— Да, понимал, подлец, что ему нужно смываться! Не то мы показали бы ему… — сказал Иштуган, сжав кулаки.
— Какой позор для нас, абы!.. Какой стыд! Что же будем делать: скажем отцу или нет?
— Лучше пока помолчим. И Нурии ни слова… Марьям-то можно сказать. Она умеет хранить тайны. Сегодня же напишу Ильмурзе… С перцем, с солью… Ну, держись теперь! Храбрый же ты, оказывается, джигит…
— Может, одумается еще, — проговорила Гульчира с робкой надеждой. — Не совсем же он очумел. От алиментов скрыться можно, а куда денешься от своей совести?..
5
Сулейман-абзы, не имевший понятия, какая тень легла на его семью, уходя утром на работу, предупредил Нурию:
— Дочка, сегодня у нас будут гости. Невестка занята с детьми, Гульчира — на избирательном участке. Ты уж позаботься об угощении.
— А что за гости, папа?
— Очень важные, — подмигнул Сулейман.
Забавный человек у них отец. Невесть кого водит в гости. В прошлом году совершенно неожиданно привел Салиха Сайдашева, — тот давал концерт в клубе. Нурия и посейчас не может забыть, сколько волнений и сумятицы вызвал этот гость в женской половине семьи Уразметовых. Впрочем, это хоть был Салих Сайдашев! Ради него Нурия готова была сотни раз бегать и волноваться. До чего простой, хороший человек! А какая у него улыбка! Прелесть!.. Как и музыка. После Сайдашева сестры долго не решались притрагиваться к пианино, — хотелось навсегда сохранить на клавишах следы пальцев Сайдашева.
— Мне да не знать, кого пригласить, — хвастался отец. — Среди ихнего брата, артистов, были такие, которые сами напрашивались. Нет, сказал я, не надо. А Сайдашева сам пригласил. Подошел, склонил голову: «Друг Сайдаш, говорю, я простой рабочий, и угощения особого у меня нет. Зайдешь выпить стакан чаю, до конца дней моих буду благодарен».
Вернувшись с занятий, Нурия позвонила Марьям, чтобы сторонкой разведать, каких ей гостей все-таки ждать. Но Марьям и сама ничего не знала.
Закупив продукты, Нурия в расстегнутом пальто и сдвинутой на затылок шапке побежала домой, по-мальчишечьи скользя по ледяному тротуару.
— Простудишься ведь, ярканат[24], — пожурила ее Абыз Чичи. — Застегни пальто.
Раскрасневшаяся Нурия обняла старушку за шею.
— Меня холод не обидит, Абыз Чичи. Как бы я его сама не обидела!
— Смеющийся ротик — красивый ротик, но не стоит, дочка, больно щеголять. Захвораешь, что тогда будешь делать?
Отец, войдя, шумно потянул носом и улыбнулся.
— О-о, чую запах перемечей, га!
— А гости где, отец? — спросила Нурия, переворачивая перемечи.
— Сейчас придут. Пошли переодеться. — И Сулейман-абзы заглянул в залу, вытирая платком усы и бороду. Стол был готов.
Умывшись, он одной рукой собрал со стола рюмки, другой взял за горлышко графин, в котором плавали лимонные корки, и спрятал все в буфет.
— Пока не покажем это, дочка, — сказал он удивленно смотревшей с порога Нурии. — Мои гости не такой простой народ, не из тех, кто стоя пьет водку. Шампанское и то сосут только через соломинку! — И, вздернув бровь, подмигнул девушке: — Вот так, дочка. Ошибка со всяким бывает. Со временем научишься. Только одного не забывай: перед гостем нельзя подкачать. Поняла, га? Приготовь-ка мне чистую рубашку. Га, Нурия, постой, как там наше пианино? Не лопнули струны? — Откинув крышку, он потыкал пальцем по клавишам. — Звучит ведь, га? Ты уж, дочка, поиграй им «Сарман»[25], ладно?
— Э, отец, перед такими гостями куда уж мне играть… — сказала Нурия. Она боялась оскандалиться. — Гульчира вернется — поиграет.
— У Гульчиры работы много. Проводит сегодня беседу с избирателями. Если к тому времени вернется, поиграет и она. И ты… Чтобы не подкачать…
Нурия дала отцу чистую рубашку и убежала на кухню. Пока она там хлопотала, вернулись Марьям с Иштуганом, с малышами на руках. Развернув одеяльце, Нурия вынесла к отцу круглолицего, краснощекого крепыша.
— На-ка, папа, повозись с внуком, пока Марьям-апа умоется. — И, сунув малыша, поспешила в залу за вторым. Напевая и приговаривая, они зашагали по комнате и, как это часто случалось, заспорили — у кого Ильдус, у кого Ильгиз. «У меня Ильгиз, у тебя Ильдус», — сказал Сулейман-абзы, а Нурия возразила: «Нет, Ильдус у тебя, а у меня Ильгиз». И до тех пор спорили, пока не пришла Марьям.
