— Вот когда все хорошо обдумаешь и встретимся по-другому, тогда я тебе пожму руку. А сейчас не могу! — сказал Рийко.
Васселей надел лыжи, оттолкнулся палками и покатил под гору, к озеру. Рийко направился в другую сторону, через поле к лесу. Отойдя немного, братья одновременно оглянулись. Между ними стояли отец и мать.
Разгулялась такая пурга, что облепленный снегом человек среди этой белой круговерти, казалось, шел не по земле, а медленно плыл по воздуху. Хотя у Маланиэ и были широкие лыжи, все же передвигалась она с трудом. За собой Маланиэ тащила санки, установленные также на широких лыжах. Мешок, лежавший на санках, замело снегом, и со стороны казалось, будто везет Маланиэ груду снега. Ветер тотчас же заносил следы. Такая погода устраивала Маланиэ.
В деревню пришли белые, и Маланиэ решила припрятать мешок ячменя в лесу. Васселея среди пришедших солдат не было. Он прислал записку, которую Анни сумела прочитать по слогам. В своей записке он даже не сообщил, куда их перевели. Так что и родная мать не узнает, где похоронен ее сын, ежели такая беда случится. Правда, вчера, готовя ужин, Маланиэ краем уха услышала разговор финских солдат. Финны говорили о каком-то бое, который должен быть у Коккосалми. И еще они говорили, что, мол, пусть карелы сами воюют. Наверно, и Васселея они туда же отправили, в Коккосалми. Но Маланиэ была полна решимости спасти сына. Нет, не отдаст она своего среднего косой, будет, и денно и нощно молиться, чтобы господь уберег его…
Народ из деревни начали силком отправлять в Финляндию. Почти всех коров позабирали. Только у них ничего не взяли, да из дому тоже пока не гнали. То ли господь им помогал, то ли бумажка, которую им дало начальство Васселея. А в бумажке говорилось, что в этом доме нельзя ничего забирать и хозяев трогать тоже нельзя. Лежала эта охранная грамота на полочке за иконой, за которой хранилась еще и другая бумага. Она тоже была с печатью, но ее дало начальство Рийко. В ней красным строго-настрого наказывали не обижать ничем семью красногвардейца Григория Антипова. Маланиэ сама читать не умела, но помнила, что бумажка, что с правой стороны — за Рийко, а слева — за Васселея. Только бы не перепутать, показать правильную бумагу.
Однако в глубине души Маланиэ не очень надеялась на бумажки. Бумага, она и есть бумага, силы в ней мало. И всевышнему тоже за всем не углядеть. Не зря и говорится: на бога надейся, а сам не плошай. Поэтому она сегодня и поднялась спозаранку, пробралась, пока еще темно было, в ригу, выкопала из-под соломы мешок с ячменем, положила на санки и повезла в лес…
Маланиэ больше всего встревожило то, что среди белых, пришедших в деревню, не было ни одного карела. Все они были финны. Все в новеньких мундирах, в белоснежных ушанках. Видно было, что они еще не воевали. Зато они были герои, когда начали шарить по амбарам да чуланам да на людей покрикивать. А когда Маланиэ показала им бумажку, что за Васселея дали, глядели они на нее волком, но все-таки побоялись, ничего в их доме не тронули. Только долго ли они ее бояться будут? Когда есть захочется, ведь одной бумажкой не будешь сыт.
Мысли Маланиэ метались так же беспорядочно, как и крутящийся на ветру снег вокруг нее. Почему Васселей должен идти брать Кестеньгу, смерть свою там искать? Кестеньга-то свое село, и люди там живут свои. Однажды по пути в Кереть Маланиэ ночевала там. Совсем недавно это было. Тогда не нужно было ни воевать, ни кровь проливать за Кестеньгу. Добрые люди натопили им, незнакомым путникам, баню, согрели самовар, молоком и рыбой накормили да спать в тепле уложили…
Место, где Маланиэ решила спрятать мешок ячменя, было не так уж далеко от деревни, но она была уверена, что ячмень никто не найдет, пусть хоть со всего мира войско соберут и ищут. Даже бог и тот, наверно, этого места не знает. Среди большого болота прячется озерко, а на том озерке островок, маленький и скалистый. Зимой так снегом засыпает, что не знаешь, где озеро и где островок, все ровно и гладко, все одно болото. Маланиэ сама находила островок лишь по корявой сосенке, высотой в сажень. Сосенка была приметная, вершину ее обломило ветром, и рос вместо нее толстый, скрученный сук. Даже летом с берега озера посторонний бы не увидел, что посредине острова среди плоских скал имеется глубокая расщелина, в которой стоит крохотный, сложенный из сухостоя, сарайчик. Сарайчик этот соорудил Онтиппа еще в молодые годы, когда они с Маланиэ приходили сюда на рыбалку. Сарайчик и был рассчитан на двоих, и тогда им вдвоем было так хорошо… Потом об этом сарае они забыли. Лишь в начале войны Онтиппа, случайно заглянув на островок, обнаружил, что сарайчик все еще не развалился. Правда, жить в нем было нельзя; когда они с Васселеем прятались в лесу, им пришлось подыскать другое убежище. Но устроить тайник в сарае было можно. Поэтому в сарайчике и сейчас стоял окованный сундук, в котором хранилась одежда получше, посуда и лезвия кос. А на черный день припасен ушат с соленой рыбой.
