– О, он, конечно, поставит какое-нибудь условие, – сказала Регина.
– Какое же? – спросила Пчелка.
– Вы должны быть умницей и слушаться сестру.
– Вот что! Я знаю наизусть заповедь, в которой говорится: «Чти отца твоего и матерь твою», но в ней нет: «Чти сестру твою». Я очень люблю Регину, люблю всем сердцем, но слушаться ее не хочу. Я буду слушаться только отца.
– Еще бы, он делает все по-твоему.
– А без этого я и не была бы так послушна, – смеясь, перебила сестру Пчелка.
– Перестань, Пчелка, – сказала Регина. – Ты хочешь казаться хуже, чем есть на самом деле. Сиди смирно около меня и расскажи нам что-нибудь… Вообразите, господин художник, когда мне делается скучно, а это случается довольно часто, девочка рассказывает мне целые истории, или вычитанные ею, или плод ее собственной головки… Ну, Пчелка, рассказывай!
– Хорошо, сестрица, я расскажу тебе одну историю, – сказала девочка, лукаво взглянув на молодого человека.
Художник слушал. Работа его, между тем, подвигалась, и голова Регины в этой простой позе, с обычным выражением, выходила прелестной.
Девочка начала.
II. Фея Карита
Жила-была очень давно одна принцесса, одаренная необыкновенными добродетелями и несравненной красотой. Родилась она в Багдаде во времена господства халифа Гаруна аль-Рашида. Отец ее, один из самых знаменитых воевод армии халифа, видя, что дочь его растет, а войны повторяются реже, подал халифу просьбу об отставке, чтобы посвятить все свое время воспитанию своей дочери Зюлеймы.
Зюлейма – это слово персидское и означает «царица». Не желая отвечать отказом на просьбу воеводы, халиф принял ее, и, несмотря на печаль, которую испытывал, расставаясь с самым храбрым из своих воинов, он покорился необходимости и предложил ему в воспитатели Регины… прости, сестрица, я хотела сказать Зюлеймы, – и предложил в воспитатели Зюлеймы того самого учителя, который занимался воспитанием его собственной дочери.
Воевода оставил двор, где он пребывал до того времени, и переехал в предместье города, в принадлежавший ему дворец, который был окружен, как и улица Плюме, цветочными садами.
В точно такой же цветник, как вот этот, приходили учителя танцев, рисования, пения, ботаники, астрономии, даже физиологии. Генерал хотел, чтобы ум принцессы был полон всеми знаниями, известными в то время. Можно сказать без лести, что она отлично воспользовалась уроками своих преподавателей: в восемнадцать лет ее достоинства и таланты равнялись ее красоте…
– Пчелка, – перебила ее сестра, – твоя сказка на этот раз вовсе не интересна, расскажи нам другую…
– Возможно, что она не занимательная, но преимущество ее заключается в том, что она не вымысел, а правдивость есть достоинство всякого рассказа, не правда ли, господин художник? – продолжала маленькая девочка, обращаясь уже к живописцу.
– Я вполне разделяю ваше мнение, – отвечал художник, догадываясь, что в этом рассказе есть намек на жизнь Регины. – И буду покорнейше просить вашу сестрицу позволить вам продолжать.
Щеки Регины сделались так же красны, как цветок камелии, роскошно распустившийся над ее головой.
– А если я буду продолжать, что вы мне за это дадите?
– Я дам вам ваш портрет.
Пчелка захлопала в ладоши и, повернувшись к сестре, сделала руками жест, ясно говоривший: «Слышишь, Регина, теперь уже ничего не поделаешь!»
Регина ничего не ответила. Она тихонько отодвинула кресло шага на три назад, точно хотела скрыть в зелени листвы выступившую на ее лице краску.
Пчелка, видя, что Регина, хотя и не давала своего согласия, но и не налагала решительного запрета, продолжала:
– Я остановилась на описании красоты принцессы… Но оставим это: папа утверждает, что красота проходит, а вечны одни добродетели. Но доброта Зюлеймы была поразительна! Все матери в Багдаде, видя ее, проходящую по улице, говорили своим детям: «Вот самая прекрасная и самая добрая из принцесс, которые когда-либо бывали на свете».
Мало-помалу она приобрела такую славу в предместье, что ее стали считать не обыкновенной женщиной, как всех других, а настоящей феей, благодетельствовавшей повсюду, где бы она ни появлялась.
Однажды маленький савояр, который зарабатывал кусок хлеба, заставляя плясать свою обезьянку, плакал и жаловался, что за целый день никто не подал ему ни одного су и он не смеет показаться своему хозяину на глаза.
Принцесса, высунувшись из окна, увидела слезы бедного мальчика. Она поспешила выйти к нему и спросила, что с ним. Только взглянул на нее савояр, как понял, что горю его конец, запрыгал от радости и закричал:
«Фея! Вот фея Карита!»
