ясного ума сбивались с пути от того, что видели и слышали… Все это превращалось в сорняки и буйные заросли, преграждающие правильный путь и мешающие войти во врата мудрости. Их необходимо было выполоть, чтобы люди могли следовать по Пути[1105].
Но теперь, по истечении 1400 лет, Путь вновь открыт – и сейчас, в этот упадочный и опасный исторический период, нуждается в энергичной защите. Чему бы там ни учили учителя Хань, мудрость открыта для всех: «На пути обучения необходимо прежде всего понять, куда идти, и затем энергично действовать, чтобы прийти к мудрости»[1106].
Братья Чэн назвали свою философию Дао-сюэ («Обучение Дао»), и она сразу привлекла внимание тех ученых, что жаждали более духовной интерпретации своей традиции. Отклик был необыкновенный: «Увлеченные учением взваливали узлы на плечо и подбирали полы одежд, [спеша] лично получить от них наставления, а затем распространить их на все четыре стороны света. Что-то передавалось тайно, что-то открыто – но ничто не могло насытить жаждущих!»[1107] Поднялся ажиотаж и большие надежды. Чэн И объявил, что его учение о «принципе» (ли), сильно отличающееся от взглядов политических реформаторов, и есть потерянное учение мудрецов. Оно выражено в сжатом изречении из шестнадцати иероглифов, в «Документах» приписанном Яо и Шуню: «Ум человеческий тревожен; ум Дао спокоен. Различай, но будь не разделен, и сможешь подлинно держаться за Смысл!»[1108]
Неоконфуцианцы верили, что у каждого из нас два разума: человеческий ум – и ум Неба, которым все мы наделены при рождении. Наш небесный разум воплощает в себе ли, небесный принцип – понимание, каким должен быть Путь. Как объясняет «Учение о Смысле»:
То, что уделяет человеку Небо, называется человеческой природой. Когда мы следуем своей природе, это называется Путем. Когда мы воспитываем в себе Путь – это называется образованием. Ни на миг Путь нельзя отделить от нас[1109].
Соблазнительно уравнять эти «два разума» с левым и правым полушариями мозга. Братья Чэн учили своих учеников контролировать то, что мы назвали бы левым полушарием, и достигать видения единства и взаимосвязи умом Дао, расположенным в правом полушарии и вдохновившем «Западную надпись». Наш человеческий ум «тревожен»: эгоистические желания, предрассудки, тревоги постоянно отделяют нас от ума Дао, так что мы должны контролировать свой человеческий ум и объединять его с небесным умом Дао при помощи чжин («внимательности» или «почтения»). «Меня тревожат беспокойные мысли, – признался как-то Сю Чжимин, член круга Чэн. – Временами прежде, чем я обдумаю какое-нибудь одно дело, на ум мне приходит другое, и они переплетаются, словно водоросли. Что с этим делать?» «Этого следует избегать; это источник распада. Нужно практиковаться, – отвечал Чэн И. – Когда практикуешься, ты учишься концентрироваться, и все становится хорошо. И в мысли, и в действии всегда ищи единства»[1110].
Ум чжин объединен и целостен, а чтобы быть чжин, надо всегда находиться здесь и сейчас. Что ты ни делаешь – прислуживаешь родителям, умываешься, пишешь иероглифы, ешь, наслаждаешься пейзажем – чжин требует контролировать твой блуждающий человеческий ум и сосредоточиться на этой задаче, исключив все остальное. Развить в себе такую внимательность помогают определенные физические упражнения. Чэн И советовал своим ученикам «быть серьезными и благовоспитанными», «следить за выражением лица», «следить за одеждой и выглядеть достойно»[1111]. В китайской традиции, где нет разделения на тело и сознание, наше физическое поведение помогает нам достигать различных духовных состояний. «Просто держась серьезно и с достоинством, вы не приобретете умственную внимательность, – учил Чэн И, – однако, практикуя чжин, необходимо с этого начать»[1112]. Таким образом, тело способно направлять и поддерживать в нужном состоянии ум, пока он наконец не освободится от эгоцентризма и не начнет отражать Дао так же, как спокойные воды отражают небо.
Братья Чэн развивали мысли Чжан Цзая о единстве и равенстве всех вещей. Как настаивал Чэн Хао в своей книге «О понимании жэнь»: «У носителя жэнь одно и то же тело [тун ти] со всем на свете»[1113]. Эмпатия, как мы уже видели – продукт правого полушария мозга, которое глубоко настроено на Другого и видит, что все в мире взаимосвязано. Поскольку мы составляем «одно тело» со всеми другими существами, то должны ощущать их страдания как свои – так же, как мгновенно реагируем на боль или зуд в собственном теле: «Не испытывать бескорыстное сочувствие к другим значит утратить понимание, что они по существу суть то же, что и я»[1114]. Если ты осознал свое единство с Небом, Землей и всем на свете, настаивал Чэн Хао, у тебя больше «нет ума [собственного]»[1115]. Это не то же, что буддистское понятие анатта («без-умие»), отрицающее стабильное существование человеческого сознания. Чэн Хао учил своих учеников освобождать ум от эгоцентризма, чтобы наполнять его сознанием Неба-и-Земли. Это достигается при помощи постоянных моральных усилий и чжин, термина, означающего не только «внимание», но и «почтение» – глубокое чувство религиозного трепета. Мы воспитываем его в себе при помощи гэ-у, «исследования вещей» – глубокого изучения «принципа» Неба, проявляющегося во всех вещах, ибо Небо присутствует во всех своих созданиях[1116]. Как объяснял Чэн И, гэ-у требует от нас умения заглядывать под поверхность:
В каждой вещи присутствует проявление принципа – и необходимо познать принцип до самой его глубины. Есть много способов нащупать принцип: изучение книг и объяснение нравственных принципов, в них заложенных; обсуждение выдающихся людей прошлого и настоящего и рассуждение о том, что верно в их действиях и что неверно; выполнение практических задач и управление своими делами. Все это – способы нащупать принцип[1117].
В этот список Чэн И включал и вдумчивое изучение природного мира: «Каждая травинка, каждое дерево обладает принципом и должно быть исследовано»[1118].
«Изучение книг» стало в кругу братьев Чэн основным занятием[1119]. В центре его стояли классические тексты; однако братья считали, что способ их прочтения, общепринятый при подготовке к госслужбе, полностью их искажает. Вместо того, чтобы бездушно зазубривать тексты, дабы сдать экзамен, студенты должны «вкушать» их, нащупывать изначальный смысл и стараться понять, что говорят нам эти книги здесь и сейчас. Когда Чэн Хао преподает «Песнопения», – рассказывал один из его студентов, – он не анализирует их интеллектуально; он просто «беззаботно наслаждается ими, декламирует их и так, и этак, и таким образом позволяет слушателям что-то из них извлечь»[1120]. «Вкус» и «запах» текстов братья Чэн сравнивали с чувственными ощущениями от пищи. Исполняя писания, они воссоединяли письменный текст с живым голосом, особенно когда изучали «Изречения», ибо тем самым воссоздавали и продолжали беседы,
