– Мама, – вздохнув, сказала Людмила, – я устала после работы. Я не хочу об этом говорить. Ты ведь знаешь, чем всегда заканчивались у нас с тобой все эти разговоры. Не нужно, пожалуйста.
– Не нужно? Не нужно? – спросила Ангелина Власьевна, губы которой задрожали, а глаза стали влажными. – Как ты вообще можешь такое говорить? Как у тебя язык поворачивается сказать такое? Ты же губишь Ольгу.
При последних словах Людмила напряглась и вгляделась в глаза матери:
– Я гублю Оленьку? Мама, подумай сначала, что ты говоришь, – Людмилу сильно оскорбили слова Ангелины Власьевны, поэтому ей было тяжело сдерживать себя. – Я ночами не сплю, думаю, как прокормить всех нас. Думаю о том, как одеть Оленьку. Я же только об этом и думаю, как не допустить, чтобы она голодала. Я всю себя готова отдать, чтобы она была счастлива. Я готова сделать всё ради неё. А ты смеешь говорить, что я гублю Оленьку.
– О бренном. Только о бренном, – произнесла, покачав головой, Ангелина Власьевна. – Вы все думаете только о своих животах, а о душе не думаете. Деньги, деньги, деньги. Вы о Господе все уже забыли. А ведь он вам всё даёт. Вы все живёте только потому, что вам жизнь Господь подарил. А вы даже не молитесь.
– Так что мне теперь, – заводилась Людмила, но пыталась говорить шёпотом, чтобы не разбудить дочь, – оставить Ольгу голодной, что ли? Так ты хочешь сказать?
– Людмила, не переводи разговор. Мы же говорим о спасении души твоей дочери. Она же иконки не хотела взять, – с ужасом в глазах сказала Ангелина Власьевна. – Ты её совершенно не воспитываешь. Ты плохая мать.
– Что? – через несколько мгновений тишины переспросила Людмила с холодным спокойствием, ожидая, что Ангелина Власьевна заберёт свои слова обратно.
– Не воспитываешь. Не рассказываешь о Боге, об Иисусе. Ты никогда не читала с ней Библию. Господи прости, ты же её, наверное, и молиться не научила.
– Не научила, мама, не научила. А знаешь, почему? А смысла в этом нет. Ты веришь лишь потому, что все вокруг тебя верят. Но вы главного не видите. И, наверное, никогда не увидите. Вся эта ваша вера не делает вас лучше. Вот здесь, – показав на сердце, сказала Людмила, – есть совесть. И лишь она способна делать человека лучше. Но не слепая убеждённость в чём-то. Только совесть. Она в каждом из нас.
– Но Иисус учит делать всё по совести, – возразила Ангелина Власьевна, пытаясь сделать доброе выражение лица.
– Но, почему-то, – ответила Людмила, – я не вижу, чтобы хоть кого-нибудь в итоге научил. Нельзя этому научить. Совесть спрятана в нас. Мы можем лишь помешать самим себе найти её. Например, всеми этими вашими старыми предубеждениями и верой во что-нибудь.
Губы Ангелины Власьевны ещё сильнее задрожали, а глаза раскрылись от ошеломления:
– Не говори такого, Людмила. Не говори. Я знаю, что у меня не получилось правильно тебя воспитать. Ты всегда перечила мне. Ты не слушала меня. Ты всегда говорила, что не веришь в… мне даже тяжело произнести это вслух. Но придёт время, и ты осознаешь… – начала говорить Ангелина Власьевна, но её перебила Людмила:
– Что осознаю? Ну, что осознаю? Скажи, мама. Знаешь, ты всегда мне это говорила, когда я была маленькая. Пока я подрастала, ты твердила мне о том же. О том, что когда-нибудь потом я всё пойму. Что я поверю. Мама, я уже подросла. И что? Ты твердишь о том же. И будешь говорить это всегда. А почему? А потому что ты думаешь, что умнее меня. Ты старше. Тебе кажется, что ты знаешь больше. Но нет. Я так не считаю. Возраст не делает человека умнее. Я тебе всегда об этом говорила. И говорить буду. И сколько бы времени не прошло, я буду оставаться при своих словах. Пора бы тебе уже это осознать.
– Побойся Бога, не говори таких слов. Ты образумишься. Тебе нужно время…
– Время для чего? Для того чтобы в сказки поверить? Ну, уж нет, – твёрдо сказала Людмила.
Ангелина Власьевна ничего не сказала, а лишь вытерла слезу у себя на щеке.
– Людмила, – через несколько секунд сказала Ангелина Власьевна, опустив взгляд на стол. – Я не знаю, откуда у тебя эти нечистые мысли. Может быть, это моя вина. Но я не могу допустить, чтобы из-за твоего неверия страдала Ольга. Людмила, что бы ты ни говорила, мы в воскресение пойдём в церковь, – закончила Ангелина Власьевна и собралась уходить.
