Но сейчас, после того как пиво подняло голову на старых водочных дрожжах, вспоминал он не о своем подвиге, а о Шауле.
– Представляешь, – бормотал он, утирая пиво с усов, – я только что пил с ним – и вот его нет! Я говорю – «где Шауль?» Этот мне кивает... Я смотрю – он лежит. Черный такой.
Его монолог был прерван зазвучавшим над поляной голосом рава Фельдмана.
– Друзья, – заговорил рав Фельдман. Странное дело, говорил он негромко, почти вполголоса, но все разговоры, едва зазвучал его голос, тут же стихли. Замолчали не только поселенцы, но и солдаты.– Друзья! Мы шли сюда полночи... С выключенными телефонами... И мы не знали, что Натан Изак и Эван Хаймэн, – он указал на закусившего губу парня, – которые, сославшись на плохое самочувствие Натана, сообщили мне, что возвращаются в Элон Море, на самом деле двинулись в противоположном направлении и атаковали арабов, готовивших нам засаду в Ущелье Летучих Мышей. Таким образом, арабы были полностью дезориентированы по поводу того, какой дорогой мы идем. Вот почему они не преследовали нас на всем нашем пути. Вот почему нам удалось беспрепятственно добраться до Канфей-Шомрона и с минимальными потерями сорвать попытку террористов захватить наше поселение.
Взгляды поселенцев – радостные взгляды, благодарные взгляды – устремились на Эвана. Поняв, кто здесь герой, солдаты тоже начали улыбаться ему и махать руками. Послышались приветственные крики.
– Качать его! – гаркнул русский собеседник Иегуды Кагарлицкого.
И вдруг раздался чей-то голос:
– А где Натан Изак?! Сразу наступила полная тишина, и все взгляды обратились к раву Фельдману.
– Моего друга... нашего с вами друга... нашего с вами Натана Изака, да благословит Г-сподь память о праведнике... да отмстит Вс-вышний его кровь!...
Стоящий в нескольких шагах от него Менахем Штейн охнул, все поняв.
– Сегодня ночью убили арабы.
«Благословен Судья праведный!» – зашелестело вокруг. Натана обожали все. Над его прыжками и очками посмеивались, его пафос раздражал, но все знали – если тебе плохо, этот человек всегда сделает для тебя все, что возможно. И еще – от него заражались. Заражались любовью. Любовь к Тому, Кто тебя сотворил. Любовью к Земле, той, что под ногами. Любовью друг к другу. И последнее – он был настолько живым, настолько олицетворением самой жизни, что сочетания – «Натан» и «нет», «Натан» и «могила» разум был не в состоянии постичь. Никто не плакал. Просто казалось, какая-то туча набежала на солнце, и тень от нее упала на лица. Затем эта тень сгустилась. Уже не туча, а полное солнечное затмение.
И наконец – ночь. Безлунная, беззвездная ночь обрушилась на лица поселенцев, а вслед за тем и на лица солдат, которые, правда, не знали, кто такой Натан Изак, зато знали, что обязаны поселенцам жизнью, и, следовательно, скорбь тех является и их скорбью. А вокруг ночных лиц растекалось полуденное солнце.
И только одного человека прорвало. Эван, закрыв лицо руками, сотрясался от рыданий, бормоча «это я... я во всем виноват... Натан! Такой чудесный! Такой... такой! Это я виноват! Я вот жив, а он... Он был для меня всем!»
Рав Фельдман сделал шаг к нему, обнял за плечи, и парень вдруг успокоился – от этого человека исходила какая-то удивительная сила. Мало того, что, общаясь с ним, человек просто ощущал прилив сил, мало того, что он чувствовал себя в состоянии бороться с отчаянием, он еще и получал от рава Фельдмана самое главное – способность воспринимать атаки совести не как опрокидывающие удары, а как трамплин для того, чтобы подняться на такую высоту, когда совести уже будет не за что тебя укорять.
