не наделали бы глупостей. Вы имеете влияние на Романовых. Используйте его правильно. Убедите их принять мое предложение, но не ранее, чем я сам его сделаю. Отказа я не приму.
Он пришпорил коня и поскакал в сторону монастыря.
Минуту я не двигался. Потом расстегнул кобуру, достал наган и поскакал вслед за Бароном. Он мчался во весь опор среди песчаных холмов. Я пришпоривал и погонял свою лошадку, она рвалась, но увязала в песке. Барона я видел уже в версте впереди.
Что же это?! Сердце взорвалось и застряло в горле – я задыхался. То, что было табу для меня, чего я не позволял себе даже в мыслях, Барон намерен был осуществить. Ему хватало на это безумия. Он украл мои мечты, хоть я и не смел мечтать … Я не смел, а он …
Баронесса Отма! Почему я не убил Барона?
Я гнал бедную конягу, бешено стегал плеткой и терзал шпорами ее бока. Она храпела, вязла в песке, с трудом перебиралась с бархана на бархан. И чем больше мы рвались, тем дальше отставали. Барон уже едва виден был впереди, то проваливаясь, то снова взлетая над барханами. Черный злой ветер нес его по песчаным волнам, а меня теснил упруго.
Барон исчез. Взмыленная лошадь подо мной шаталась. Я спешился, дал лошадке отдышаться, напоил, выливая воду в ладонь из фляги, и повел в поводу. Брел, потерянный, в темном пространстве. Плакал. Тевтон дикий ограбил меня в пустыне. Вынул душу, раздел и бросил голого во мраке. Ничего не оставил – только жизнь, бедную и бессмысленную. Предо мной покоились черные барханы, резко очерченные на форе звездного сияющего неба.
До дома я добрался поздно вечером, так ни разу и не сев на лошадку. Слава Богу – она отдышалась. Привел себя в порядок в своей комнате и вышел к праздничному столу, потому что Рождество, потому что не хотел обижать Принцесс. А еще потому, что был в отчаянии и мне необходимо было их видеть.
– Помолимся за упокой души наших дорогих… – сказала Ольга.
Все встали – Государь, Сестры, мушкетеры и я. Каждый молился про себя. По щекам Княжон катились слезы. И Государь тихо плакал. А я все выплакал в пустыне.
Выпили не чокаясь. Ольга сидела напротив. Она, как и все Царевны, похудела и как бы еще подросла при ее и так немалом росте. Все они будто вытянулись, даже Анастасия, самая невысокая и неуклюжая, стала выше и стройнее. Она уже не выглядела гадким утенком среди сестер-красавиц. После почти месяца пути они расцвели на свободе … Невесты Барона!!! Настя глянула на меня удивленно, будто услышала этот немой возглас. Я отвел глаза и выпил. Почему я не мог сказать им? Не мог нарушить запрет Барона? Я не мог понять его замысла. Почему он рассказал мне заранее?
Сестры запели рождественский псалом. Я слышал их, видел их, но благодать не сошла на меня, как это случалось всегда при звуке их ангельских голосов. Приступы паники мне пока удавалось маскировать молчаливой флегмой, но Настя что-то подозревала.
– Что с вами сегодня?
– А что такое?
– Вы так смотрели на меня, когда мы пели, будто я … в гробу, а вы прощаетесь со мной.
– Что за странные фантазии?
– Вы кого-то встретили в пустыне?
– Нет. С чего вы взяли?
– Утром вы уехали в прекрасном рождественском настроении, а вернулись – будто вас там ведьма заколдовала.
Я заставил себя улыбнуться.
– Вы знаете, как пустыня вгоняет в тоску.
Настя недоверчиво покачала головой.
– Я бы хотел осмотреть монастырь, храмы и как тут все у них устроено, – сказал Государь.
– Завтра же доведу до сведения настоятеля, – сказал я.
– Сделайте одолжение, – кивнул Государь.
Горничная-китаянка ввела вестового.
– Здравия желаю, Ваше Величество! Депеша от генерала Унгерна, – отрапортовал казак.
Я встал и взял пакет.
– Дозвольте идти? – сказал вестовой.
– Постой.
Я передал пакет Государю, он его распечатал, спросил казака:
– Водки выпьешь, братец?
– Как прикажете, Ваше Величество!
Лиховский налил стопку и подал казаку с куском овечьего сыра на блюдце. А я с волнением наблюдал за лицом Государя, читающим письмо. Неужели это уже предложение Барона …
Государь сказал казаку:
– Вот что, братец, передай генералу мой ответ – я согласен.
– Слушаюсь, Ваше Величество!
Грохоча сапогами, казак вышел. Государь улыбнулся, сделал глоток чаю.
– Барон приглашает нас завтра на прогулку. Где-то в окрестностях есть особая буддийская святыня. Какая-то не то пещера, не то … В общем, вход куда-то.
– Опять в пустыню… – простонала Мария.
– Это недалеко. Всего версты три.
– Кто еще едет? – спросил Каракоев.
– Приглашены я и дочери. Разумеется, господа, вы тоже должны поехать, – посмотрел Государь на нас четверых.
– Я не поеду, – сказала Мария.
– Я тоже не поеду, – сказала Ольга.
– Вряд ли у нас есть возможность отказаться, – сказал Государь.
– Не нравится мне это, – сказал Бреннер.
– Не думаю, что Барон планирует какую-то каверзу, – сказал Государь. – Он может сделать с нами все что угодно в любой момент. Для этого не надо ехать куда-то.
Надо было убить Барона в пустыне, потому что он ничего не откладывает на потом. Он хочет там, в каком-то сакральном месте, сделать предложение Сестрам, ошеломить их, ослабить возможное сопротивление …
– Может, партию в железку? – предложил Лиховский.
Царевны промолчали.
– Пожалуй, я пас, – сказал Государь. – Счастливого Рождества! Прошу меня извинить. Завтра мы выходим в девять утра.
Он ушел в свою комнату. Я тут же вышел на улицу.
В сыром воздухе висел все тот же густой смрад пережженного кизяка, от которого мы мечтали избавиться на протяжении всего перехода. Я пошел по узкой улице в гору, не имея понятия, куда и зачем. Над крышами храмов простирался черный бархат с серебряными блестками. Лаяли собаки, далекие пьяные голоса наших казаков тянули что-то тоскливое. Я поднялся до ближайшего храма и остановился. Внизу теснились крыши, словно панцирь гигантской черепахи.
Он понял, что я люблю всех четырех. Конечно, понял, он же дьявол. Он убьет меня как соперника. Потому что они, мои Царевны, тоже любят меня. Может, они еще этого не знают, а он уже понял. Почувствовал, что, пока я жив, они не будут принадлежать ему. Я нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и приложил ко лбу. Это уже бред. Надо остудить голову. Я глубоко дышал и растирал лоб снегом, но это не помогало. Завтра в пустыне Барон сделает Царевнам предложение, потому что он никогда ничего не откладывает. Сегодня придумал, завтра помолвка и расправа со мной. Ему нет закона. Белому Богу Войны
