Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время, когда в России судили судом присяжных, к 1882 году безвозвратно ушло. Народовольцев судили военные суды и Особое присутствие Сената упрощенным способом. Доступ публики в зал судебных заседаний блокировался с помощью пригласительных билетов доверенным лицам. Судьи пытались лишить народовольцев слова и прерывали, сбивали их бесконечное число раз. В официальной прессе публиковались куцые официальные отчеты из зала суда. Свидания защитников с подзащитными запрещались. Царский суд не судил, а подводил политических подсудимых под приговор, уже продиктованный Победоносцевым через Александра III. Сам царь любил заменять казнь быструю на виселице на казнь медленную, в казематах Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей. Там народовольцев активно мордовали и мучили бандиты с государственными удостоверениями. Чтобы замучить революционеров в казематах, тюремщикам обычно хватало года или двух. Несмотря на то, что народовольцев после ареста ждала мучительная смерть в одиночных камерах, Исполнительный Комитет постановил, что революционеры могли отстреливаться при задержании только для того, чтобы уничтожить документы и шифры: «Член Исполнительного Комитета, попавший в руки правительства с явными уликами, должен на предварительном следствии и дознании отказаться от дачи показаний, а на суде руководствоваться интересами партии, а не личными. Он должен назвать себя не членом Исполнительного Комитета, а его агентом третьей степени, потому что Комитет должен оставаться для правительства грозным и неуловимым».
«Горстка героев» «Народной воли» сцепилась насмерть с царской администрацией на свободе и в темницах. Самодержавие очень боялось народовольцев, даже арестованных, избитых, больных, задыхающихся от затхлого воздуха и сырости, голодных, замордованных и замурованных. Желябова, Перовскую, Кибальчича, Михайлова и Рысакова хоронили под сумасшедшим конвоем на Преображенском кладбище под Петербургом. Могилы их сровняли с землей, а на кладбище установили многолетний секретный полицейский пост, следящий за тем, чтобы кладбищенские служители не выдали никому место захоронения первомартовцев. С них даже взяли подписку о неразглашении места могилы и имен казненных. Монархия правильно боялась и ненавидела «горсть героев», заявивших на всю империю, что так жить нельзя. Самодержавие не хотело уступать народу ничего, и поэтому на него неотвратимо накатывалась революционная смерть. Монархия правильно боялась членов Исполнительного Комитета «Народной воли», потому что даже в таких ужасных условиях они превращали судебные процессы в поле битвы народа с произволом и самодурством власти. На первом народовольческом процессе 1880 года Сергей Ширяев заявил: «Как член партии я действовал в ее интересах и лишь от нее и от суда потомства жду себе оправдания. В лице многих своих членов наша партия сумела доказать свою преданность идее, решимость и готовность принимать на себя ответственность за все свои поступки. Я надеюсь доказать это еще раз своей смертью». Многие вельможи и сановники во главе с самодержцем молча заявляли стране, что мы будем править издеваясь, потому что нам это нравится. Народовольцы ответили взрывами – если царь не сдается народу, его уничтожают. Процесс Двадцати шел совсем не так, как хотела монархия во главе с Победоносцевым.
Никто из участников процесса не отрицал своей вины. Суд был обставлен полной безгласностью, а заседания с избранной публикой проходили при закрытых дверях. Защите запретили общаться с подсудимыми. Несмотря ни на что, народовольцы во главе с Александром Михайловым вели себя и говорили так, что среди избранной публики, не говоря уже об иностранных и российских корреспондентах и журналистах, нашлось много людей, доносивших каждое слово «горсти героев» миллионам подданных. Если суд над первомартовцами стал школой для всех революционеров, действующих и будущих, то суд над двадцатью стал школой революции для миллионов. Никогда еще самодержавный имперский суд не слышал таких речей, как в феврале 1882 года.
Народовольцы активно боролись за честь партии. Несмотря ни на что, они подробно изложили империи программу политического и социального преобразования России. Террор появился не из теории партии, а из политики самодержавия по отношению к обществу к людям, большинство из которых не ставили ни во что. Исполнительный Комитет сражался не лично против Александра II, а против произвольных принципов абсолютизма, олицетворенных в монархе. Все общество видело, что источник силы народовольцев заключался в их убежденности. Все общество видело, что революционеры не защищались, а нападали, думали не о себе, а об оставшихся на свободе товарищах. Даже прокурор на процессе сквозь зубы признал, что в последние минуты жизни они думали не о себе, а об интересах общества, партии. Во время Процесса Двадцати подданные узнали о предсмертных словах Александра II о народовольцах: «Это странные люди, в них есть что-то рыцарское». Империя вдруг разом поняла, что «горстку героев», отчаянно кричавших России, что так жить невозможно, остановить нельзя, даже убив их. Поняла и пришла в движение, постепенно приходя к мысли, что монархии ничего доказать нельзя, с ней бесполезно и небезопасно даже говорить, с ней надо только драться, а поскольку она начала ни за что убивать людей, то и сама должна быть готова погибнуть. Двенадцатилетний мальчик Володя Ульянов еще не сказал, не прокричал свои знаменитые слова: «Как царь с нами – так и мы с царем!» Трехлетний ребенок Боря Савинков еще не пришел к мысли, что надо убивать высших чиновников тысячами, и только тогда возможен политический диалог в империи. Власти самодержцев надо было очень сильно постараться, чтобы ее возненавидели не горсти героев, а миллионы революционеров. Она старалась и быстро добивалась успеха.
