Как это возможно? Совпадение? Невероятно!
При иных обстоятельствах Ингвар впечатлился бы картинкой-головоломкой. Но головоломок и так хватало.
Сначала Нинсон подумал, что две лошади скачут в разные стороны. Но художник добавил ещё пару спящих лошадей, всего двумя линиями и не подрисовывая дополнительных голов. Нинсон запомнил бы такую картинку, если бы встречал раньше. Ему понравился смысл.
Больше сущностей при меньшем количестве голов.
Двадцать четыре серебряные монеты!
Эта цена хорошей упряжной лошади или даже плохонькой ездовой. Нинсон сложил руки рупором и крикнул во всю глотку:
— Тульпа!
+ Часть VII + Красные Брызги
+ Часть VII +
Красные Брызги
![]()
Путь, навязанный тебе судьбой,
не обязательно плох лишь потому, что ты не сам его выбрал.
Роберт Джордан
Глава 70 Первая Дверь — Руна Соул
Глава 70
Первая Дверь — Руна Соул
Ингвар долго перебирал пальцами в мешочке с фасолинками.
— Теперь руна! — скомандовал Хорн. — Бросай!
Они сидели друг напротив друга.
Ветвь скупо подкидывал щепки в костёр. Уголёк дышал дымом. До ужина оставалась триста семьдесят одна попытка. Великан скрестил ноги, держа мешочек с фасолью в промежности.
Он уверенно опустил Сейд в мешочек, произнося:
— Соул.
И вытянул сжатый кулак с фасолинкой.
— Какая? — нехорошо прищурившись, спросил Лоа.
Оба знали ответ. Нинсон разжал кулак.
На руке лежала белая фасолина.
— Клять!
Ингвар знал, что сейчас последует, и постарался защититься.
Первый Лоа жалел его плечо, запечатанное огнёвкой и замазанное голубой глиной. Поэтому всегда бил с другой стороны. Ингвар успел подставить левую руку, но удар Лоа был такой силы, что легко сбил блок и залепил пощёчину, от которой Великан покачнулся.
К вечеру половина лица превратилась в огромный синяк. Глаз заплыл. Шесть с лишним сотен неудачных попыток давали о себе знать. Нинсон улыбнулся красной улыбкой. Ему казалось, что это битая усмешка раздражала Хорна. Это было всё, чем он мог ответить. Поэтому он улыбался в шестьсот двадцать девятый раз.
Хорну было наплевать. Но гордыня Нинсона не давала ему заметить этого, и он упорно продолжал доказывать себе, что его не сломали, раз он продолжает скалиться.
— Ты не старался, — привычно повторил Великий Охотник.
— Ты про защиту? Или про руну? Или про фасолинку?
Хорн ударил. Если раньше могло показаться, что он бил всерьёз, то теперь стало ясно, что он просто щёлкал в десятую часть силы. Великана опрокинуло. Он смог подняться на четвереньки. Его вытошнило зелёной желчью. Он больше не улыбался.
— Прекрати это! — крикнул Хорн. — Ты меня специально провоцируешь, что ли? Это одно и то же! Это всё проявление воли! Пока ты делишь действие своей руки, или свой руны, или своего выбора, ты будешь… пустышка! Ты будешь каждый раз получать от меня по зубам. Каждый, сука, раз. Твоя слабость всегда будет ощущаться тобой как кровь.
— Зна…
— У нас нет времени на знаки и символы, на глубинную проработку всей это яни.
— И на…
— И на то, чтобы выслушивать твоё мнение. Прекрати разделять это. Ты действуешь в этом мире только одним. Ты действуешь только намерением. Только. Ничего другого нет. Ничего. Твоя рука, твоя руна, результат твоего выбора — это только проявления намерения. Только. И всё. Больше ничего нет. Если ты не защитился, то только потому, что не было намерения. Если у тебя в руке белая фасолина, то только потому, что у тебя нет намерения достать красную.
— Есть… — сказал Ингвар и почувствовал, что начинает плакать от боли. — Намерение есть. Правда. Правда.
Великан заметил, что Ветвь тихонько улыбается.
Он заставил себя улыбнуться. Всё, что у него получилось — это страшная улыбка с кровавыми распилами разбитых губ и красными прорезями меж зубов. Но он перестал чувствовать лицо, не мог ему больше приказывать. Он мог ещё вспомнить Тульпу, мог заставить себя улыбнуться, но не мог приказать себе не плакать. Слёзы лились против его воли. И гаденькая ухмылка Ветви только усиливала поток.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ингвар сказал себе все слова поддержки, которые знал. Но слёзы не унимались.
