хочу от ребенка, который эту комнату не может даже назвать своей и приезжает сюда раз в несколько лет!
Я порылась среди бумаг, просмотрела полки, заглянула в ящики стола, зачем-то откинула одеяло на кровати. Я не знала, что ищу, но казалось, что если буду достаточно внимательна, то мне обязательно попадется на глаза что-то такое, что поможет в борьбе с мальчишкой, который в считаные дни превратился в опасного врага.
Но, похоже, я была не совсем права в своих размышлениях. Одну особенность обитателя этой комнаты можно было безошибочно определить: крайнюю сексуальную озабоченность. На тумбе рядом с кроватью валялась ярко-красная гармошка из презервативов, на письменном столе стояла еще не распечатанная коробка, а простыни были в пятнах. Вероятно, от спермы. Судя по тому, что ни один презерватив из наборов не был использован, мальчишка ни разу не был с женщиной и много онанировал.
Я услышала шаги на лестнице.
Дэвид вернулся, надо было срочно отсюда убираться. В дверях я буквально наткнулась на его взгляд. Он был еще на середине лестницы, но за секунду взлетел наверх.
– Что ты там делала? – вызывающе спросил он.
– Смотрела, какой бардак ты развел, – я прошла мимо него.
– Никогда не входи ко мне в комнату... без моего разрешения и в мое отстутствие, – сквозь зубы сказал он.
Ну это уж слишком! В моем доме он будет говорить мне, куда входить, а куда нет!
– Скажи, за что ты получил деньги? – я резко повернулась к нему.
– За то, чтобы я молчал, русская шлюха! – презрительно бросил он.
– Не смей меня так называть!
– За то, чтобы мой отец не узнал, что ты наставляешь ему рога, русская шлюха!
– Почему же ты продолжаешь следить за мной? Почему я вижу твою физиономию там, где ее не должно быть? – почти исчезнувшая злоба с новой силой охватила меня.
– Я должен знать, держишь ты свое обещание или нет, – он издевательски улыбалася.
– Ну что, теперь ты доволен, – я с трудом сдерживалась, чтобы не наброситься на него, – и наконец перестанешь за мной следить?
– Последние четыре дня с тобой никого не было. Во всяком случае, я не видел, но это ни о чем не говорит, – он прошел мимо меня и, остановившись в дверях своей комнаты, небрежно бросил: – Не уходи больше из дома, мне надоело бегать за тобой по всему городу.
– Что? Ах ты скотина! – уже не сдерживаясь, закричала я. – Неужели ты думаешь, что я буду тебя слушаться?! Мало того что я плачу тебе деньги...
– Не свои, – вставил он, продолжая мерзко улыбаться.
– Мне плевать на тебя! Плевать на то, что ты будешь говорить отцу! У тебя нет никаких доказательств! Он тебе не поверит! Он поверит мне! Мне!
– Тебе не плевать. Вон как дрожишь. И потом, кое-какие доказательства у меня есть. Ну ладно, что это я тебе объясняю. Я сказал – не выходи из дома, значит, не выйдешь!
ГЛАВА 10
Дэвид исчез за дверью, а я стояла и смотрела на пустое пространство, где он только что разговаривал со мной.
Какие доказательства у него есть? Фотографии меня и Стива в постели? Записи наших телефонных разговоров? Или нашего с мальчишкой разговора, когда я ему предложила деньги, чтобы он молчал? Но это же было на кухне, рано утром, он еще не мог предположить, что такое произойдет!
Вдруг дверь открылась и Дэвид, просунув голову, весело, словно мы с ним были друзья, улыбаясь, сказал:
– А хочешь за пятьсот долларов встретиться еще разок со своим хахалем в каком-нибудь паршивом мотеле? Попрощаться! Только при одном условии: я тоже там буду. Третий – не лишний! Ха-ха! Хочу посмотреть, что ты там с ним выделываешь!
Я рванулась к нему, схватила за плечи и начала трясти. Вероятно, лицо у меня в этот момент было такое страшное, что Дэвид побледнел и прикрыл голову руками. Я что-то кричала, обзывала его и продолжала трясти, так что у меня самой голова закружилась.
– Пусти! – он попытался освободиться. – Пусти меня!
Мальчишка с силой рванулся, но я по-прежнему крепко держалась за него. Тогда он одной рукой уперся мне в лицо, а другой, схватив за плечо, стал отрывать от себя. Но я не зря три раза в неделю занимаюсь в спортклубе, моя хрупкость обманчива, Ларри никогда не мог меня побороть, когда мы дурачились.