Едва отдали детей матери, зазвенел звонок.
— Пришли! — Нурия, забыв в спешке снять фартук, побежала открывать дверь.
На пороге стояли двое ребят в форме учеников ремесленного училища. Строго взглянув на веснушчатого парнишку, у которого сияли улыбкой не только синие глаза, кончик носа, уголки губ, но, казалось, даже веснушки, и на второго, черноволосого паренька, с любопытством уставившегося на нее, она сухо спросила:
— Вам кого нужно?
— Сулеймана-абзы надо бы, — сказали ребята стеснительно.
— А кто вы такие?
— Я Басыр, — сказал веснушчатый. — А это Карим.
— А-а, узнала… Это вы, значит, без билета лазите на каток через забор. Не помните, как я вас отделала за то, что забрались к голубям Айнуллы-бабая? Кто из вас повалил меня на катке в сугроб? Ты? Ты? — ткнула Нурия пальцем в грудь одного, потом другого. — Покажитесь только отцу на глаза, я ему все как есть рассказала, он вам накрутит уши…
Ребята потоптались немного, не подымая глаз, и повернули обратно.
— Пеняйте на себя в следующий раз, если перелезете на каток через забор!.. Смотрите у меня! — кричала Нурия, свесившись с лестничных перил.
— Чтобы поиздеваться, пригласил, — уныло сказал черный Карим, когда они были уже внизу.
Помрачнел и Басыр. Ни веснушки, ни кончик носа, ни глаза уже не улыбались.
— У Сулеймана-абзы и дочка, оказывается, такая же крапива, как он сам. Ну, погоди, увижу на катке, обязательно вываляю в снегу, — грозился Карим.
Когда Нурия, замкнув дверь, вернулась в залу, Сулейман-абзы, который успел тем временем переодеться, был уже там.
— С кем ты там разговаривала, дочка?
— Какие-то мальчишки приходили. Я их прогнала…
— Что?!
— Придут в другой раз. Мы же гостей ждем…
— Эх, да ведь это мои гости и есть… Мои самые дорогие гости! Что ты наделала! Все погубила. Скорей беги, догоняй их! Они недалеко могли уйти. Этакая бестолковая, все дело испортила! Да беги же ты, беги!.. — Он поспешно потянулся за пальто.
Нурия с минуту постояла в растерянности, но потом, кажется, раскусила затею отца. В ее черных глазах заиграли озорные искорки.
— Сейчас. — И, схватив шапку, она вихрем понеслась, постукивая каблучками, по каменной лестнице. Вылетела из парадного. Оглянулась по сторонам. Повесив головы, ребята медленно брели по мостовой. Догнав, Нурия схватила обоих под руки.
— Стоп! — От быстрого бега ее щеки пылали. — Идемте-ка обратно, мне от отца попало! — И рассмеялась.
— Не пойдем! — заупрямился Карим. — Не позволим насмехаться…
На них уже оглядывались прохожие, и ребята сделали попытку высвободиться из рук Нурии.
— Да никто не насмехается над вами, чудаки… Идемте. Не то дам нахлобучку обоим, — смеясь, тянула их Нурия.
— Сказали, не пойдем, значит, не пойдем, — стоял на своем Карим. — Отпусти руку, а то подумают, что мы к тебе в карман залезли.
Нурия засмеялась еще громче.
— Да вы трусишки, оказывается, а еще из ремесленного. Отец не тронет вас, не бойтесь. И я больше не трону. Разрешаю даже на голубей смотреть. Давайте познакомимся — Нурия Уразметова. — Она протянула руку сперва черноволосому Кариму, который больше упрямился, потом — Басыру.
Накинув на плечи пиджак, Сулейман спустился в подъезд. Увидев его, ребята сразу отошли, заулыбались.
Гостей посадили за стол. Нурия разлила чай. Сулейман начал рассказывать, как хорошо Карим с Басыром работают. Они же больше глядели на Иштугана. Никогда еще не приходилось им так близко сидеть с прославленным изобретателем, который даже самого директора не боится. Он хоть с виду и суров, как отец, но, оказывается, очень простой человек. Когда он сказал ребятам: «Если что понадобится, заходите», — те почувствовали себя на седьмом небе.
И все же они здорово стеснялись. Сидели чинно, будто на свадьбе. Не прикасались ни к чаю, ни к еде. И только после настойчивых упрашиваний выпили по чашке чая и съели по два перемеча.
Уходя к себе, Иштуган сказал еще раз:
— Значит, уговор?
— Уговор, Иштуган-абы.
— А теперь, дочка, сыграй-ка нам «Сарман». Пусть гости немного повеселятся.
Нурия открыла крышку пианино и заиграла. Карим ткнул под ребро Басыра и улыбнулся. Они с восторгом смотрели на летающие, как им казалось, по белым клавишам смуглые пальцы Нурии.
— Басыр тоже музыкант, — вставил Карим.
Нурия спросила, улыбаясь:
— Разве? Сейчас и его попросим.
