как всегда с большим опозданием, ходить слухи о том, что раскрыт новый революционный очаг, готовящий ряд террористических действий, Совет министров разъяснил, что правительству это было известно еще в половине апреля и что слухи эти относятся еще к событиям, ставшим известным и Министерству внутренних дел и прокуратуре в самом начале года и ликвидированным уже в конце марта арестом всех обнаруженных участников.
Столыпин сообщил нам все существенные подробности и не имел вовсе в виду делать их предметом широкой гласности, но, как водится, они просочились в публику, дошли и до Думы, и от имени правой ее фракции покойный граф Бобринский посетил Столыпина и предупредил его, что фракция готовит сделать ему запрос, имея, между прочим, в виду сделать из него затем предмет патриотического выступления в Думе. У Столыпина не было ни права, ни желания мешать им в этом, и за несколько дней до 7 мая ему, всем нам стало известно, что такой запрос будет заявлен именно в понедельник, 7 мая, и, вероятно, будет тут же заслушан Думою, если только правительство не воспользуется предоставленным ему по закону месячным сроком для дачи своего разъяснения. Столыпин обещал не требовать месячного срока, но предварил Бобринского, что оговорит в своих объяснениях, что поднятый ими вопрос не принадлежит к числу тех, по которым Дума может делать запросы правительству, и он даст свое объяснение только потому, что понимает напряженное состояние членов Думы, желающих знать открыто, насколько их тревога справедлива.
Так оно и вышло, и даже газеты за день или за два до 7 мая открыто заявили, что такой запрос будет оглашен именно 7-го числа и послужит, вероятно, предметом объяснения правительства в тот же день.
Хоры Думы в этот день были полны до отказа. Депутаты собрались в большом количестве, но, когда открылось заседание, всеобщее внимание было привлечено тем, что не только крайние левые скамьи были совершенно пусты, но и во всем левом секторе было очень много пустых мест, а с началом заседания и еще многие депутаты из трудовиков как будто незаметно вышли. Демонстративно отсутствовала приблизительно четвертая часть Думы.
Заседание началось буквально так, как сообщили газеты, очевидно получившие информацию из официальных думских источников. Головин огласил поступившее за подписью тридцати членов правой фракции заявление с просьбою обратиться к председателю Совета министров за разъяснением степени справедливости дошедших до сведения подписавших запрос слухов о том, что на особу государя императора готовилось покушение преступной организацией, специально для того образовавшейся, причем преступление это могло быть предотвращено только благодаря вниманию органов полиции и уголовного розыска. Поддержать этот запрос подписавшие его уполномочили графа Бобринского, который и вышел на трибуну и в сдержанной форме, не допуская никакого преувеличения, кратко развил причину запроса, вызванного исключительно тревогою, охватившею всех, кому дорога Россия и неразрывно связанная с ее благополучием священная особа государя. Он просил признать запрос спешным и обратиться к председателю Совета министров [с просьбой] поделиться с Государственною думою имеющимися в его распоряжении сведениями и не ставить своего ответа в зависимость от соблюдения формального срока, которому подчинено право Думы на получение разъяснений правительством по внесенному запросу.
Столыпин поступил именно так, как было обусловлено в Совете. Оговорившись, что внесенный запрос не принадлежит к числу тех, которые Дума уполномочена делать правительству, и так как он не предусматривает какого-либо злоупотребления власти или совершенного последней нарушения закона, — он заявил, что правительство вполне понимает то настроение тревоги, которое должно было охватить русских людей при известии о готовившемся покушении на особу государя, и готов поэтому дать ответ не в порядке запроса о незакономерности действий власти, а исключительно для успокоения общественного настроения в связи с проникшими слухами. По существу же обращенного к нему вопроса он ответил кратко, что сведения, проникшие в печать, относятся к обнаруженному еще в январе месяце сообществу, образовавшемуся с целью совершения целого ряда преступных посягательств как на особу государя императора, так и на великого князя Николая Николаевича и других высших должностных лиц. Преступные намерения сообщества были, однако, своевременно предупреждены, и почти весь состав участников арестован.
Объяснения Столыпина встретили громкое одобрение членов Думы правых скамей, оппозиция молчала, так как главные ее силы отсутствовали, и с тех же правых скамей тут же были предложены формулы перехода к очередным делам, осуждавшим готовившиеся посягательства, и одна из них была принята без возражений. Как только баллотировка перехода была окончена, немедленно все отсутствовавшие в заседании члены оппозиции гурьбою демонстративно вернулись в залу, и, по словам очевидцев, посматривая с вызывающим задором на правые скамьи, заняли свои места.
Не прошло и получаса после этого, как в числе оглашенных в качестве вновь поступивших запросов правительству оказалось то дело, которое и послужило официальным поводом к роспуску Думы второго созыва через три недели, а именно 3 июня 1907 года.
За подписью тридцати одного члена Государственной думы поступили одновременно два запроса, относящиеся к одному и тому же эпизоду, — известному делу так называемой социал-демократической фракции Думы и заключающемуся в том, что за два дня перед тем, а именно 5 мая, на Невском проспекте, в квартире депутата Озола произведен был обыск чинами Охранного отделения и полиции, а затем и следственною властью, в связи с дошедшими до полиции сведениями, что на этой квартире собираются участники особой организации, имевшей характер специально военно-революционной организации, поставившей себе целью пропаганду в войсках и подготовку военного бунта. В квартире оказалось несколько членов Думы, которые были задержаны до окончания обыска, им было предложено выдать имевшиеся при них документы, что некоторые из них и исполнили, другие же отказались исполнить. Никто из депутатов задержан не был, как только было установлено их депутатское звание, но посторонние лица были арестованы и заключены под стражу.
Подписавшие запрос правительству в лице министра юстиции члены Думы считали действия полиции незаконными, назвали самое проникновение в квартиру депутата «преступным вторжением в помещение, имевшее свойства неприкосновенности» и требовали спешного рассмотрения по существу, без передачи его в комиссию и без соблюдения законного срока для слушания запросов.
Присутствовавший в заседании Столыпин попросил немедленно слова и, оговорившись, что он не будет давать ответа по существу, так как для этого не наступило еще время, поднял, однако, брошенную перчатку и, в качестве предварительного своего разъяснения, заявил, что берет под свою защиту действия полиции, считает