– Он для всех нас был всем, – сказал рав Фельдман. – Я его любил, быть может, больше всех на свете и всю жизнь с ним спорил. Всю жизнь я твердил, что Эрец Исраэль для нас – прежде всего убежище, что после двух тысяч лет беззащитности мы вернулись туда, где нас не будут убивать... или надо сделать так, чтобы нас здесь не убивали. А он говорил: «Нет! Любят нас другие народы или ненавидят, хорошо нам живется на чужбине или плохо, мы должны вернуться сюда потому, что лишь здесь мы вновь можем ощутить себя народом и вступить в диалог со Вс-вышним». Я часто думал – кто из нас раввин? Но сегодня, когда тело моего друга еще не похоронено, я утверждаю – я был неправ, а он – прав. Спасения нам все равно нет. Нас убивали, убивают и будут убивать – вчера в Польше, Германии и на Украине, сегодня – в Израиле, завтра в любом другом месте на земном шаре. И так же как во времена Холокоста весь мир, пожав плечами, отвернулся от нас, пока нас уничтожали, так и сегодня весь мир подбадривает наших новых палачей криками «Ату их!» Сколько бы мы ни отдавали наши земли врагам, мы все равно будем вынуждены, защищаясь, отвоевывать их назад, ибо так желает Вс-вышний! В сорок седьмом нам предложили три клочка земли – без Иерусалима, без Ашдода с Ашкелоном, без Галилеи. Мы согласились. Б-г – нет. Он бросил против нас орды арабов, которые, по оценкам всех экспертов, неминуемо должны были уничтожить всех нас до одного. Отбиваясь, мы ВЫНУЖДЕНЫ были взять в свои руки территорию в два раза большую, чем предложила нам ООН, территорию, в которую вошли чуть не все земли, отведенные арабскому государству, а также новые кварталы Иерусалима. «Хватит! – сказали мы. – Признайте нас в этих границах – и да будет мир!» Мы готовы были навсегда оставить в их руках Иудею, Самарию, Иорданскую долину, Газу, древний Башан... Они отказались. Они развязывали одну войну за другой, пока тридцать девять лет назад не потеряли и Иудею, и Самарию, и Газу, и Иорданскую долину, и Голанские высоты, и даже Синайский полуостров. И, конечно же, весь Иерусалим со Стеной Плача и Храмовой горой, которую мы, правда, тут же отдарили обратно врагу. Нет бы нам понять, что эцба элоким зэ – это отпечатки пальцев Вс-вышнего, что неправы те, кто, как я, кричал о необходимости этих земель из стратегических соображений – это следствие, а не причина, как неправы и те, что говорят – у нас есть права на эту землю. Нет у нас никаких прав! Есть обязанность владеть ею и создавать на ней государство еврейского народа. А мы вновь начали их упрашивать – возьмите эти земли назад! Нам нужно только одно – мир! Они десятилетиями отказывались. И когда, наконец, согласились пятнадцать лет назад, то лишь для того, чтобы начать новую войну. Как-то, еще когда мы жили в Хевроне, я сидел в гостях у старого араба, мы распивали кофе... Очень вкусный кофе, с кардамоном. И этот высокий худой араб в куфие и галабие мне эдак тихо-тихо сказал: «Евреи очень хорошие люди. И арабы очень хорошие люди. Но Аллах хочет, чтобы была война». Нет, Он не хочет, чтобы была война. Война ведется из-за тех, кто хочет переделить мир по своему усмотрению, а не по Б-жьей воле. А ведь эта воля столь ярко выражена в нашей истории последних лет! Все равно придется вновь занимать эти земли, хотим мы этого или не хотим. Прольются реки крови – еврейской, арабской... и они будут литься до тех пор, пока арабы, евреи и весь мир не поймут – с Б-жьим решением не спорят! Это не наше желание, это – Его желание, нравится нам это или нет! Чтобы скорее пришло Избавление и к нашему народу, и ко всему человечеству, включая этих же самых арабов, евреи должны выполнить свою миссию, свой долг перед Б-гом и перед миром, вернуться на свои исторические земли, заселить их, создать свое государство, вернуться к Торе и заповедям, построить Храм! И строительство нашего Третьего Храма мы начнем с того, что сейчас же примемся отстраивать свои дома – каждый на том месте, где он стоял до того, как прошедшим летом их смел шароновский ураган, до трагедии нашего нового изгнания. Братья мои! Так же, как мой отец четыре с половиной десятилетия назад, когда он, сойдя с корабля в яффском порту, ступил на землю Израиля, я говорю вам сегодня: «Мы вернулись домой!»
В наступившей тишине раздалось тихое покашливание. На крыльце своего вагончика стоял капитан Яаков Кацир – капитан корабля, именуемого военной базой. Все взгляды обратились к нему. Коби молчал.
С одной стороны, приказ гласил – «ни при каких обстоятельствах не применять против поселенцев никакого насилия, включая простое рукоприкладство». С другой – в нем же было ясно сказано: «ни в коем случае не допустить их проникновения на территорию бывшего поселения Канфей-Шомрон». Сейчас еще, конечно, можно попытаться выполнить этот приказ – приказать солдатам оттеснить гостей с территории военной базы... В противном случае – сознательный срыв выполнения приказа.
Коби стоял и молчал. Молчали солдаты, не сводя с него глаз. Неужели их командир прикажет им совершить подлость? И поселенцы тоже смотрели на него в упор. Но в их взглядах скорее читался интерес, и даже насмешка. Они были готовы к любому повороту событий, хотя им и было жаль этих мальчишек из Тель-Авива и Хайфы, Беэр-Шевы и Тверии, перед чьей еще не окрепшей совестью сейчас поставят такой невыносимо тяжелый экзамен.
