Командир полка нашел, что и для полка наступил подходящий момент атаки форта, и он объявил, что ночью мы совместно со стрелками и отрядом генерала Чиковани перейдем в наступление. Точные указания о предстоящих действиях должны были получить с наступлением сумерек.
Около полудня нарушенная по причине снежных метелей в низовьях Палантекена связь с тылом была восстановлена. К нам прибыл из штаба корпуса офицер с очень хорошими известиями.
В безостановочном движении Туркестанский корпус и 4-я Кавказская стрелковая дивизия, сбросив противника с нескольких позиций, после упорных боев овладели фортами Каракюбек и Тафта. Вчера 1 февраля туркестанцы были уже южнее взятых фортов у высоты Гяур-Дага, и ежечасно ожидался их выход к северной части города. Форт Далангез прочно держится бакинцами. Чобан-Деде несколько раз атаковывался елизаветпольцами и, несмотря на большие потери, они его надеются взять. В приказании, полученном только что от командира корпуса, указывалось, что близится час падения Эрзерума, а потому войска должны напрячь все силы и перейти в решительную атаку.
После второго часа сила огня противника достигла полного предела. Противник выбрасывал в нас массу снарядов, очевидно, не щадя запасов, и в его стрельбе наблюдалась какая-то нервность. У нас создавалось предположение, что турки стараются как можно скорее расстрелять все патроны, мало заботясь о точности стрельбы.
Еще задолго до сумерек командир полка приказал полку приготовиться к боевому порядку. Соседям было сообщено о предстоявшей атаке полка, где они совместно с нами должны были атаковать участки. Роты, ожидавшие начало атаки, стояли за скалистыми высотами. Я поднялся на одну из высот, откуда должен был вести наблюдения за фортом. За ним трудно было наблюдать, так как заходившее солнце било мне прямо в глаза. Надоедливые снаряды не переставали все время шипеть и гудеть над головой. Но вот огонь почти в один момент утих. На фоне угасавшей зари я ясно увидел очертания форта Гяз. Он в наступившей тишине все же казался грозным. Через несколько минут, когда появятся на высотах, а затем начнут спускаться вниз, в овраг, наши цепи, он вновь начнет дышать беспощадным огнем смерти. Он, подобно громадному чудовищу, будет рычать, отбиваться, пока маленькие черные точки людей не взойдут на него. Я вооружился биноклем и старался во всевозможных изгибах местности найти окопы на форте и на промежуточных позициях.
Вдруг от макушки форта взвился громадный столб пламени и дыма, а через несколько секунд, как в минуты землетрясения, подо мной дрогнула скала, и в тот же момент я услышал громадной силы взрыв. Секунд через двадцать таких же два взрыва послышались со стороны Палантекена, а еще спустя минуту в направлении Топалаха вспыхнуло огромное зарево, после чего донесся гул, потрясший мощью все окружающие горы. Далеко вглубь к самой крепости также послышалось несколько взрывов.
Слишком беден мой язык, чтобы описать это тяжелое и величественное зрелище. Надо мастерски владеть пером, чтобы воспроизвести последние вздохи умирающей твердыни.
Внизу за мной послышались голоса: «Турки взрывают форты, турки отступают, чего мы стоим, вперед!» «Ура» и «ура» понеслось со всех сторон. Через минуту люди кубарем катились вниз в громадный овраг. Они перегоняли один другого, падали, проваливались в снег, напарывались на штыки, крича в каком-то исступлении: «Эрзерум наш, ура!» Они окончательно охрипли, вымотались, перемешались, но безостановочно шли вперед.
Черные точки быстро приближались к фортовым валам, а сердитый Гяз угрюмо молчал – он был мертв.
Люди быстро распространялись по валам, по триверсам, по рву и наконец добрались до взорванных орудий и казематов. При свете поднявшейся луны, на одном полуобвалившемся валу форта, где расположился штаб полка, сложно было заметить воткнутыми в снег полковое знамя и белый флаг с оранжевыми углами и цифрой «155».
Весь день 3 февраля полк провел на форте. День был необычайно солнечный, и отражавшиеся от снега лучи до боли резали глаза. Пришлось всем надеть очки с темными стеклами, называемые почему-то консервами. Горы вокруг нас молчали, и только далеко в сторону Эрзерумской долины слышалась стрельба.
К сумеркам полк начал спускаться по северным склонам Гяза в глубокую лощину, разделенную от города высотами, что против форта Ахали. Спускались мы часа три напрямик, без дороги, местами уклон был около 45 градусов. Люди не шли, а катились. Некоторые, найдя на форте какие-то колья, доски, примащивали их себе в виде салазок. Тяжело пришлось лошадям. Они скользили, падали и зарывались в снег. Их пришлось разгрузить, а пулеметы и патроны разложить на людей. В этих тяжелых переходах пришлось придти к убеждению о недостатках нашей винтовки, конечно, в смысле ее носки. Ремень для носки был слишком высоко прикреплен антабками к ружью, и последние неудобно висели на плече. Между тем это обстоятельство можно считать очень важным, так как солдат на войне винтовку носит больше на ремне, чем на плече. Не буду говорить о нашем штыке. Помню, что о нем были большие дебаты, но, признаться, в горной войне, в походе примкнутый штык причинял большие неудобства. Кроме того, многие участники войны, наверно, согласятся со мной о неудобстве пользования зимой (при смерзнутых пальцах) предохранительным взводом (курком) нашей винтовки.
Внизу в долине оказалось значительно теплее. Кроме того, там нашлось несколько помещений, топливо и ключевая вода. С рассветом на 4 февраля мы двинулись уже походным порядком на Эрзерум. Путь наш лежал сначала на восток мимо фортов Топалах и Хаджи-Ачик. Затем дорога повернула на север, и около 6–7 часов полк вышел верстах в пяти-шести от города на шоссе Гасан-Кала – Эрзерум. Здесь нас поджидали оркестр музыки и полковые кухни. Пообедав, полк через час двинулся по шоссе к городу.
В десятом часу полк подходил к восточной части города, к Карсским воротам. Под звуки горна и оркестра мы вошли в сводчатый проход под земляным валом, обнесенным вокруг всего города. Мерно отбивая шаг в такт музыке, с развернутым знаменем, проходил полк по кривым улицам, освещенным заревом горящих нескольких построек. От них все время доносился треск взрывающихся построек. Это горели артиллерийские склады, подожженные уходящим противником. Через полчаса полк остановился на большой площади перед большим зданием штаба 3-й турецкой армии. Кругом нас горели костры, всюду валялись разорванные, частью обгорелые книги, очевидно, вынесенные из какого-то архива для уничтожения. Из глухих и темных улиц доносились до нас не то команды, не то крики, а еще дальше слышалась музыка какой-то проходящей части.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
