— Готовы, — дружно ответили ребята.
6
— Взгляни-ка на Розалию, сдурела она, что ли, сегодня? — шепнула Тамара Акчурина Нурии, со скучным видом листавшей старые журналы.
На Розалии, легко и плавно кружившейся посредине просторной залы, было просвечивающее маркизетовое платье в крупных цветах.
— Ах, какая кокетка эта Розалия, — еще раз шепнула она, увидев, как бросился к Розалии Альберт Муртазин, весь какой-то встрепанный, худой, с лихорадочным блеском в глазах.
Нурия промолчала, лишь густые брови ее нахмурились.
— Жаль, что у Нурии сегодня плохое настроение. На такой вечеринке Тамара впервые хочет развлечься немножко. Правда, она не ожидала, что будут мальчики. Покружится, думала, разок-другой с Нурией, Розалией — и то хорошо. Провожая ее на вечер, Халиса напутствовала: «Ты, девушка, должна сама за собой следить, — больше некому». Когда же Тамара спросила: «Может, лучше вовсе не ходить, Халиса-апа?» — Халиса вздохнула: «Нехорошо держаться в стороне от подруг, надламывается человек. Возьми меня — и в праздники никто не пригласит. Забыла, как в гости ходят. Нет, Тамара, девушке не к лицу в четырех стенах скучать. Не годится смолоду все в одиночку да в тоске — на всю жизнь в характере останется».
Неспроста сказала это добрая Халиса. Тамара росла сиротой, в постоянном страхе перед мачехой, которая внушала ей, что она бесталанная уродина, рожденная для того, чтобы есть да спать. Девушка рано замкнулась в себе, часто болела. Это под давлением Идмас Тамара вынуждена была бросить музыкальную школу. А теперь мачеха твердит, что ее выгнали оттуда из-за полного отсутствия слуха, что у нее одна дорога — в дворники. От безрадостной жизни у Тамары появилась привычка — сидеть, склонив голову и обхватив руками плечи.
Халиса старалась отучить ее от этой привычки. Иногда она даже пугалась — так странен бывал взгляд у Тамары. Девушка будто переставала понимать, что говорит Халиса, смотрела отсутствующими глазами.
Но на сегодняшней вечеринке Тамара оживилась. Напутствие Халисы она поняла по-своему и теперь думала, почему бы и впрямь не повеселиться, что плохого, если она немного потанцует. Но разве можно повеселиться, когда рядом сидит комсорг мрачное тучи. И, чтобы растормошить немножко Нурию, Тамара зашептала ей на ухо:
— Погляди-ка на Альберта. Все у него не как у людей — костюм, волосы, галстук.
— Стиляга, — буркнула Нурия, не отрываясь от журнала.
— Нет, мне кажется, он просто хочет быть оригинальным. Вот Баламир, тот совсем другой… Он, кажется, обижен на Розалию. Смотрит исподлобья, глаза как у рыси.
— Все здесь какие-то ненастоящие, — сказала Нурия, мельком взглянув на Баламира. — Уйдем отсюда.
Ей не хотелось идти на этот вечер, упросила Тамара. Привязалась: пойдем да пойдем… А когда Нурия вздумала заикнуться, что Розалия — обманщица, что о ее матери ходят неприличные слухи, Тамара так и вскинулась: «Это все не по-товарищески… Неужели тебе не жаль обидеть Розалию в день рождения? А про мать ее все неправда… низко это!..» И залилась слезами. Нурии ничего не оставалось, как согласиться. Теперь она ругала себя за бесхарактерность.
Из комнаты Шамсии вынесли вдребезги пьяного Ахбара Аухадиева.
«Лягушиная яма», — с омерзением подумала Нурия, сидевшая теперь в одиночестве. Тамара ушла от нее. К Нурии подсел Альберт. Он был навеселе.
— Почему у тебя такой кислый вид, Нора? — назвал он ее на иностранный лад.
— Миляшу[26] наелась.
— Милашу? А что такое милаш?
— Не милаш, а миляш. Родного языка не знаешь.
— А на что мне татарский? Русский — для жизни, английский — для зачета, а татарский… Ни один культурный кеше…[27]
— Так не ломает язык, как ты, — сердито оборвала Нурия.
Нурия и Альберт вечно расходились во мнениях.
— Нора, смотри, — сказал Альберт, — Летти, — так он почему-то называл Тамару, — чуть ли не в рот лезет этому Хрусталь-фарфору.
Тамара видна была вполоборота. Она сидела на диване и, обхватив плечи, не сводила глаз с молодого человека, бренчавшего на гавайской гитаре душещипательные романсы. Этот молодой человек работал в отделе хрусталя и фарфора в одном из магазинов Казани. Девушки называли его между собой «Хрусталь-фарфор», «Бакенбарды» и «Усики».
— Дура она, потому и сидит, забыв обо всем на свете. Этому бы вашему Хрусталь-фарфору гитарой по башке.
