— Надо было раньше думать, — буркнул Рийко.
— Заладил одно. Думать да думать, — не вытерпела Маланиэ и набросилась на Рийко: — А стал бы ты раздумывать, когда бы у тебя на глазах брата убили? Олексея нашего…
Рийко вскочил и возбужденно заходил по избе.
— Вот походи да подумай, — сказал отец.
— Я-то думаю! — Рийко сел обратно за стол.
Разговор принял неприятный оборот, и, чтобы хоть немного разрядить тягостную обстановку, Рийко обратился к матери и спросил, как она собиралась разогнать кочергой Ухтинское правительство.
— Кто это тебе рассказал? — улыбнулась мать. — Было дело. Собиралась, и не раз. Никудышное было правительство. Только врало да народ путало…
— Юрки Лесонен рассказал, — ответил Рийко.
— Где ты видел его?
— Он теперь у нас и за нас.
— Так он у вас? — удивился Васселей. — Ну, а обо мне он ничего не рассказывал?
— Что он мог о тебе рассказать? Ничего.
— Значит, обо мне ему нечего было сказать? Так, так… Ну ладно, раз нечего, так нечего. Скажи-ка мне, Рийко, как брат… Не бойся, я не о том, сколько вас и сколько у вас пушек и пулеметов. Я насчет Карелии. Как вы думаете с ней быть?
— Сперва мы прогоним белых!
— А потом?
— А потом начнем жизнь налаживать. Карелия останется Карелией. Ленин такой указ издал… Карельская Трудовая Коммуна. Так будет называться наша власть. У вас-то хоть об этом знают?
— Вы все знаете, а мы ничего не знаем. Не надо, Рийко, нас за дураков принимать.
— Ну, а знаешь ли ты, Васселей, за кого вы воюете? За финских буржуев. Им хочется кровь пососать из карельского народа, а вы им помогаете. Мало им крови своего народа, мало им финского пота. И еще воюете вы за своих карельских мироедов. Им тоже хочется шкуру драть с карел да с финскими буржуями делить барыши. И чтобы им кланялись, сняв шапку с головы. Вот за что вы воюете.
— А вы?
— А мы — за народ. Чтобы народ сам был себе хозяином. Чтобы власть была у нас, у крестьян и рабочих…
— Говоришь-то ты хорошо, а на деле что получается? Вы ведь тоже убиваете. И рабочих и крестьян…
— Война есть война.
— Давайте, сынки, не будем сегодня говорить о таких делах, — попросила мать.
— Позволь, мама, я скажу, — попросил Васселей. — Вот был у нас один мужик по фамилии Потапов. Он сам от нас ушел. В Руоколахти. Он не хотел воевать и перешел на вашу сторону. А вы что сделали с ним? Сразу же убили.
— Кто тебе сказал, что его убили?
— Мы все знаем. Потапов был мужик, крестьянин. Рабочая, говоришь, власть? Вот Суоминен, финский солдат из рабочих, тоже удрал к вам. Так вы его стали допрашивать, глаза выкололи, потом живот вспороли. Так он и умер. Лучше бы расстреляли сразу. Вот такая у вас власть рабочих и крестьян!
Ошеломленный Рийко смотрел на брата. Неужели он верит всяким россказням?
— Суоминен? — спросила мать. — Уж не тот ли, что у нас жил?
— Тот самый, — подтвердил Васселей.
— А-вой-вой, — запричитала Иро. — Мужик он был хороший, хоть и финн. Убежал, говоришь, к красным? А пошто они его так, горемычного? За что, Рийко?
— Что они у него в животе искали? — спросила маленькая Натси.
— А ты зачем слушаешь? — рассердилась бабушка. — Марш спать…
— Не знаю, что тебе и сказать… — Рийко смотрел на брата с таким видом, словно впервые видел его.
— Не знаешь, а говоришь… Рабоче-крестьянская власть…
— Чего ты к Рийко пристал? — Онтиппа вступился за младшего сына. — На войне всякое случается. Да и не Рийко же это сделал.
— Кто рассказал тебе об этом? — спросил Рийко у брата.
— У нас все знают. На собрании рассказали.
— Прямо-таки на собрании! Ну, дело ясное… А теперь послушайте, что я расскажу.
Рийко рассказал, что случилось с Потаповым и Суоминеном на самом деле. Потапов служит в Красной Армии то ли работает на железной дороге. В любом случае — на свободе. А Суоминена в ноябре Рийко сам видел на одном из собраний. Он даже не в плену.
— Ваш Суоминен как выглядит, опиши. — Васселей пытался припереть брата к стенке.
Рийко рассказал, как выглядел этот финн-перебежчик. На собрании он был в черном костюме. Вид у него очень аккуратный, костюм выглажен, побрит, а светлые волосы причесаны вот как. А сам он очень серьезный, подтянутый…
— Ну конечно, это был он… — подтвердила Анни.
Однако Васселей не хотел уступать.
