Я гладила ее руку и позволяла ей говорить о прошлом. Сколько лет ей было тогда? Почти столько же, сколько мне сейчас.
— Мама, тебе будет очень хорошо в Мальмезоне. Не ты ли говорила, что это самый любимый твой дом? — сказала Гортенс.
Жозефина вздрогнула. Кто прервал нить ее воспоминаний? А, да, ее дочь!
— Гортенс останется в Тюильри, — сказала Жозефина. — Она надеется, что Бонапарт сделает одного из ее сыновей наследником престола. Я не хотела соглашаться на этот брак с его братом. Эта девочка так мало видела радости в жизни, между мужем, которого ненавидит, и отчимом…
«Которого любит!» — хотела сказать Жозефина. Эти слова не были произнесены.
С хриплым возгласом Гортенс кинулась к кровати. Я оттолкнула ее. Хотела ли она ударить мать? Гортенс зарыдала с какой-то безнадежностью.
«Так продолжаться не может», — подумала я и прикрикнула на нее: — Гортенс, немедленно возьмите себя в руки!
По правде говоря, я не имела права приказывать королеве Голландии, но Гортенс моментально послушалась.
— Вашей маме необходимо отдохнуть и вам тоже. Когда Ее величество поедет в Мальмезон?
— Бонапарт желает, чтоб я уехала завтра утром, — прошептала Жозефина. — Он пришлет рабочих, чтобы мои апартаменты… — конец фразы потерялся в потоке слез.
Я повернулась к Гортенс.
— Неужели доктор Корвизар не дал успокоительных капель?
— О, конечно! Но мама не хочет ничего принимать. Мама боится, что ее хотят отравить.
Я посмотрела на Жозефину. Она вновь лежала на спине, и слезы струились по ее морщинистому лицу.
— Он же всегда знал, что я не могу больше иметь детей, — бормотала она. — Я ему сказала. Потому что однажды я была в положении, а Баррас… — Она вскочила и почти крикнула:— Этот неумелый врач, которого Баррас мне привел, меня искалечил, искалечил, искалечил!..
— Гортенс, попросите горничную поскорее принести чашку отвара ромашки [18], и погорячее. А потом идите отдыхать. Я останусь здесь, пока Ее величество не заснет. Где снотворное?
Гортенс нашла капли среди бесчисленных горшочков с кремами и помадами.
— Спасибо. Спокойной ночи, мадам! — Гортенс ушла. Я сняла с Жозефины белое платье, туфли и накрыла ее одеялом. Горничная принесла отвар. Я взяла чашку и отослала горничную. Потом я накапала в отвар шесть капель снотворного, обычную дозу, которую прописывал Корвизар.
Жозефина покорно выпила поданное мной питье.
— У этого отвара такой же вкус, как у всей моей жизни, — она с усмешкой. — Очень сладкое, а остается вкус горечи.
В этот момент она напомнила мне Жозефину, какой я ее всегда знала.
Потом она откинулась на подушки.
— Вы же были на церемонии сегодня утром? — сказала она тихо.
— Нет. Я думала, что так лучше для вас.
— Да. Я предпочитала так. — Она закрыла глаза. Дыхание ее стало ровнее. — Вы и Люсьен, единственные из семьи Бонапартов, которые не были на церемонии, — пробормотала она.
— Я не из семьи Бонапартов, — заметила я. — Жюли, моя сестра, замужем за Жозефом, родство дальше не распространяется.
— Не бросайте его, Дезире!
— Кого, Ваше величество?
— Бонапарта.
Снотворное, казалось, спутало ее мысли. Я медленными ритмичными движениями гладила ее руку. Рука была тонкая, аристократичная, стареющая.
— Если он потеряет свое могущество… ведь это может случиться… Все люди, которых я знала в своей жизни, рано или поздно переставали быть могущественными… а некоторые даже лишились головы, как мой покойный Богарнэ… так вот, если он перестанет быть могущественным… — Ее глаза сомкнулись. — Побудьте со мной! Мне страшно!
— Я буду в соседней комнате, пока Ваше величество будет спать, а завтра я провожу вас в Мальмезон.
— Да, в Маль…
Она спала. Я погасила ночник, вышла в соседнюю, уже опустевшую комнату, забралась с ногами в большое кресло и, вероятно, задремала.
Внезапно я проснулась. Кто-то был в комнате. Свеча стояла на камине, и кто-то шел к моему креслу. Кто мог войти без стука в апартаменты рядом со спальней императрицы? Он! Конечно, он!
Он увидел меня в кресле, но не мог узнать при свете одинокой свечи. Тогда он спросил:
— Кто здесь?
— Это я, сир.
— Кто «я»?
— Княгиня Понте-Корво, — пробормотала я смущенно, пытаясь встать. Но я отсидела ноги, и по ним бегали мурашки. Я побоялась упасть и осталась в кресле.
— Княгиня Понте-Корво? — подошел. В его голосе было недоверие.
Наконец, я нащупала свои туфли, встала и сделала реверанс.
Он подошел совсем близко.
— Что вы делаете здесь в такой час?
— Я могу спросить вас о том же, сир, — сказала я, протирая глаза.
Он взял меня за руку, и я окончательно проснулась.
— Ее величество просила меня побыть возле нее эту ночь. Сейчас она заснула.
И так как он молчал, я продолжала:
— Я уйду, чтобы не беспокоить Ваше величество, только я не знаю, где здесь выход.
— Ты не мешаешь мне, Эжени. Садись!
За окнами занимался рассвет. Тусклый серый свет падал на картины, разбросанные вещи и открытые сундуки.
— Видишь ли, мне не спится. Я хотел сказать «прощай» этой комнате. Завтра, после отъезда Жозефины, сюда придут рабочие и все сделают по-другому…
Я кивнула головой. Он, наверное, любил Жозефину, по-своему, но любил.
— Взгляни сюда, — он протянул мне табакерку. — Вот она, посмотри, правда, она красива?
На крышке я разглядела круглое лицо очень молодой девушки, розовое лицо с фарфоровыми розовыми щеками и голубыми глазами.
— Я не умею судить о миниатюре. Мне все они кажутся похожими одна на другую.
— Мари-Луиза Австрийская очень красива, — сказал он. Он открыл табакерку, поднес табак к носу, сделал глубокий вздох, потом поднес к лицу носовой платок изящным, вероятно заученным жестом. Платок и табакерка исчезли в кармане его брюк. Потом он стал смотреть на меня внимательным, изучающим взглядом. — Я все-таки не понимаю, почему вы здесь, княгиня.
Поскольку он не садился, я хотела встать. Он вновь усадил меня в кресло.
— Ты, конечно, умираешь от усталости. Я вижу по твоему лицу. Что ты здесь делаешь?
— Императрица хотела меня видеть. Я напоминаю Ее величеству… — Я проглотила слюну, мне было так трудно говорить! — Я напоминаю Ее величеству тот день, когда она стала невестой генерала Бонапарта. Это было счастливое время в жизни Ее величества.
Он кивнул. Потом он присел на ручку моего кресла.
— Да, это было счастливое время в жизни Ее величества. А в вашей жизни, княгиня?
— Я была очень несчастна, сир. Но с тех пор прошло много времени и рана затянулась, — прошептала я.
Я была такая уставшая и так озябла, что совершенно забыла, кто сидит рядом со мной. И лишь когда моя голова упала на его руку, я со страхом резко отодвинулась.