Добравшись до сосенки, Маланиэ не увидела ни скалы, ни сарая в расщелине ее. Чуть возвышался обычный сугроб, какой ветер может намести в любом месте. Здесь могла пройти хоть вся финская армия, и никому бы в голову не пришло, что тут спрятан сундук с добром и ушат с рыбой. Но Маланиэ сумела безошибочно найти нужное место и, просунув руку в сугроб, быстро нашла лопату, стоявшую у входа в сарай. Вытащив ее, она принялась разгребать снег.
Как уютно, как тихо было в сарайчике! После шальной метели здесь казалось теплее, чем дома. Сундук и ушат оказались на своем месте. Маланиэ села на сундук. «Если бы здесь можно было поместиться всей семьей….» Маланиэ размечталась, даже слезы на глазах выступили от приятных воспоминаний. Вокруг — и в лесу, и в деревне — бесновалась метель, буйствовал ветер, трещал мороз. А еще страшнее и громче, чем треск мороза, был треск выстрелов. Люди точно звери выслеживали друг друга. Лилась кровь, горели деревни. А здесь, в этой расщелине, царил мир и покой. К тому же можно было затопить и каменку, стало бы тепло. В углу лежали сухие дрова, были спички и соль. Но Маланиэ не могла задерживаться. На душе у нее было неспокойно. Она достала из-под шубы бутылку молока, выбрала из кадушки замерзшую рыбину и стала обедать. Был у нее с собой и кусок хлеба, но его она решила не трогать и принести обратно домой. Пусть уж лучше детишки съедят. Приглядывая место для мешка, Маланиэ заметила, что под настланным на полу камышом появилась наледь. Значит, сюда стекает вода. Ячмень здесь оставлять нельзя. Да и сани сюда не поместятся, длинные они.
Подняв сундук с одеждой повыше на кадку, чтобы он не подмок, Маланиэ закрыла вход в сарайчик и забросала расщелину снегом. Более тщательно замести следы ее пребывания здесь она предоставила метели. Потом она нашла среди скал такое углубление, в котором вода не должна была собираться даже в дождь, и спрятала санки с мешком.
Когда Маланиэ пошла обратно, уже начало темнеть.
Вдруг перед ней откуда-то появился лось.
«Был бы здесь Онтиппа с ружьем, мяса надолго бы хватило», — мелькнула мысль, но тут же Маланиэ устыдилась этой мысли: это был не лось, а лосиха, из-за спины которой с любопытством выглядывал симпатичный лосенок, такой же светлой масти, как и мать, пожалуй даже посветлее, только мордочка была чернее. Они остановились друг против друга. Лосиха невозмутимо смотрела на Маланиэ, а Маланиэ, улыбаясь, разглядывала это семейство. «Почему лосенок такой маленький? — удивлялась она. — Какой-то недомерок. Видно, и в природе такое бывает…»
— Ну, уходи, уходи отсюда. Теперь на белом свете стало слишком много ружей, — сказала Маланиэ лосихе. И ей показалось, что лосиха поняла ее слова, потому что свернула с дороги. Но до лосенка страшный смысл этих слов не дошел, он остался стоять, разглядывая стоящего перед ним снежного человека.
Лосиха вернулась, толкнула мордой лосенка в зад. Но лосенок ее не послушался. Тогда она куснула его за загривок и, подталкивая мордой, погнала упирающегося лосенка в лес.
— Так его, неслуха, — посоветовала Маланиэ. — Дай ему по попке, негоднику.
Метель усилилась, и стало совсем темно. Но деревня была близко.
— Стой! Кто идет?
За деревом стоял молодой солдат в белом халате.
— Убери ты свою пищаль, — проворчала Маланиэ. — Кто я — все знают, а вот кто ты и зачем ты тут стоишь — никому не ведомо.
— Я тебя спрашиваю, кто ты и откуда идешь. Отвечай, а то стрелять буду.
— Стреляй, стреляй, сынок. Это вы умеете.
— Ладно, не пугай бабку! — Из-за заснеженных кустов вышел второй солдат, постарше годами, и пригнул к земле направленный на Маланиэ ствол винтовки. Маланиэ он сказал: — Мы с бабами не воюем. Но если тебя подослали красные, то пеняй на себя. Пошли в деревню, там поглядим.
Маланиэ привели в ее собственный дом. Изба была полна финских солдат. Дети забились на печь, невесток заставили готовить еду на солдат, видимо только что пришедших в деревню.
