виде фото: по меньшей мере десяток горшков с цветками стоят кружком в саду, возле роз.
ЧТО МОЖЕТ ПОЙТИ НЕ ТАК?
И еще десяток праздничных колпачков. Пальцы вверх. Пара, танцующая сальсу.
Люблю тебя, правда-правда.
Рэйна покачала головой.
Тебя надо взаперти держать. Пока.
Рэйна со вздохом отложила телефон. Слегка зевнула, лежа под истончившимся навесом молодого дуба. Был ноябрь, а потому стоявшая жара казалась неуместной. Да, Рэйна слишком долго торчала на острове, славном своими туманами, но от жары посреди обширного парка Мэриленда взвыл бы кто угодно. В прошлые выходные здесь стояли холода, бушевали шторма, и все же температурный пик на этой неделе превосходил даже самые оптимистичные ожидания. Даже те редкие кроны, что еще не опали, не могли подарить спасительного тенечка. Лужайка под ногами громко изнывала от жажды, щекоча, будто жадными язычками, лодыжки.
– Мне предстоит поручение во славу империи, – сказал Каллум тем утром, имея в виду, наверное, отчет Форума о прегрешениях корпорации «Нова» (многие из которых Каллум, хоть его и не просили, с поразительной радостью и частотой брал на себя.) – Без меня твой промысел божий не зачахнет, или, может, поместить тебя в лед?
– Не пропаду. – Рэйна гадала, не прорезалось ли в нем чувство повышенной ответственности по мере того, как шло расследование. Она с тревогой поняла, что привыкла к Каллуму, однако напомнила себе, что не всегда полагалась на его магию (или сарказм). – Ты из-за семьи возвращаешься в Лондон или все твой проект мести? – спросила она, немного испугавшись, что правда может поразить их обоих.
– Да, – рассеянно сказал он, сравнивая две совершено одинаковые белые рубашки, одну из которых затем бросил в дорожную сумку.
Рэйна не понимала, что вызвало в нем это подобие сыновней почтительности. Видимо, то же, что толкало ее в противоположную от подобных чувств сторону. Такие вещи и правда лучше было не обсуждать.
– Отлично. – Рэйна отиралась у двери, милосердно (как ей казалось) позволяя ему врать дальше. – Принеси ухо Тристана, сохраним.
– Конечно, – сказал он и поднял на нее хмурый взгляд. – Мори, ты ждешь, что я его расчленю? – спросил он потом и, когда она неопределенно пожала плечами, скорчил мину. – Для справки, уши у него совершенно непримечательные.
– И то верно, – согласилась она. – Тогда грудные мышцы.
– Сам не верю, что говорю это, но ты омерзительна, – с восхищением произнес Каллум.
Затем он ушел, однако оба знали, что Тристан останется жив-здоров, а Каллум нипочем не признает, что, занимаясь этим личным вопросом, думает, будто оказывает человечеству услугу. Раз или два за последний час Рэйну подмывало связаться с ним и спросить, как там его вылазка, но в последнее мгновение едва-едва успевала вспомнить, что это неважно и ей плевать.
Без Каллума список выполнимых дел и правда заметно сократился. Ситуация не идеальная, но не все элементы плана требовали его присутствия. Рэйна решила посетить праздничное мероприятие в честь переизбрания Чарли Бэк-Маэды в Мэриленде, сообразив, что там ей придется не столько влиять на толпу, сколько наблюдать за ней. Тихонечко проверить.
Она проверила время. Собственно, для этого она и взяла в руки телефон, а вовсе не для того, чтобы прочитать очередное сообщение от Нико. Впрочем, фотография и правда получилась милой. Вашу мать! Рэйне не хватало этого чертова инжира. До официального начала праздника оставалось несколько минут. Поблизости прогуливалось несколько человек, тщетно ищущих хоть какое-то подобие тенечка среди стремительно теряющих листву деревьев. Молодежь, либералы. На груди у них яркими радужными цветами был написан девиз избирательной кампании Бэк-Маэды: «БУДЬ РЕВОЛЮЦИЕЙ!»
Рядом с Рэйной стояла молодая американка японского происхождения с белым парнем. Ее обрезанную майку покрывали стикеры с портретом Бэк-Маэды.
– Господи, малыш, смотри, – ахнула девушка, и в тот же момент толпа при появлении Чарли Бэк-Маэды взволновалась. В одной руке он держал поводок собаки, в другой – дочку Нору. Рэйна следила, как он идет через толпу, вскоре сообразив, что пытается его рассмотреть.
Поспешила задавить в голове голос Каллума: «Влюби-ила-ась».
Нет, не влюбилась. Во всяком случае, не так, как на то намекает Каллум, а иначе он не стал бы доставать ее. Если уж на то пошло, жена Чарли, Дженни Бэк-Маэда – детский хирург (а как иначе, ведь Чарли Бэк-Маэда – это предел совершенства) – куда больше отвечала интересам Рэйны, но вот любила Рэйна атмосферу, которую создавал политик. Толпу его сторонников. Девушку с парнем. Ребенка. Восхитительную собаку. Пусть даже это контролируют со стороны – пусть даже толпа обожателей, живущая убеждениями одного человека и любовью к его потомству, это подозрительно и настораживает, – то, что они мельком, урывками видели в мире Чарли Бэк-Маэды, наделяло остальное… толикой смысла. И на какое-то время все начинало казаться правильным. Или будто мир еще можно исправить. Рэйне было нужно это напоминание о том, что усилия не напрасны. О том, что где-то есть поколение людей, цепляющееся за хорошее, за создание чего-то важного.
Все боги выбирали себе любимчиков. А любимчик Рэйны, если верить Каллуму и «Вашингтон пост», был к тому же непростительно горячим.
К слову, о жаре – солнцепек в конце осени, которая больше напоминала беспощадное лето и никак не желала сдаваться, это прямо какое-то богохульство. Над головой тряхнул голыми ветками дуб, с юношеским задором обмахивая Рэйну: «Маме душно-душно айайайай!» Рэйна невольно стрельнула глазами по сторонам.
– Прекрати, – проворчала она, и дерево запыхтело раздраженно и встревоженно одновременно. Рэйна отошла на несколько шагов, поближе к сцене.
Там какая-то местная группа исполняла собственные песни вперемешку с каверами, а Чарли Бэк-Маэда, передав дочку супруге, поднялся на помост. Фронтмен вручил ему гитару, и он со смехом накинул ремень на плечо. Вместе с группой взял несколько аккордов песни, которую все вокруг откуда-то знали. Каллум в голове Рэйны съязвил: «Интересно, сколько сейчас женщин спонтанно овулировали?» Она мысленно закатила глаза. Собравшиеся быстро, как инфекцию, подхватывали песню, а Рэйне вдруг сильно захотелось лимонада. В остальном Рэйна оставалась невозмутимой и чувствовала себя неплохо.
Она посмотрела на Дженни Бэк-Маэду, на пухленького ребенка у нее на руках: на голове у Норы была пара маленьких наушников, чтобы отсечь несмолкаемый гул восхищения папой. А ведь Рэйна даже не любила детей. Кстати, Дженни кого-то напоминала: красное платье, длинные черные волосы, возмутительно идеальная фигура; чувство, будто, если ей бросить вызов, она без труда заткнет за пояс любого. Кто-то подарил Норе миниатюрный букет, и Рэйна вспомнила, как стояла в саду поместья, глядя в ледяные глаза, пытаясь прочесть в них что-то. Нечто отчаянное. Нечто истинное.
Но тут песня закончилась,
