она вышла. Но постепенно вода стекает, капля за каплей обнажая синюю кожу, бледные губы, заостренные уши. Наконец влага стекает с верхней части ее лица, открывая глаза.
Зеленые глаза со слишком большими зрачками.
Глаза, которые возвращают меня в спальню Даниэль, где я впервые вспомнила о них.
И дальше…
Задолго до этого, когда я впервые увидела их…
Эти ужасающие глаза не были плодом моего воображения. Все это время они принадлежали конкретному человеку.
Я знаю, кто эта женщина.
Ее губы изгибаются в улыбке, которая не касается зловещих глаз. Последние остатки воды стекают с ее волос, открывая длинные иссиня-черные пряди точно такого же оттенка, как и мои.
– Астрид, – напевает она шипящим голосом.
Я не могу заставить себя пошевелиться. Не могу сделать ничего, кроме как смотреть на фейри, которая меня родила.
– Это я, Астрид, – говорит она. – Ты что, не узнаешь меня? Это я, твоя мать.
Глава XXXIX
АСТРИД
Окаменевшая, я ошеломленно молчу. Я смотрю на фейри, которая является моей матерью, пытаясь отыскать хоть что-то знакомое, что-то, что я запомнила за то короткое время, что провела с ней. Если не считать цвета волос, мы совсем непохожи. Как и говорил отец, она красива, с гладкой голубой кожей и пухлыми губами. На ней тонкое платье, которое, кажется, соткано из сине-зеленого мха. Без рукавов, оно ниспадает на каждую грудь, прежде чем перейти в длинную, облегающую изгибы женщины юбку со шлейфом. Однако отец не упомянул о том, насколько пугающей является ее особая красота. Жестокость таится прямо под поверхностью ее кожи, ее волос, ее губ. Я вижу ее в изгибе пальцев, в легком сдвиге ее стройных плеч, в прищуривании ее зеленых глаз.
Я едва подавляю дрожь. От вида этих знакомых радужек желчь подступает к моему горлу. Поскольку после встречи с келпи моя магия все еще гудит, ей не нужно поощрение с моей стороны, чтобы вырваться наружу и обвиться вокруг моего тела. Формируется впечатление отчаяния, жажды крови и огромной, безграничной пустоты. Вот что она считает своими худшими качествами? Или лучшими? Каким бы ни было впечатление, оно сформировалось, когда мы впервые посмотрели друг другу в глаза.
Тогда я была еще ребенком.
До того как она бросила меня на берегу озера.
В отличие от того тусклого впечатления, которое я произвела на Торбена, это не ослабло со временем. Не поддалось изменениям или развитию. Каким бы ни было это впечатление, оно осталось таким же достоверным, как и в тот день, когда моя магия создала его.
Раз или два я позволяла себе задуматься, каково было бы воссоединиться с матерью. Увидеть ее снова. Возможно, она оставила меня по какой-то веской причине. Возможно, ни один из жестоких слухов о фее, живущей в озере Дьюберри, не был правдой.
Но смотря на женщину передо мной, я прихожу к тому же выводу, что и раньше. Отец знал ее лучше, чем кто-либо другой. Он любил ее. Стал отцом ее ребенка. И нашел ее настолько опасной, что спас меня и никогда больше не возвращался.
Это существо, является ли оно моей матерью или нет, смертельно опасно.
Продолжая ненатурально улыбаться, она широко разводит руки.
– Иди же ко мне, Астрид.
Этот жест должен быть приветственным, но при мысли об объятиях с ней каждый волосок на моем теле встает дыбом.
Я перевожу взгляд со своей матери на келпи, что стоит рядом с ней, прикидываю свои шансы на выживание, если попытаюсь убежать.
Мне все еще нужно добраться до дворца. Жизнь Торбена все еще под угрозой.
Я тяжело сглатываю, стараясь не показывать свой страх.
– Почему я здесь? Мне сейчас совсем не до этого.
Моя мать опускает руки и вместо этого гладит гриву келпи.
– Я попросила Вартула привести тебя ко мне живой и невредимой.
– Зачем?
Она усмехается.
– Что значит зачем? Я твоя мать, Астрид. Это я выбрала для тебя имя. Я родила тебя на глубинах моего озера. Какая еще мне нужна причина?
– Ты никогда не была мне матерью, – заявляю я дрожащим голосом. – Я даже не знаю твоего имени. Отец сказал, ты никогда ему не говорила.
– Меня зовут Мираса.
– Что ж, Мираса, я бы сказала, что рада познакомиться, но это стало бы ложью. Так что я предпочитаю не льстить тебе фальшивыми любезностями.
Гнев вспыхивает в ее глазах, прежде чем она успевает спрятать его под убийственным спокойствием.
– У тебя острый язычок.
– Кто-то очень для меня важный попал в беду, – говорю я, – и твое вмешательство, возможно, уже стоило ему жизни. Если не возражаешь, я пойду.
Я поворачиваюсь, готовая уйти, но едва успеваю сдвинуться на дюйм, как ко мне бросается келпи. Он перемещается из стороны в сторону, демонстрируя свою способность отрезать мне путь обратно в лес.
Я обжигаю Мирасу взглядом.
– Позволь мне уйти.
Она приподнимает тонкую иссиня-черную бровь.
– Ты только что встретила мать, с которой была разлучена почти девятнадцать лет, и вот твой ответ?
– Я же сказала, ты мне не мать, – выпаливаю я. – Ты оставила меня на берегу…
– Я просто отодвинула тебя в сторону, чтобы отдохнуть, – говорит она, пренебрежительно взмахнув рукой.
Ее слова, как осколок стекла, пронзают мою грудь.
– Отдохнуть от меня, – повторяю я.
Она подходит ближе, наконец покидая пруд и ступая босыми ногами на траву.
– Ты была очень трудным ребенком, Астрид.
Искра ярости воспламеняет мою кровь.
– Тогда чего ради ты вдруг решила встретиться со мной?
Улыбка женщины превращается во что-то похожее на оскал.
– Потому что ты моя. Потому что тебя у меня забрали…
– Говоришь о том времени, когда отец спас меня от тебя?
Она подходит ближе, каждый ее шаг отдается хлюпающим звуком в мокрой траве.
– Он не спасал тебя. А похитил. Украл у меня. Вот почему я приказала его убить.
У меня перехватывает дыхание, так внезапно, что я едва не задыхаюсь. Мне требуется несколько мгновений, чтобы осознать смысл ее мерзких слов.
– Ты… ты организовала его убийство?
Фейри вздергивает подбородок.
– Он заслужил это за то, что украл тебя у меня.
Мое дыхание становится тяжелым и быстрым, отчего у меня вздымаются плечи. Истина накатывает на меня порочной, жестокой волной.
– Тебе Мэрибет открыла свое истинное имя. Это ты заставила ее добавить в пирог яд.
– Да, – говорит она без намека на раскаяние. – Кое-что случилось в тот день, когда я видела тебя в последний раз, дочь. После этого я нуждалась в отдыхе, так что положила тебя на берег. Ты не могла менять форму,