— Иди сюда. Садись, — спокойно сказал Хорн.
— Я не могу.
— Ты не можешь контролировать слёзы. Ладно. Но у тебя всё равно есть выбор. Он только в одном. Продолжить или не продолжать. Выбор за тобой. Поверь, голодным насрать, с каким лицом ты приносишь им жратву. И с каким лицом ты защищаешь их, не даёшь чужакам пахтать их. Всем насрать, какое у тебя лицо. Важно только, получилось у тебя или нет. А получилось или нет — зависит от намерения. Только. Скажу больше. Ты волен уйти. Вот прямо сейчас. Ты в любой момент можешь всё это прекратить.
— Но я ж реву… как баба.
— Бабы тоже бывают разные, — спокойно сказал Хорн. — Какая-то ревёт и делает. Какая-то ревёт вместо того, чтобы делать. Это вот единственная разница. Другой разницы нет. Правда, это такая разница, которая определяет всё остальное. А в конечном итоге всё сводится к тому, что у одной детёныши выживают, у другой нет. А на слёзы — всем насрать, парень. Вообще всем. Но это тебе моя Дэя лучше объяснит. А пока садись.
— Сделай всё…
— Всё — не обязательно. Но начни уже чувствовать оргон. А то у меня ладонь занемела тебе пахтало разукрашивать.
— Что зависит от тебя…
— Ой, это оставь, пожалуйста, Инку. Он такое любит. А мне это знаешь — водой вода. Намерение твоё я увижу, или когда ты мою руку начнёшь останавливать, или когда красные фасолинки доставать. И не раньше.
— А в остальном положись…
— Куда положись? Я из твоего лица сделаю отбивную, ты понимаешь? У тебя в голове слишком много слов. Макош их вытравит лекарствами, Ной, наверное, даже не станет слушать, Инк заменит другими словами, Ишта примет состраданием. Как ты будешь с Суртом взаимодействовать, я себе не представляю, конечно. Но это не моя проблема, слава Матери Драконов.
— На судьбу.
— Всё? Выговорился? Теперь сядь и тяни фасолину. Тут девяносто девять белых. И одна красная. Ты кидаешь Соул и этой же руной достаёшь красную фасолину. А если нет, ты не плачешь, не бесишься, а защищаешься от моего удара. Тоже Соул. Я показывал, как. Значит, ещё раз. Ты вскидываешь плечо, и одновременно подкручиваешь локоть навстречу, и одновременно напрягаешь кисть, от которой вся остальная рука напрягается и костенеет до плеча. Одновременно, усёк? Иначе не успеваешь. Понял теперь?
— Ты ж больше в два раза.
— Ну не в два, — добродушно усмехнулся Хорн. — Но немного больше, да. Это будет доводом, только когда ты легко будешь справляться со всеми, кто твоего размера или меньше. Ты слаб, Великан. И мы будем лечить твою слабость. Садись.
Ингвар тяжело опустился перед Первым Лоа. Спрятал белую фасолинку в мешок и снова принялся шебуршить рукой.
— Молодец, что не потерял, — похвалил Лоа, видя, что нужно как-то приободрить ученика.
— Я шестьсот раз подряд не угадал…
— И что? Если бы ты три раза подряд вытянул красную, ты бы сказал, что это колдовство?
— Конечно!
— Ну вот. Тогда ты понимаешь, что шестьсот раз умудриться достать белую — это тоже колдовство. Ты же, клять, колдуешь! И хорошо колдуешь! Но только чтобы получать по мордасам. Колдуй уже в другую сторону, что ли…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я не…
— Понятно, что никто не хочет получать по морде. Но тебе так привычнее. Ты же ещё толком и не знаешь, что будет, если вытянуть красную. Тем более, если вытягивать постоянно. Это ж целый мир… Это ж колдовство… Непонятно, что со всем этим делать… А как получать по морде, ты уже прекрасно знаешь. Ты знаешь, как это работает, и знаешь, что бывает и как. Ты даже уже предвкушаешь. Как ты немножко ослабишь удар и получишь по лицу. И даже уже предвкушаешь — я, сука, это вижу прекрасно — как ты улыбнёшься мне своей несломленной улыбочкой.