– Пусти! – кричал Дэвид. – Русская сука! Все отцу расскажу! Он тебя выгонит! Я ему все расскажу, и про деньги тоже! Ты думаешь, я их трачу? Я ему покажу две тысячи долларов! Какие еще ему нужны будут доказательства?
– Ничего ты ему не скажешь! – орала я, по-прежнему крепко держась за его рубашку, несколько пуговиц с которой уже отлетели. – Я тебя убью! Убью! Убью!
Дэвид вдруг так рванулся, что я оказалась в нескольких шагах от него, халат почти слетел с меня, повиснув на поясе на талии. Я вскрикнула, прикрывая голую грудь руками.
Он сделал ко мне шаг, остановился и вдруг преувеличенно серьезно сказал:
– Вот удивится отец, если я ему скажу, что ты пыталась меня еще и сооблазнить, ради того, чтобы я молчал про твое блядство. А для доказательства, – он выделил это слово, – напомню, что у тебя на левой груди большая родинка. И еще одна на правом плече...
Он придвинулся ко мне почти вплотную. Его блестящие расширенные глаза были прямо надо мною. Почему раньше я не замечала в его лице такого сходства с Ларри? Только у мальчишки был по-женски нежно закругленный подбородок и влажный ярко-красный рот. Сейчас его лицо в ореоле растрепанных волос заострилось, повзрослело, превратилось в маску без возраста и пола.
– Дерьмо! – я попыталась натянуть халат на плечи. Но рукава запутались, и я что есть силы дернула за полу. Раздался треск, у меня в руке остался кусок шелка.
– Успокойся, – Дэвид по-взрослому ободряюще улыбнулся и, подхватив сбоку полы халата, прикрыл мне спину.
– Не дотрагивайся до меня! – закричала я.
– Почему? – Он задумчиво посмотрел на меня и уже без улыбки сказал: – Мне нужны еще доказательства, что ты сука... И чем больше – тем лучше.
– Не смей! – спиной я почувствовала холод стены, в которую, отступая, уперлась. – Дай мне пройти!
Но Дэвид словно не слышал. Он был совсем рядом, так близко, что я чувствовала его дыхание у себя на лбу. Вдруг двумя руками он сильно сжал мне грудь, навалившись, вдавил меня в стенку.
– Ты ведь сама говорила, что любишь, когда тебе делают больно!
– Пусти! – Я попыталась высвободиться.
– Не торопись! – Правой рукой он обхватил меня вокруг шеи, а левой по-прежнему сильно сжимал мою грудь.
Склонив голову набок, я почувствовала его губы у себя на шее. Прикосновения были мягкими и быстрыми, его рука у меня на груди слегка ослабла, пальцы нащупали заострившийся сосок и торопливо сделали круговое движение. Мне стало жарко.
– Пусти, – задохнувшись, попросила я.
Он совсем не умел целоваться. Его губы прижались к моим и на какое-то мгновение застыли. Сухие, горячие, такие мягкие и нежные губы еще никогда меня не целовали. Ничего не соображая, я провела кончиком языка по этой гладкой, слегка солоноватой плоти.
Боже мой! Что я делаю?! Целуюсь с семнадцатилетним мальчишкой! Сыном моего мужа! Я просто сошла с ума!
Я отпрянула от него и попыталась освободиться. Но Дэвид по-прежнему крепко держал меня за шею. Он был сильным и цепким.
– Поцелуй меня! – вдруг шепотом попросил он. – Поцелуй меня еще раз. По-настоящему...
Его рука, до этого сжимавшая мою грудь, опустилась ниже, к животу, затем еще ниже. При этом он так дрожал всем телом, что мне казалось – вместе с ним дрожит и стена, к которой я прижата.
И снова я чувствую нежность его губ. Мой язык, обжигаясь, входит в теплую влагу, пугливо пятится назад, а затем снова рвется в обволакивающую мягкость и подтатливость.
Я не почувствовала, когда мы опустились на пол. Его тело было сухим и горячим, он только коснулся меня, выгнулся дугой и закричал. Несколько секунд он бился животом о мой живот, словно я была виновата в той боли, от которой он кричал, затем ослаб, опустился на меня и затих.
Он лежал неподвижно и, казалось, не дышал. Мне стало жаль его, я провела рукой по его волосам, он резко перекатился на бок и сразу же встал на колени. Прикрываясь, скрестил ладони в паху, настороженно посмотрел мне в глаза, перевел взгляд на мое голое тело. В коридоре было темно, свет узким лучом пробивался из моей комнаты, но я видела, как лихорадочно блестят его глаза.
