поступил бы он, если бы Дума формально подчинилась, а государь, подписав указы, не разрешил бы не приводить их в исполнение. Его ответ был такой: «Этого не могло бы случиться, потому что всего два дня тому назад об этом была речь при моем личном докладе, и государь прямо сказал мне, что хорошо понимает, что в таком случае нельзя распускать Думу и тем более ставить правительство в такое неловкое положение». Я мог на это ответить Столыпину только, что в таком случае мне непонятно выражение укора государя всем нам за то, что мы медлим роспуском, зная его настроение.
Глава V
Успокоение, наступившее в стране. — Улучшение финансового положения. — Статья Хейдемана. — Удачная самостоятельная операция Министерства финансов для поддержания русских фондов на Парижской бирже. — Разработка законопроектов для внесения в Третью Думу. — Подготовка проекта росписи на 1908 г.
Ожидания Столыпина, что роспуск Думы не вызовет беспорядков, совершенно оправдались.
Роспуск Думы и обнародование составленного в исключительном порядке нового избирательного закона произошли в полном спокойствии. Оно решительно нигде нарушено не было. Получилось даже впечатление, что население было просто довольно тем, что прекратилось то нервное состояние, в котором жила страна с февраля прошлого года, и каждый может спокойно заняться своим делом.
Тон оппозиционной печати значительно понизился. Гневные окрики «Речи», «Русских ведомостей» сменились ядовитыми критическими замечаниями на новые выборные правила, и «Дума 3-го июня, или Столыпинская дума» стала излюбленным предметом всех статей. Призывы бунтарского свойства вовсе прекратились, и рядом с быстро загоравшеюся новою избирательною кампаниею наступило какое-то давно небывалое спокойствие в стране.
Для моей личной работы по Министерству финансов оно оказалось чрезвычайно благотворным, и я получил, в полном смысле слова, возможность отдохнуть в нормальной работе, которой был непочатый край, в особенности потому, что за все время существования Думы исправление внутреннего денежного обращения, все еще испытывавшего на себе последствия глубокого потрясения 1905–1906 годов, шло чрезвычайно медленно, а нервное состояние внутри страны отражалось большим ослаблением и на иностранных рынках, из которых особенной слабостью стал отличаться французский рынок, тяжело переживавший к тому же потрясение американского рынка в этом году.
Не прошло и месяца после роспуска Второй Думы, как в положении нашей государственной кассы произошла полная метаморфоза: поступление доходов стало очень благоприятным и далеко опережало скромно исчисленные по бюджету доходы. Но в то же время пришлось пересмотреть сметные расписания по ежемесячным отпускам кредитов, и мне не оставалось ничего иного, как пойти несколько шире в удовлетворении требований ведомств, отчего и мои отношения с моими коллегами стали гораздо любезнее. Из Парижа я стал также получать лучшие вести. Под влиянием сообщений газетных корреспондентов о полном спокойствии и порядке в стране стали больше прислушиваться и к моей оценке переживаемых событий, находя, что я не преувеличивал, когда постоянно говорил, что никакого восстания в духе Московского, 1905 года, опасаться не следует, потому что правительство теперь иное, чем тогда, да и новый избирательный закон издан именно для того, чтобы спасти народное представительство, которое было искажено совершенно несоответствующим стране слишком широким избирательным правом по декабрьскому закону 1905 года.
В этом отношении большую услугу оказал, быть может сам того не подозревая, покойный корреспондент газеты «Матэн» Хейдеман, посланный своею газетою для выяснения внутреннего положения России. Он начал ряд своих статей в самом невыгодном для правительства направлении. Попав под влияние оппозиционных кругов распущенной Думы, он очень неудачно затронул в одной из первых своих корреспонденций и финансовое положение России, предрекая ему самые мрачные перспективы, перепутав при этом все подсунутые ему цифры до полной тех неузнаваемости.
Из Парижа обратили мое внимание на эти статьи, и я телеграфировал, что весьма сожалею, что такой талантливый корреспондент, которого я знаю еще по 1906 году, не зашел к министру финансов за более объективным освещением положения и рисует его исключительно на основании непроверенных умозаключений оппозиционно настроенных политических групп.
Я прибавил, что сам его не стану звать, но если он будет просить о приемах, то получит, конечно, свободный доступ к точным сведениям о действительном положении финансов страны, скрывать которое я не имею намерения.
Через два дня я получил его просьбу о приеме, немедленно принял его и снабдил целым рядом неопровержимых данных, свидетельствовавших о быстром улучшении как денежного обращения, так и поступления доходов после тяжелых пережитых дней.
К чести Хейдемана я должен сказать, что он использовал мои сведения самым добросовестным и даже искусным образом и закончил свою корреспонденцию открытым заявлением, что был введен в заблуждение политическими противниками правительства, совершенно односторонне осветившими ему весь вопрос.
Статья «Матэн» произвела большое впечатление и была первою в длинном ряде других статей, не всегда приятных для нашего правительства в смысле оценки политического положения России, — хотя и не смущавшихся в приведении и положительных фактов.
К той же поре — приблизительно в конце августа или в начале сентября — относится и еще один эпизод, доставивший мне немалое удовольствие.
Несмотря на успокоение в России, как я уже упомянул, Парижская биржа продолжала быть слабою на русские фонды. Мои парижские корреспонденты, не переставшие за все время смутного периода Второй Думы жаловаться на неблагоприятное положение биржи и на вредные для русского кредита последствия, в особенности от значительного падения последнего займа 1906 года, не раз настаивали передо мною уже не на необходимости, как это было раньше, поддерживать прессу для устранения пессимистического настроения держателей русских фондов, но на прямом воздействии на биржу путем покупок синдикатом выпущенного займа с целью подбирать то, что предлагается к продаже слабыми держателями, нередко готовыми продавать облигации по какой угодно цене, лишь бы только сбыть их с рук. Они требовали, чтобы я дал синдикату средства на покупку этих облигаций, решительно отказываясь от затраты своих средств под тем предлогом, что вся синдикатская прибыль будто бы давно поглощена предшествовавшими их операциями по поддержке займа.
Когда после роспуска Второй Думы порядок в России нарушен не был и я стал периодически публиковать благоприятные сведения о поступлении доходов и о выравнивающемся денежном обращении, не скрывая их и в моих беседах с корреспондентами французских