— А это правда, что ты нам рассказал?
Рийко обиделся:
— Разве я когда-нибудь врал, скажи ему, мама?
Онтиппа пристально посмотрел сперва на одного сына, потом на другого.
— Да, Васселей, ты сейчас поразмысли да послушай. А ты, Рийко, скажи мне, что будет с карелами, которые оказались не на вашей стороне? Вот ты сказал, как обошлись с двумя. А как с остальными? Как с теми, кто сам побоится прийти, кого поймают? Что с ними сделают?
— Кто как себя вел… Кто не виноват, тому ничего не будет. А ты, Васселей, собирайся и айда со мной.
— Иди с ним, Васселей, иди, послушайся меня, — поддержала Рийко Анни.
Она дергала Васселея за рукав, но Васселей молчал и думал. У него даже пот на лбу выступил от этих мучительных раздумий.
— Нет, еще не могу, — наконец выдавил он. — Меня ждут. Товарищ из-за меня может погореть. Не могу сейчас.
— А когда? — умоляла Анни. — Когда сможешь?
— Ты думай, пока не поздно, — заметил Рийко.
— А ты дай человеку подумать. Дело не простое, — вставил отец.
— Обо мне что у вас известно? — спросил Васселей после долгого молчания.
— Что ты воюешь крепко, это известно, — усмехнулся Рийко. — Война есть война, делаешь, что положено. Так что, если ты ни в чем другом не повинен, можешь не бояться. Скажи, ты под каким именем числишься там? — спросил Рийко, глядя Васселею прямо в глаза.
— Там у каждого не одно имя, — Васселей уклонился от ответа.
Опять наступило гнетущее молчание, и опять Маланиэ попыталась направить разговор в иное русло.
— Крыша в хлеву совсем прогнила. Того и гляди, на голову обвалится, — вздохнула она. — Когда же, сынки, вы ее почините?
— До крыши ли нам теперь… — буркнул Васселей.
— Невод совсем разваливается. Придет весна, а нам нечего будет в озеро ставить. Лодки тоже текут. А-вой-вой. Все-то в доме… А вы… вы… — Маланиэ даже всхлипнула.
— Не расстраивайся, мать, — стал успокаивать жену Онтиппа. — Все наладится…
— Васселей, скажи мне одну вещь… Может, ты слышал, — обратился Рийко к брату. — Прошлой весной одного из ваших взяли на границе. Повели его, а он конвоира пырнул ножом. Тоже был карел.
Всмотрись Рийко попристальней в глаза Васселея, он, может быть, и заметил бы, как что-то дрогнуло в них.
— Моего лучшего товарища чуть не убил. С трудом спасли, — продолжал Рийко.
— Бывает, — Васселей разыграл удивление. Потом встал и, не глядя ни на кого, сказал хриплым голосом: — Мне пора!
— Пойдем со мной, — предложил ему Рийко. — Честно расскажешь, где был, что делал… Подумай.
— Поздно мне уже думать. Коли выбрал дорожку, сак идти мне по ней.
— Васселей! — выкрикнула Анни таким истошным голосом, словно ее ударили. И заплакала.
— Ну тогда иди в лес, схоронись в сторожке, покуда все не успокоится, — посоветовал отец.
— Негде мне хорониться, и некуда мне бежать, — ответил Васселей. — Одна у меня дорога.
— Запомни мои слова, — попросил Рийко. — Чем я могу тебе помочь?
— Ничем.
— Ну, тогда я тоже пошел.
Рийко поднялся.
— Да куда вы торопитесь! — стала удерживать их мать. — Когда мы снова увидимся? Может, уж и не доведется совсем повстречаться? Не торопитесь. Побудьте дома.
Но Васселей и Рийко уже одевались. Мать дала каждому по узелку.
— Вот по рыбнику каждому. А патроны тоже тут. Да хранит вас господь.
Маланиэ подошла к иконе.
— Господи милостивый, кормилец ты наш! Береги моих сыновей! Помоги красным, защити моего младшенького. Пособи белым, спаси моего сына Васселея…
«Мама есть мама!» — улыбнулся Васселей.
Онтиппа принес винтовки. Дал Рийко винтовку. Тот осмотрел ее и вернул. Взял свою. Обе винтовки были русские трехлинейные. Подавая оружие Васселею, отец сказал:
— Выбрось ты ее…
Васселей ничего не ответил.
Анни бросилась ему на шею, заголосила:
— Когда же мы теперь увидимся?
— Не спрашивай… Ничего не говори, — Васселей крепко прижал ее к груди, потом взял на руки сына.
Анни легла на лавку и заплакала навзрыд.
— А ты, Рийко, когда придешь? — спросила мать.
Рийко хотел было сказать, что придет он уже теперь после войны, потому что их переводят на другой участок фронта, под Коккосалми, но при Васселее ничего говорить не стал.
Братья вышли вместе, во дворе попрощались с отцом и матерью. Васселей протянул руку Рийко.
