лопухи и крапиву.
— Ну, вам виднее.
— Сегодня вроде шторм обещали, — задумчиво сказала хозяйка, снимая чайник с огня. — Наш-то Пеникелла опять шлялся по деревне пьяным. Перед штормом у него всегда так.
— Говорят, он собирается отправиться в кругосветное путешествие, — заметил Маркус, просто чтобы поддержать разговор, но тут хозяйка со стуком поставила чайник на стол, повернулась к нему и заговорила, уперев руки в обтянутые фартуком бока:
— Не стыдно вам смеяться над стариком? Ладно, он болтает всякую чушь, но кто бы на его месте не болтал, ясное дело, ведь некому о нем позаботиться, а крыша у него поехала с тех пор, как убили его младшего брата, от брата он хоть малую толику имел, правда, надо заметить, что скупердяй мог назначить ему постоянную ренту или, скажем, взять сторожем в гостиницу, но куда там, с тех пор как у брата завелись деньги, он и дорогу в деревню забыл, не стоило бы ему так заноситься, хотя что говорить о покойнике, теперь уж им нечего делить, берите свой чай и сахар к нему.
— Погодите, — спросил оглушенный Маркус, — а когда убили этого скупого брата?
— Боже, дай мне памяти… — Хозяйка поднесла палец к носу. — Это был год, когда Романо Проди подал в отставку? Нет, на год позже, когда Берлускони выиграл выборы. В феврале! Говорили, что его убили за игорные долги, у нас тут многие на этом помешались, с тех пор как на юге разрешили казино.
— А вы знаете, как его звали? — Он задал вопрос, уже понимая, каким будет ответ.
— Синьор Аверичи, ясное дело. Только для меня он не синьор никакой, а сынок лавочника, от которого вечно разило треской!
Как же я сразу не сообразил, думал Маркус, наспех покончив с завтраком и поднимаясь в комнату. Ведь слышал же своими ушами, как клошар рассказывал про пьемонтских быков и про телегу с рыбой. Ну хорошо, эти двое — братья. Богатый и бедный, как в сказке братьев Гримм, где лев ходил в погреба за вином, а дворецкий украл чужую славу. А что это добавляет к нашей истории? Маркус разложил на столе свои листочки и записал несколько строк плохо заточенным гостиничным карандашом.
1. Пеникелла вместе с братом продает рыбу в поместье, знакомится с перезрелой девицей и заводит с ней роман. Его практичный брат с детства мечтает о том, чтобы завладеть палаццо. Много лет спустя, изрядно разбогатев, он арендует его у старухи и превращает в казино с подпольным борделем. Совершенно ясно, что он был одержим Антеросом, богом, появившимся из хаоса вместе со временем. Ненависть такого рода считалась у древних греков одним из самых страшных проклятий: разрушай то, что любишь.
2. Кто сбросил капитана в лагуну с камнями в карманах куртки? По моим предположениям, это не кто иной, как комиссар полиции. Он был в курсе всех извилистых течений этого дела и мог запросто вычислить, у кого марка оказалась в конце истории. Он мог предложить Диакопи поделиться добычей, пригрозил разоблачением, тот отказался и был наказан. Но ведь я мог и ошибиться. Ничего не будет ясно, пока я не раздобуду пароль и не прочту ливийского флейтиста вдоль и поперек.
Маркус подошел к окну, отдернул штору и посмотрел в сторону холма. Известковая скорлупка «Бриатико» поблескивала на вершине под полуденным солнцем. Окно его бывшей мансарды было в восточном крыле, круглое, как бойница. В какой-то момент ему почудилось, что окно мансарды приоткрыто и кто-то смотрит прямо на него. Но нет, показалось.
Он хорошо помнил свой последний день, проведенный в отеле. Если бы кто-то спросил его, почему он собрался второпях и уехал сразу после собрания, напросившись в машину к адвокату, он бы не нашелся с ответом. Ему нужно было уехать, и все тут. Они добрались до Салерно, обменявшись лишь несколькими словами, когда адвокат остановился у бензоколонки и снял наушники. Пса здорово укачало и вывернуло на кожаные чехлы, так что Маркусу пришлось сбегать на колонку за салфетками и мыльной водой.
— Монахи не хотят заниматься отелем? — спросил он адвоката, когда они выехали на шоссе. — Наверное, им запрещает монастырский закон?
— Монахи? — Адвокат не отрывал глаз от дороги, забитой грузовиками. — Какие еще монахи?
— Ну как же! Новые владельцы, монахи-киприоты, которым Стефания завещала холм со всеми полями и садами. Из-за откушенного пальца святого Андрея.
— Какого пальца? — Адвокат покосился на него с недоумением. — Ты шутишь, парень?
— Да бросьте, я все знаю. Эта история давно вышла наружу, на собрании они вам просто подыгрывали. Секрет Полишинеля!
— Секрет кого? Никакого завещания в этой сделке нет. Владелец земли — чистой воды итальянец. Я сам оформлял эту покупку некоторое время тому назад, так что можешь быть уверен.
— И кто этот счастливчик?
— Не могу делиться такого рода информацией, — строго сказал адвокат и снова надел наушники. — Присматривай лучше за своей дворнягой.
* * *
Часы на колокольне пробили десять вечера, и клошар поучительно поднял палец: наслаждайся! С четверга до полудня субботы церковные колокола будут молчать. Маркус кивнул, глядя на тени от фонарей, качающиеся на белой стене. Фонари вывесил хозяин «Колонны», куда они забрели по дороге из гавани, чтобы выпить по последней. Хозяин был честным католиком и завалил всю витрину шоколадными яйцами и ломтями Torta di Pasqua.
Сиесту они с Пеникеллой провели в гавани, осматривая лодку, которую старик собирался спустить на воду в понедельник утром, оставалось только приладить новенький двигатель, покрасить борта и написать название. Два часа сиесты прошли незаметно под знаком двух огромных бутылей красного, которые клошар привез в гавань завернутыми в сено, на тележке, похожей на тачку для свежей рыбы, но оказавшейся каталкой для мертвецов.
— Разве это шествие, — сказал клошар, когда со стороны города донеслись радостные возгласы и органная музыка, шелестящая в динамиках. — Вот сардинцы, те умеют, у них как выбросило статую Христа на берег триста лет назад, так они ее и таскают по улицам, или Пресвятую Деву таскают, а следом бредут тетки и поют псалмы, покуда не обойдут все церкви в