Он так громко прокричал эти слова, что пять или шесть прохожих, не зная настоящего имени Зюлеймы, стали звать ее не менее прекрасным именем – волшебницей Каритой. Это слово означает милосердие… Но я не буду перечислять все добрые дела волшебницы, скажу только, что она вполне заслуживала свое прозвище. Впрочем, я расскажу только об одном из прекрасных поступков волшебницы Зюлеймы, нет, Кариты, нет, Регины… Я все путаюсь!.. И моя сестра Регина, которая, несмотря на то, что и несравненно больше меня и умнее, и знает прекрасно множество сказок о добродетельных волшебницах, может вам засвидетельствовать, что я не изменила ни одного слова.
Я уже сказала, что дворец принцессы был окружен цветочным садом и аллеями, которые прорезают весь Багдад, как бульвары – Париж. По этим аллеям каждый день принцесса каталась верхом на своей лошади вместе с отцом, и всякий, попадавшийся навстречу, не мог отказать себе в удовольствии остановиться и полюбоваться ими. Итак, однажды во время такой прогулки волшебница увидела на краю рва маленькую девочку десяти или одиннадцати лет, бледную, худую, с длинными, распущенными до плеч волосами. Ее била лихорадка, несмотря на жаркий день и солнцепек. Около девочки вертелось пять или шесть собачонок, которые лизали ее и ласкались к ней, а на голом плече сидела ворона и била крыльями. Но ни ворона, ни собачонки не занимали ее. Видимо, она сильно страдала и дрожала так, что зуб на зуб не попадал, точно в сильный мороз зимой… Не забудьте, что это было в августе прошлого года… Ах, что я говорю?! – вскричала девочка.
Петрюс улыбнулся.
– Наконец, ты сама убедилась, что просто говоришь глупости, милая, – заметила Регина. – Ты рассказываешь историю из времен халифа Гаруна аль-Рашида, в то же время рассказываешь о прошлом августе. Действие происходит в Багдаде, а одним из действующих лиц является савояр. Ты сегодня не в ударе, Пчелка…
– Ну, полно, сестрица. Я ведь ошиблась только во времени: сказала «прошлого года», вот и все. В прошлом году этого быть не могло, потому что происходило во времена господства халифа Гаруна аль-Рашида, а всякий знает, что он был пятым халифом из династии Аббасидов и умер в 809 году.
Сделав не без гордости это замечание, девочка продолжала:
– Я хотела сказать, что это было в такое же время, как теперь. В Багдаде стояла сильная жара, какая бывает здесь на бульварах, например, у рогатки Фонтенбло, – самое подходящее сравнение. Поэтому и поразителен был озноб девочки, что не было возможности долго стоять на солнце. Это и заметила Карита. Она попросила отца помочь ей сойти с лошади, чтобы лучше расспросить девочку, что с ней.
– Почему, – спросила ее принцесса самым нежным голосом, – ты так дрожишь? Ты больна?
– Да, добрая волшебница, – отвечала девочка, тотчас угадавшая в ней фею.
– Что же с тобой?
– У меня, говорят, лихорадка.
– Почему ты не в постели, если у тебя лихорадка?
– Потому что собаки больны сильнее меня, и меня послали гулять с ними.
– Но ведь не мать же послала тебя гулять с собаками: мать этого никогда не допустила бы.
– Это, действительно, не моя мать, добрая волшебница.
– Где же твоя мать?
– У меня нет матери.
– Кто тебе заменяет ее?
– Г-жа Броканта.
– Кто это г-жа Броканта?
Девочка колебалась с минуту, фея переспросила ее.
– Тряпичница, воспитавшая меня, – ответила, наконец, девочка.
– У тебя нет родителей?
– Я одна в целом мире.
– Бедная малютка! – сказала принцесса. – А как тебя зовут?
– Рождественская Роза.
– У тебя, бедное дитя, такой же болезненный вид, как и у цветка, имя которого ты носишь… Где ты живешь?
– О, добрая фея, – отвечала девочка, – в одном из самых грязных и скверных закоулков Багдада.
– Далеко отсюда?
– Нет, приблизительно минутах в десяти ходьбы.
– Ну, так я отведу тебя домой и скажу, чтобы тебя уложили в постель.
Девочка сделала попытку встать, но чуть не скатилась в канаву: так велика была ее слабость.
– Подожди, – сказала волшебница. – Я возьму тебя на руки.
Принцесса подняла девочку, которая так исхудала, что, пожалуй, была не тяжелее моей куклы, и поднесла к отцу, который взял ее и усадил на передней части своего седла… Таким образом они пустились в дорогу: Роза на седле папы!.. Ну, я опять сбилась… Роза на седле отца волшебницы, сама волшебница на своей лошади, держа на руках двух маленьких собачек, которые не поспевали за ними, остальные три были побольше и бежали сзади. Ворона летела следом, но чтобы она не залетела далеко, Роза беспрестанно повторяла:
