быть независимой от кузова. Но потом вспомнил, что ведь есть такие игрушки – ваньки-встаньки, которые, как ни качни, всё равно не валятся, а возвращаются в своё нормальное положение. Наверное, и в машине так выбран центр тяжести, что все её механизмы всегда будут в одном положении.
Почему это происходит, понять до конца Юрий не мог: он ещё не учил механику. Но он верил: так может быть. Больше того – так должно быть. И он повторил:
– Очень удобно. Если бы у нас, на Голубой Земле, выдумали такие машины, аварий на дорогах, наверное, не было бы…
Теперь, после помощи роботов, овладеть универсальной космической машиной было нетрудно. Тем более что для этого требовались только две ноги, а в движущейся машине они всё равно бывают безработными.
Овладевать оружием оказалось ещё проще. Металлические палочки вырабатывали какие-то очень сильные, смертельные лучи: прицелься, нажми на спуск – и «выстрел» поразит любую цель.
Во время этого обучения внутренняя корабельная связь известила:
«Внимание! Переходим на посадочный режим. Внимание! Будьте готовы к принятию решения. Включаем посадочную программу номер семь. Повторяем: включаем посадочную программу номер семь».
Юрий и Квач бросились в центральное помещение. Но даже на бегу Юрка допытывался, что это за программа номер семь.
– У нас разработано несколько десятков программ посадки: на свою планету, на обитаемую, необитаемую, дружескую, враждебную, с атмосферой, без атмосферы, изученную или неизученную… Ну и так далее. В этот раз мы садимся на неизученную планету с атмосферой и, возможно, с живыми обитателями. А как будет осуществляться эта программа, сам увидишь.
Программа осуществлялась так, что Юрий не замечал её осуществления. Всё было таким простым, логичным и единственно возможным, что ни о какой заранее придуманной программе не появлялось и мысли. Но впрочем, может быть, в этом и заключалась сила программы? Ведь в неё был заложен опыт многих, может быть тысяч, космических путешествий и приземлений на неизвестные планеты.
На экранах внешнего обзора где-то очень далеко светились звёзды, и их разлапистые лучи незаметно растворялись в иссиня-фиолетово-чёрном, но всё-таки как бы пронизанном светом космосе. Всё было как и раньше, и всё-таки кое-что было уже по-новому.
Прежде всего, незримый свет космоса стал сильнее и как бы весомей. Он уже не только ощущался, а прямо-таки замечался. Всё изменилось в космосе. Но изменилось так, что понять эти изменения, измерить их казалось невозможным.
С каждой секундой эти изменения становились всё заметней. Медленно растворялась немыслимая космическая чернота. На её место приходили краски. Белый свет как бы разлагался на голубоватый, зеленоватый и, кажется, желтоватый. Потом к ним примешался красноватый, а от чёрно-сине-фиолетового космоса остался только синий свет. Но из густого, тяжёлого он превратился в ярко-синий, лёгкий и воздушный. Но все эти цвета были расположены не так, как в радуге – в строгой, раз и навсегда определённой последовательности, – а разбросанно, бессистемно.
То там, то здесь вспыхивали и пропадали или изменялись световые пятна – то красно-синее, то жёлто-голубое, то ещё какое-нибудь. И мудрый Миро произнёс так торжественно, что все посмотрели на него:
– Первые признаки атмосферы.
Этих признаков становилось всё больше и больше, но вскоре они стали исчезать. Наконец корабль опять окружила космическая чернота. Можно было подумать, что путешественники, приблизившись к неизвестной планете, раздумали и понеслись дальше, в космос.
Но это только казалось. Просто корабль заканчивал свою огромную кривую и теперь переходил на режим спирально-кругового полёта. Он шёл над планетой по кругу. Как раз в эти минуты он попадал в её тень, и его окружила космическая чернота.
Однако она была уже не космической. На экранах явственно проступал чёрный конус, за границами которого играли разноцветные всполохи. Да и сам чёрный конус планетной тени был не такой густой и мрачный, как глубины космоса. Это была как бы домашняя, уже тёплая, хотя почему-то тревожная чернота. Может быть, оттого, что в ней угадывались багровые отсветы, словно откуда-то со стороны пробивались лучи заходящего или восходящего солнца, отражение далёких буйных зорь.
Корабль пересёк чёрный конус. Роботы уже прощупали планету лазерами, мазерами, радио-, ультра- и инфразвуковыми локаторами и ещё десятком сложных приборов, устройства и принципа действия которых голубые люди ещё не проходили. Теперь роботы подводили первые итоги.
Обследование подтвердило и уточнило показания дальней космической разведки: на планете есть кислород, азот, углекислый газ и многие другие газы. Есть также и всё другое, что имеется и на тех планетах, где уже возникла жизнь и даже цивилизация. Значит, и на этой может быть жизнь. А раз может быть, то существуют и скопились белковые молекулы.
Значит, можно снижаться. Можно приземляться… Хотя, точнее, следует сказать – припланетиться. Ведь планета Земля – одна. Правда, оказалось, что есть и другая, Розовая Земля. Значит, есть две Земли. Но планет – бесчисленное множество, и не все имеют названия. Вот почему космонавты говорили вместо «приземлиться» – «припланетиться».
И хотя всё было ясно и как будто понятно, корабль не спешил к планете. Он медленно плыл над ней, изучая каждую её пядь своими приборами. И чем дольше изучал, тем насторожённей действовали и роботы, и ребята.
Планета оказалась какая-то странная – на ней не было гор. На всех планетах, даже на самой близкой к Голубой Земле – Луне, имеются не только отдельные горы и холмики, но и целые горные хребты, даже системы горных хребтов. И иначе не может быть.
В недрах планет или пылает, или пылало пламя невероятной силы. Оно расплавляло вещество планеты, которое, как и полагалось всякому веществу, обязательно расширялось при нагревании и ломало уже остывшую верхнюю корку. Ломало, выплёскивалось на поверхность и застывало горными всплесками. Верхняя корка изгибалась, и горы постепенно укреплялись на поверхности любой планеты.
А на этой попутной планете гор не было.
Больше того. На всех планетах материки чаще всего располагались вдоль меридианов, от полюса к полюсу. А на этой был всего один материк, и он опоясывал всю планету единым гладким обручем с изодранными краями.
– Странно, – первым сказал Тэн. – Очень странно…
– Может быть, тут ещё не началось горообразование? – неуверенно спросил Зет.
– Почему оно задержалось? – вмешался Миро.
– Запросим роботов, – вставил Квач.
– А может, сами подумаем?
– Не понимаю, зачем думать над тем, над чем не следует, – буркнул Квач. – Нам сейчас важно другое. А началось на планете горообразование или нет, не так уж и важно.
– И так верно, и по-нашему верно, – миролюбиво согласился Тэн, – но всё равно это нечто новое.
Все помолчали, приглядываясь к показаниям приборов, к экранам внешнего обзора.
– Ладно, – решил