— Вижу, ты настоящая дочь своего отца… — съязвил Альберт и, вскочив, сделал картинный жест рукой: — Прошу, амазонка!
Нурия не тронулась с места.
— Знаешь, Нора, я иногда жалею, что у меня только вполовину горячая кровь Уразметовых. А то бы…
— А то что бы вы изволили выкинуть, Чайльд Гарольд казанский?
Альберт заглянул в другую комнату, там Тамара по-прежнему сидела на диване, обняв свои плечи.
— А Летти ваша симпатичная, — сказал он, усмехнувшись. — Познакомь меня с ней. А то Роз-Мари опять начнет липнуть.
Кокетливо грозя пальчиком Альберту, к ним неслась на носочках Розалия.
Вдруг дорогу ей преградил Баламир. Схватив за руку, он властно вывел ее в коридор.
— Это что за тип? — спросил Альберт у Нурии, подбородком показывая на Баламира.
Нурия знала, что Розалия, не стесняясь, называет его своим «ухажером», но от ответа уклонилась.
— Сам ты тип! — метнула она на него колючий взгляд.
Ей противны были и кружащиеся по залу пары, и пьяный гам в соседней комнате. Она встала. Сейчас уже никакая сила не удержала бы ее здесь.
Альберт жадно затянулся папиросой, не потушив, бросил в пепельницу и, задевая танцующих, вышел в коридор. До него долетел разговор спрятавшихся за дверью кухни Баламира и Розалии.
— Если хоть еще раз пойдешь танцевать с этим попугаем, — злобно прошипел Баламир, — и его и тебя изобью при всем честном народе, так и знай.
— Глупый! — вполголоса урезонивала его Розалия. — Кто дал тебе право так разговаривать со мной! Пригласили тебя, как человека, и знай свое место.
— Вот как! — вскипел Баламир. — Когда нужно было добытчиком гонять по магазинам, Баламир был милый и хороший, а теперь изволишь заглядываться на директорского сынка!
— Пардон, мальчик, — сказал Альберт, выходя из-за двери. — А ну, убирайся, пока по шапке не попало.
Но Баламира не так-то легко было запугать. Сжав кулаки, он смерил Альберта бешеным взглядом.
— А ну, попробуй! — шагнул он навстречу. — Таких плюгавых…
— Баламир, не смей, — загородила Альберта Розалия.
— Уйди! — грубо оттолкнул ее Баламир. — Я думал, ты лучше, а тебе, видно, этот стиляга-барчук как раз под пару.
Не договорив, Баламир схватил с вешалки пальто и кепку и выскочил из коридора.
Капризно запрокинув голову, Розалия направилась в зал, но с порога повернула обратно, бросилась к наружной двери и, сбегая по лестнице, закричала:
— Баламир, вернись! Баламир!.. Я пошутила… Баламир!
Внизу со скрипом открылась и захлопнулась парадная дверь.
Внезапно весь подъезд погрузился в темноту.
— Ой! — вскрикнула Розалия и ощупью стала подниматься наверх.
Кто-то промелькнул мимо нее и чуть не сшиб с ног.
— Кто это? — испуганно спросила Розалия.
Никто не ответил.
Добравшись до верху, Розалия открыла дверь своей квартиры. В темноте слышался звонкий девичий смех, взвизгивания, звуки гитары и поцелуев.
В коридоре чиркала спичками Нурия.
— Где пробки? — спросила она сухо.
— Здесь… Ради бога, не прикасайся, еще стукнет! — схватила ее за руки испуганная Розалия.
Нурия встала на стул, проверила пробки. Розалия, обжигая пальцы, чиркала спичку за спичкой.
— Пробки в порядке. У соседей есть свет?
— Напротив — есть, а здесь нет.
— Общие пробки в коридоре?
— В коридоре. Но, пожалуйста… Лучше позовем монтера. Там очень сложно.
Нурия вышла в коридор. Едва коснувшись пробок, она поняла, что они вывернуты. Стоило ей повернуть их немного вправо — и свет включился.
— А ты и вправду бесстрашная, Нурия, — сказала обрадованная Розалия.
Не слушая ее, Нурия подошла к Тамаре и подругам.
— Сейчас же идемте отсюда, — сказала она резким, строгим голосом. — Я ни минуты здесь больше не останусь.
Розалия с Тамарой в два голоса стали умолять Нурию посидеть еще немного, хотя бы до десяти часов. Но Нурия настояла на своем.
— Тамара не уйдет! — сказала тогда Розалия, повиснув на руке у подруги.
— Девушки, пошли, — резко повернулась Нурия.
На улице Нурия жадно вдохнула свежий воздух.
— Нехорошо мы сделали, что оставили Тамару одну, — сказал кто-то из девушек.
— Не ребенок, должна знать, — отрезала Нурия.
Нурия вернулась домой. Гульчира в поношенном платьице, повязавшись темным платком, мыла на кухне полы.
