украденное знание остается украденным, потому что каждый день люди проходят мимо дармовой мудрости.
С кошачьей грацией он встал и незаметно кивнул сестре. Считать тяжесть в груди расплатой он отказался. Наверное, Селин после процесса станет генеральным директором. Семья даст в каком-то смысле Каллуму остаться крайним, упомянув, наверное, как его вытурили из компании за то, что он, хм, пожалуй, хронически опаздывал или продолбался куда-то на два года.
Он выпал из поля зрения, там ему лучше и оставаться. В каждом поколении олигархии, рядящейся семьей, появляется черная овца. Возьмите любую монархию.
Каллум покинул университетскую библиотеку – и его встретило дыхание жуткой не по сезону жары. Он чувствовал себя иссохшим, немножко больным и немного раздраженным – из-за того, что приходилось отводить глаза ловушкам Форума, столь очевидно расставленным на него. Каллум даже чувствовал разочарование от того, что это лучшее, на что они способны. Одному киллеру он внушил непреодолимое желание перекусить билтонгом, и тот безуспешно бросился искать вяленое мясо; другому – фантазию о покачивающихся, налитых женских грудях. Эти игры уже начинали утомлять монотонностью и глупостью. Каллум понимал, что он – угроза для Форума, за которой тот охотится упорнейшим образом. До сего утра это дико смешило, зато теперь приводило в ярость, ведь в конце концов он оказался совсем бесполезен.
Сестре он был не нужен. То, что построил за последние двадцать лет – с тех самых пор, как отец осознал одну пугающе важную вещь, что гувернантки Каллума покупают его любимые лакомства или что мать Каллума испытывает более или менее карикатурную версию счастья в зависимости от того, рядом с ней сын или нет, – потеряло важность. Вклад Каллума обрел автономность, как миллиард, порождающий миллиарды одним своим существованием, чисто за счет процентов. Мир и так зависел от продукции «Нова», методы корпорации уже разрушили рынок, так что… Каллум мог упасть замертво, и, откровенно говоря, Селин только станет смотреться милее. В черном она будет сиять, как неземное создание.
Ну и что же ему остается? Можно, конечно, подсобить Рэйне в ее тупой кампании по выборам в Конгресс США, с ее школьной влюбленностью в живое воплощение оптимизма. Господи, это все рухнет и придавит ее саму – либо красавчик-конгрессмен разочарует, либо восхитительная розовощекая малышка вырастет, станет женщиной и будет принимать решения, которых не одобрит правительство. И все же вернуться к Рэйне стоит, вдруг кто-то случайно заметит, что она куда опасней Каллума, просто потому что по-прежнему беспокоится о последствиях.
Кстати, а что дальше? Когда Каллум спрашивал себя об этом, на ум приходило лишь одно имя. Рука дернулась, готовая нырнуть в карман за телефоном, но нет, он удержался. Не сейчас. Высоки были шансы, что он ляпнет нечто контрпродуктивное вроде «Тоскую по тебе», или «Прости меня», или «Скажи, что любишь меня, хотя бы раз».
Впрочем, вдохновение все-таки посетило Каллума: Тристан и его скорая смерть! Он даже взбодрился, поправил солнечные очки. Подумал, что Рэйна все равно спросит о плане отмщения. Так почему бы не продумать его заранее, выпестовать, как и положено няньке? К тому же паб совсем близко.
Прогулка пошла Каллуму на пользу. Она получилась спокойной и освежающей, а вот обычно шумное заведение было неестественно тихим. Странно. По пути Каллум слышал из соседних пабов и лавок пение и голоса, пыхтение и возгласы, возвещавшие обычно о том, что один боец угондошил другого. А в одном даже вроде как мелькнул колдун из ковена, хотя шестерок Эдриана Кейна Каллум запоминать даже не пытался. Для него они все – гора мяса.
И вот эта тишина пугала. В зале было пусто, пропал даже бармен из-за стойки. Каллум направился к двери, что отделяла паб от офиса Эдриана, распахнул ее и позвал в пустоту «Виселичного холма»:
– Элис? – и подождал ответа.
Рэйна наверняка нашла бы что сказать о его привычке играть с огнем, но так уж ли плохо зайти и по-приятельски поздороваться? Вообще, Каллум продолжил бы наведываться в паб и без Элис, ему же надо мстить и все такое, а вендетта, чисто технически, не требовала навещать малознакомую девчонку-подростка. И все же Каллуму казалось, что, исключив ее из игры, он не получит полного удовлетворения. Не потому, разумеется, что она, в некоторой степени, частичка Тристана. Хотя, может, наоборот, как раз поэтому: если уж не удается приблизиться к Тристану – с целью, опять-таки, отомстить, – то утешением послужит Элис Кейн.
Шаг первый – внедриться в семью – сделан. Второй пока еще не оформился в голове, но как-нибудь в будущем он непременно осуществится, и притом успешно. Как-то вот так.
В общем, тишина в пабе была необычной. Очень странно. Каллум поискал признаки расстройства, но не нашел их. Зато уловил кое-что иное. Короткий проблеск: сернистый привкус подлянки. Где-то рядом. Каллум обернулся и вгляделся в тени, не таится ли в них кто.
– А ты и правда нарываешься, – заметил молодой голосок сводной сестры Тристана Кейна. Будь Каллум в ту секунду самим собой, уловил бы смутную печать предостережения на ее затененном лице.
Однако он не ощущал страха. Не чувствовал вкуса опасности. Сперва пришло облегчение – хорошо, с ней все в порядке, нечего опасаться. Обыкновенное облегчение частенько было пресным, как стакан прохладной воды, вот он поначалу и не распознал, чем так примечательна эта обезоруживающая тишина, молчание. Для Каллума все, кроме пролитого пива и старого дерева, утратило запах и вкус.
Тем лучше услышать щелчок взводимого курка за спиной.
Париса
В квартире чувствовался невыносимый запах. Смесь чистящего средства и чего-то еще, в чем Париса с изумлением опознала телесные выделения. Не то рвота, не то моча. Нечто звериное, словно бы тут все время обитала бесхозная стая котов.
Квартиру еще не освободили до конца. Париса обнаружила два больших штабеля книг, которые нашла как нечитабельными, так и не продавабельными. Если тут когда-то было что-то ценное, его давно уже вынесли. За саму квартиру платили, сообщил болтливый риелтор (то есть он разговорился по приказу Парисы, конечно же), – неизвестный, наличкой, раз в месяц, без опозданий.
До недавних пор.
Париса прошлась по гостиной. Заметила разбитые ставни, мусор, пыль на подоконниках, оставшуюся после неоконченного ремонта. Окна заперли наглухо. Казалось, со стен пытались смыть грязь, но бросили эту затею на полпути, переключившись на обои, а потом и вовсе отправившись делать что-то другое – скорее всего, ремонтировать кухню. Париса лавировала между пухлыми мешками с неизвестным содержимым (не пищевыми отходами), но когда она задела один из них мыском, то услышала звон стекла. Бутылки.