– Знаешь, мама. Я не позволю, чтобы ты внушала Ольге свою веру. Пускай она будет твоя, пускай она будет у всех. Но Ольга будет думать только так, как решит сама.
– Не ведаете вы, что делаете, – как будто не слушая Людмилу, сказала Ангелина Власьевна и ушла.
– Дверью ещё нужно было хлопнуть, – сказала Людмила вслед Ангелине Власьевне. – Конечно, всегда легче заканчивать разговор, уйдя из комнаты. Кажется, что ты прав.
Людмила и дальше недовольно смотрела на дверь.
«Почему люди столь глупы? Почему все доверяют мнению остальных? Почему никто не хочет задуматься над происходящим? Так легче. Да, так легче. Всегда легче идти за толпой, за массами. В этом и есть вся эта ваша сила народа. Убить себя ради смешения с толпой. Легче быть никчёмной, ничего не знающей пешкой, нежели думать самостоятельно… Плохая мать. Никогда я не думала, что услышу от тебя такое», – думала Людмила, глядя на дверь кухни.
Людмила ещё несколько минут посидела за кухонным столом, но, посмотрев на часы, ушла спать в комнату, где уже похрапывала Ангелина Власьевна.
«Спишь. Да, мама, ты уже спишь. Выговорилась. Тебе легче. Сбросила всю тяжесть из себя. И спишь. А я не смогу спать. Думать об Ольге буду. Я ведь плохая мать», – подумала Людмила и, заплакав, легла на кровать. Пытаясь скрыть наплывающие на неё судорожные рыдания, она уткнула лицо в подушку.
В окружении мрака
На следующее воскресение Людмила проснулась рано утром. Не вытерпев слёз матери, она согласилась всей семьёй пойти в церковь.
Зайдя в комнату к дочери, она тихо села на кровать и вздохнув, прошептала:
– Оленька, просыпайся.
Ольга, открыв глаза, спросонья сказала:
– Уже нужно вставать? Можно ещё немного поспать?
– Нет, доченька, нужно собираться.
– Хорошо, – грустно согласилась Ольга и подвелась с кровати.
– Мне нужно на кухню, – сказала Людмила. – А ты пока одевайся.
– Хорошо, мама, – ответила Ольга и пошла умываться.
В соседней комнате Ангелина Власьевна готовилась к церкви. Одевшись, она прочитала молитву перед иконой Христа и с благоговейной радостью сказала:
– Спасибо тебе, Господи, за то, что надоумил Людмилу.
Положив молитвослов в карман, она направилась к серванту и достала из него несколько восковых свечей, которые лежали за маленьким фарфоровым бюстом. Завернув их в платок, она ушла на кухню.
– Доброе утро, доченька, – сказала Ангелина Власьевна.
– Доброе утро, – ответила Людмила, сидевшая за столом. Хоть она и услышала нежные тона в голосе матери, но понимала, что это только благодарность за поход в церковь, поэтому отреагировала холодно. В кухню зашла Ольга:
– Мама, я хочу кушать. Давай покушаем перед выходом.
– Хорошо, доченька, – сказала Людмила и пошла к холодильнику.
– Нельзя есть, – возразила Ангелина Власьевна.
– Это почему же? – спросила Людмила, посмотрев на мать.
– Людмила, мы же в церковь идём, – с недоумением сказала Ангелина Власьевна.
Людмила, поняв, что лучше не спорить, обратилась к дочери:
– Оленька, мы покушаем, когда вернёмся, хорошо?
– Хорошо, мама, – с пониманием сказала Ольга.
Через полчаса ходьбы по полупустой утренней дороге семья добралась до широких металлических ворот городской церкви, окрашенной в красный цвет. Три высокие позолоченные купола сияли бликами солнца. Возле церкви уже столпились прихожане. Власьевна перекрестилась и с важным знающим видом обратилась к Людмиле и Ольге:
– Оденьте платки на голову.
Достав из старой широкой сумки два платка, она подала их дочери с внучкой.
– Перекрестись, внученька, – обратилась Ангелина Власьевна к Ольге.
Решив, что не нужно задавать лишних вопросов, Ольга повторила движение бабушки, наклонила голову и прошла в ворота церкви.
Направляясь к дверям церкви, Ольга с изумлением смотрела на масштабы строения. Таинственность церкви вызывала чувство почтения, преклонения и страха. Неизвестного страха перед чем-то неведомым, перед чем-то совершенно отдалённым и великим. Перед ступенями Ангелина Власьевна снова перекрестилась, и Ольга повторила то же самое, искоса наблюдая за бабушкой.
Наконец, семья зашла внутрь. По бокам, прислонившись к стенам, стояли прихожане, покорно опустив головы и, время от времени, крестясь. Некоторые нашёптывали какие-то слова. А две бабушки, к тому же, подпевали голосам, доносившимся неизвестно откуда. Ангелина Власьевна повела Людмилу с внучкой дальше, вглубь церкви.
– Мама, давай не будем идти так далеко, – тихо обратилась Людмила к Ангелине Власьевне.
