дверцу. – Что хочешь? – Свет падает на ее лицо.
– Не нужно.
– У вас тут совсем пусто. Вы вообще ели?
– Не особо.
– Может, омлет?
Я наблюдаю за женщиной и не шевелюсь. Знаю, что не стоит шевелиться. Сейчас я нахожусь рядом с бомбой замедленного действия, и единственный выход – просто ждать.
– Можно омлет.
Мэри-Линетт достает дрожащими руками пакет с молоком, ставит на стол, потом так же решительно собирается достать пару яиц. Ее глаза покраснели, сосуды полопались. Не думаю, что Мэри вообще что-либо видит. Она шатается, будто слепая, изучая пальцами то ручку от холодильника, то край разделочного стола. Она достает упаковку яиц, смотрит на сковородку и в недоумении морщит бледный лоб.
– Я вот только не знаю… не знаю, как тут все работает.
– Я тоже в этом не разбираюсь.
– Надо приготовить постель для Дельфии. Я совсем забыла.
– Ничего страшного.
– Она ведь не будет спать на полу, – Мэри вытирает слезы и кивает, – надо подготовить гостевую комнату.
– Там вещи Хэрри. Но я скажу ему…
– Верно. Совсем не соображаю.
– Мы разберемся.
– Я не сомневаюсь, что… – Внезапно Мэри-Линетт роняет пакет с молоком. Он ударяется об пол, и белая жидкость растекается по деревянному полу. В глазах женщины проносится что-то беззащитное. Она застывает, будто мраморная статуя.
Я делаю шаг вперед, однако Мэри кричит:
– Не надо!
– Я помогу.
– Сама справлюсь. – Она зажмуривается. – Я смогу поднять пакет, Мэттью, и смогу его выбросить. Смогу приготовить омлет, включить приборы, постелить постель.
– Мэри…
– Я научусь, я все сделаю! Просто… – она запинается, – это она… делала. Я к счетам пальцем не прикасалась. К счетам, уборке, готовке. Я ничего не умею, ничего. Но я должна, теперь я должна научиться.
– Вы ничего не должны.
– Должна! – Мэри прожигает меня пристальным взглядом. – Я должна делать что-то, потому что, если остановлюсь, я пойму, что ее действительно больше нет.
– Мэри…
– Ее больше нет, Мэтт, ее нет!
– Вы справитесь.
– Разве? – Мэри-Линетт широко распахивает глаза. – Но как? Как я позабочусь обо всем, если не знаю, что делать?
Она беспомощно садится на пол, и я опускаюсь рядом.
– Все будет в порядке.
– Нет, Мэтт, ничего не будет в порядке. Уже не будет. Я не Норин.
– Никто не просит вас становиться Норин.
– Да? Но кто, если не я? Кто позаботится о доме? Кто позаботится об Ари? Об этом ты подумал?
– Мы поможем вам, – я пытаюсь говорить спокойно, – вы не одна.
– Конечно одна! У меня никого не осталось. Все мои близкие умерли, все. Я думала, я никогда не переживу потерю Реджины. Но теперь нет и Норин. О боже! – Мэри закрывает руками лицо. – Я не понимаю… я не понимаю…
Она запинается и поджимает ноги, будто защищаясь от реальности. Но ничего не выходит. Не получится. У боли есть отличное свойство – она не проходит просто так. Я помню, как чувствовал себя, когда умерла мама. Меня разрывало на куски, все жгло. Боль ни с каким чувством не сравнится. Ни с любовью, ни с завистью, ни с гневом. От этих чувств хочется действовать, сорваться с места и совершить нечто особенное. Плохое, хорошее – неважно. А от боли тебе хочется уйти. Уходя, хочется перестать дышать.
– Когда умерла моя мать… – шепчу я, рассматривая свои руки, я никогда не делился этими переживаниями, – мне было паршиво, я не знал, как избавиться от чувства, что легче никогда не станет. Знаете, что-то вроде тупика. Просыпаешься – и уже наперед знаешь, что лучше не будет.
– И что изменилось? – Мэри-Линетт смаргивает слезы.
– Да особо ничего. Я просто подумал об отце.
– Ты был ему нужен.
– А вы нужны Ариадне. – Я смотрю на женщину, а она отворачивается.
– Из меня выйдет плохая мать, Мэтт.
– Из меня тоже.
Мы усмехаемся, и Мэри-Линетт вскидывает брови, словно удивляется, что может не вспоминать о боли несколько миллисекунд.
– Думаю, мы не должны заменять кого-то. У Ари уже была мать. Вы для нее должны быть тетей, которой и были раньше.
– Возможно.
Женщина замолкает, а я поднимаюсь с пола и протягиваю ей руку.
– Давайте уберем тут и сделаем омлет.
– Научишь меня включать плиту?
– Я попытаюсь.
Мэри кивает и берет мою руку. Она собирается что-то сказать, но не произносит ни звука. Просто кивает, и я киваю в ответ. Думаю, мы поняли друг друга.
Через пятнадцать минут мы все-таки разбираемся, как работают приборы. К нам спускаются Хэрри и Дельфия, а чуть позже подходит и Джейсон.
Кто-то предлагает включить телевизор. В новостях говорят про изменение климата и вспышку эпидемии неизвестной болезни на востоке штата. Показывают людей, у которых из глаз катятся кровавые слезы. Желание есть пропадает… Мы-то знаем, что катаклизмы связаны с девушкой, что сейчас спит на втором этаже. И это пугает. Меня мучает главный вопрос: как предотвратить последствия, если ящик уже открыт?
– Я исцелю ее, – внезапно заявляет Дельфия.
– Это поможет?
– Думаю, да.
– Ящик Пандоры был открыт не Ариадной, ее душа чиста, – предполагает Джейсон и неуверенно ерошит волосы. – Чисто теоретически мы вернем к жизни другого человека и избавимся от того, кто выпустил грехи.
– А если не сработает? – задаю этот вопрос, потому что я единственный, кто в состоянии смотреть в глаза реальности.
– Ты знаешь ответ, – отрезает Джейсон. Еще один смельчак в комнате.
– Давайте прекратим нагнетать обстановку, ладно? – Хэйдан недовольно смотрит на всех, словно представляет, как отвешивает каждому оплеуху. – Вы забыли, что к нам приходила Мойра Парки? Забыли, что это ее идея – привести Дельфию?
– Хэрри, Судьба любит обманывать.
– Судьба все знает. Она велела найти Дел, мы ее нашли. Хватит пугать всех.
Мэри-Линетт безучастно ковыряется вилкой в омлете, Джейсон испепеляет взглядом коробку сигарет, которая валяется на верхней полке. Я соображаю, как донести до всех, насколько огромные у нас проблемы и как важно слаженно действовать. У меня и в мыслях нет кого-то пугать. Я просто хочу, чтобы все понимали, на что мы идем.
– Сегодня в полночь Йоль. – Я смотрю сначала на брата, потом на Дельфию. – Мы не станем ждать. Будет лучше, если ты приступишь сразу же.
Дельфия кивает. Она нерешительно сжимает пальцы, и отчего-то мне становится не по себе. Разве эта перепуганная девчонка сможет спасти Ари?
– Тебе ничего не нужно для ритуала? Или как это вообще называется… Свечи, мел. – Чувствую себя идиотом. – В общем, ты поняла.
– Не нужно.
– А что насчет твоего проклятия? – подает голос Мэри.
– Кстати, да. Если ты превратишься в фурию или сгоришь заживо, скажи сразу, чтобы потом не было сюрпризов, – устало бормочу я.
– Со мной
