землю. Старый охотник обернулся, и она тут же отпрянула, ускакала за телегу. Там села, фыркнула и принялась чистить клюв. Слышно было, как заскребла по доске.
— Ты молчишь, потому что согласна со мной, — заключил Зебан-Ар и сел над ямой, поправляя то, что испортил зверь. — Согласна, но потакаешь собственной слабости. Ты пресмыкалась перед людским псом, когда он был жив, но теперь он мертвец, падаль! Что может быть постыднее?..
В это время Клур позвал, не оборачиваясь:
— Ашша!.. Иди сюда.
Охотница помедлила мгновение и опустила глаза. Не поднимая головы, побрела по высокой траве, откликаясь на зов.
Зебан-Ар сплюнул.
— Ты видишь?.. — донёсся голос Чёрного Когтя.
Он указал рукой на что-то вдалеке.
Что ответила Ашша-Ри, не было слышно. Клур покачал головой, махнул рукой, отсылая охотницу. Она ушла неохотно, то и дело оглядываясь.
Ашша-Ри села у костра, где уже родился и потянулся ввысь тонкий дымок. Не глядя, выбрала ветку из тех, что принесла сама, и сунула в яму. Взгляд её был задумчив и мрачен, и старый охотник больше ничего не сказал.
Тьма всё сгущалась.
Вскоре стало черно, как в ночной час, когда Одноглазый плачет, укрывшись в сумраке. Казалось, во всём мире остался лишь свет костра — а из людей только те, что сидели вокруг ямы. Один Клур стоял ко всем спиной, почти не видный, но вот и он подошёл, опустился на землю. Ашша-Ри оставила ему место рядом с собой. Она сидела, разглядывая свои ладони, тёрла их — и не могла стереть засохшую кровь. Поймала взгляд Клура и спрятала руки.
Тихо всхрапывали рогачи, сбившись в кучу. Нептица лежала, щуря на огонь круглые глаза, и медленно подгребала под себя хворост, когда думала, что этого никто не замечает.
— Что же не так с камнем? — спросил Клур, потирая висок.
Складка между его бровей, казалось, больше не разглаживалась.
— Раньше он поднимал всех. Вы бы знали, что натворили в Заставе… Больших трудов стоило замять дело, но говорить будут ещё долго. А здесь… Почему только я? Ведь были и другие мертвецы.
— Я пронзал им сердце, — сказал Зебан-Ар. — Стоило бы поступить так и с тобой, чёрный пёс.
— Сердце?.. — не понял Клур.
— Так живущие дважды уходят навсегда, — ответила ему дочь леса.
Клур усмехнулся криво, глядя в огонь.
— Сердце? Кто бы мог подумать. Так просто… А мы рубили на куски, жгли, камнем придавливали. Надо же, сердце!..
Он перевёл взгляд на Ната.
— Потому она, должно быть, и не встала. Эта женщина, она приходилась тебе матерью?
— Больше, чем матерью, — глухо ответил тот, уставившись на Клура воспалёнными глазами. — Её ни долг, ни кровь не держали, и всё же она делала для меня, что могла. И в жизни, и в смерти. Ты вот знала…
Он повернулся к дочери леса.
— Знала, что вас с самого начала не думали в живых оставлять?
— Нас бы не тронули! Искальд…
— Да, да. Ты надеялась, этот твой, что лежит теперь на телеге, заступится. Он и сам так думал. А люди Вольда решили иное. Трёхрукий даёт хороший слух тем, у кого отнимает глаза, и тётушка услышала. Лишние им ни к чему, а вы слишком много знали. Ты и вовсе как кость в горле, ладно бы мужика слушала, нет, всё наперекор. Чего от тебя дальше ждать? Вот и решили… успокоить.
Нат оглядел всех.
— Это ведь тётушка мне помогла придумать про Сьёрлиг. Нас когда из сарая выволокли, когда понял я, что попался, очень кстати оказалось, что я её мысли слышу. Она говорит одно, думает другое, так и сочинили, выиграли время.
— Погоди, — сказал Шогол-Ву. — Ты знал, что смерть ждёт всех, и просил, чтобы на Сьёрлиг плыл я? А как же Хельдиг?
Нат отвёл глаза поспешно, но тут же снова посмотрел, хмурясь.
— А что она? У неё, вон, всё хорошо было с виду, так с чего бы мне о ней просить? Показать, что знаю больше, чем должен? Авось не тронули бы сразу, а там бы что придумали.
— Ты слышишь мысли, — вмешался Клур. — Каждого из нас? Это камень даёт такую силу?
— Не каждого. Мёртвых только.
— Так значит, эта женщина…
— Значит, значит! Это ты, скотина, послал по нашему следу людей, таких же гадов, как сам, и они из неё выколачивали, где меня искать. Их двое было, а она одна, да ещё слепая, так ведь не пожалели. И ты, тварь, не пожалел! А теперь сидишь тут, как ни в чём не бывало, ты!..
Он подался вперёд, оскалившись. Должно быть, если бы их не разделял костёр, ударил бы.
Клур не шелохнулся, даже не изменился в лице.
— Я не стану каяться, — сказал он. — Я делал то, во что верил. Вот, я расплатился за это.
Он отвёл воротник, открывая рану. Она была неширока с виду, и казалось нелепым, что через такую может утечь жизнь.
— Всю жизнь я был верен одному человеку, и вот награда.
— Ты не говорил, что убил Свартина, — сказала Ашша-Ри. — Там, на площади, ты обвинил его.
Прищурившись, она кивнула на Шогола-Ву.
— И после, когда я спросила опять, ты вновь обвинил его. Зачем ты мне лгал?
— Мы с тобой всегда были врагами больше, чем друзьями, Ашша. Ты сама понимаешь, что я мог с тобой делить, а что нет.
— Я знала, что ты лжёшь, — сказала охотница, вскидывая голову. — Сказал бы правду, я рассказала бы про Жирного Треффе. Ты ведь потерял его. Всё ещё не знаешь, куда он делся!
Клур поднял бровь.
— Хочешь сказать, ты убила его?
— Не я, он. Он, а должна была я! Треффе хотел посадить меня в клетку, как зверя, и отправить на Сьёрлиг. Кто-то щедро заплатил бы ему за такую, как я. За каждую женщину нашего племени. Ты спрашивал о моей последней ране — я получила её тогда.
— Так он мёртв? — спокойно переспросил Клур. — Хорошо. Хорошо…
Об огне забыли, и он притих и начал засыпать. Старый охотник потянулся за хворостом, и оказалось, почти весь он под нептицей.
Та раздулась и зашипела, когда из-под неё потащили ветку. Клюв метнулся к руке Зебан-Ара.
— Довольно сидеть, — сказал Клур, поднимаясь. — Мы ждём, а чего дождёмся, неясно. Собирайтесь, едем!
Спорить никто не стал.
Костёр, и так почти угасший, забросали землёй. Рогачей вывели на тёмную дорогу, зажгли фонари.
— Едем через Белые Сады? — спросила Ашша-Ри. — Или обойдём стороной?
Старый охотник задумался.
— Другой путь ведёт мимо упокоища, — сказал он. — Люди трёх поселений хоронят там своих мертвецов. Ту дорогу выбирать нельзя.
— Как скажете, — махнул