Александр Михайлов заявлял на процессе: «Партия долго уклонялась от политической борьбы, но постепенно репрессии правительства обостряли враждебность партии к нему и довели, наконец до решительных столкновений. Особенно на это повлияла гибель семидесяти человек в тюрьмах, во время следствия по делу 193-х, по которому было арестовано более семисот человек, а потом отменен оправдательный приговор суда по этому же делу для двенадцати человек и заменен им административной ссылкой. Главным виновником этого произвола был Мезенцев, за что и был приговорен партией к смерти. После него началась деятельность Дрентельна, выразившаяся в самом широком произволе, высылках, преследовании молодежи, обрушившихся на те сферы, откуда партия черпает новые силы. Это побудило партию покарать и нового шефа. Так завязалась борьба с правительством, которая в силу централизованности правительственной машины и единого санкционирующего начала – неограниченной власти царя – неминуемо привела к столкновению с этим началом. В 1879 году революционная мысль единиц уже работала в этом направлении».
Прокурор назвал Михайлова главарем шайки убийц. Революционер ответил: ««Народная воля» – не шайка убийц, а политическая партия, борющаяся за вознесение интересов народа выше интересов единодержавия». Зря оскорблял прокурор руководителя революционеров. Он хотел, как лучше, но почему-то не получилось.
Александра Михайлова обвинили в соучастии в покушении на царя А.Соловьева и во всех смертных грехах. Колодкевича, Фроленко, Лебедеву и Меркулова обвинили в участии во взрыве царского поезда под Москвой в ноябре 1879 года. В этом же обвинили Исаева, Якимову, Тетерку, само собой Михайлова, Баранникова, Морозова и Арончика, Николая Суханова обвинили в измене воинской присяге, не давая ему быстрой смерти. Александр Михайлов прокричал на всю Россию: «Где же залог беспристрастного правосудия? Где посредник, которому мы могли бы аппелировать? Где общество, где гласность, которая могла бы выяснить отношения враждующих? Их нет и двери закрыты?» Приговор Особого присутствия Сената в очередной раз опозорил самодержавие в империи и во всем мире. Михайлов, Суханов, Колодкевич, Исаев, Фроленко, Клеточников, Емельянов, Тетерка, Лебедева и Якимова были приговорены к смертной казни через повешение, Баранников, Морозов, Ланганс, Арончик и Меркулов – к пожизненной каторге, Тригони, Люстиг, Фриденсон и Терентьева – к двадцатилетней каторге. Самодержавие жаждало получить пятнадцать народовольческих трупов сразу и пять чуть позже, но у него получилось не все. И в России и Европе поднялась буря протестов. Если на робкие либеральные возражения и нелегальные листовки в империи монархия как обычно могла не обращать внимания, нагнав на место казни пятнадцать тысяч охранников, то с Европой было сложнее. Все ведущие европейские газеты напечатали призыв великолепного Виктора Гюго: «Цивилизация должна вмешаться! Сейчас перед нами беспредельная тьма и среди этого мрака десять человеческих существ, из них две женщины, две женщины! обреченные на смерть. Пусть русское правительство поостережется!!! Оно должно опасаться первого встречного, каждого прохожего, любого голоса, требующего милосердия!» Александру III положили на его императорский стол гору иностранных газет и он заменил виселицу на медленную смерть пятерым народовольцам. Несмотря на отрицательный для России резонанс, царь не мог отказаться от желания увидеть в петле Михайлова, Суханова, Клеточникова, Колодкевича и Исаева. Исполнительный Комитет тут же сообщил об этом в Париж и Виктор Гюго на большом дипломатическом приеме громогласно произнес тост: «Пью за царя, который помиловал пять осужденных на смерть и который помилует и остальных пятерых!» Александр III сквозь зубы оставил смертную казнь только для Суханова, заменив повешение расстрелом, а остальным приготовил медленную смерть. Повешение было заменено пожизненной каторгой. 19 марта 1882 года Суханов был расстрелян перед матросским строем в Кронштадте. Михайлова, Колодкевича, Баранникова, Фроленко, Клеточникова, Морозова, Ланганса, Арончика и Тетерку на каторгу в Сибирь, конечно не отправили, а стали мучить в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, а через два года тех, кто уцелел, перевели в ужасающую Шлиссельбургскую крепость-тюрьму. Александр III лично приехал туда, чтобы оценить условия содержания заключенных, и с удовольствием сказал, что Шлиссельбург хуже виселицы. В июле 1883 года погиб Клеточников, к которому его бывшие сослуживцы относились особенно жестоко. В знак протеста против зверств охраны больной Клеточников объявил голодовку и через неделю умер. Через месяц в равелине замордовали Баранникова, еще через месяц замучили Ланганса. Тогда же сошел с ума Арончик. Его полностью парализовало и шесть лет до своей смерти он трупом пролежал в одиночной камере, без ухода и медицинской помощи, покрытый язвами, в которых резвились черви. В апреле 1888 года Арончик умер в страшных мучениях. Михайлова специально держали в мертвой тишине. Он просто исчез для мира, во всяком случае так думали в Зимнем. 18 марта 1884 года был составлен документ, что Михайлов умер от «острого катарального воспаления легких». Как на самом деле умер руководитель «Народной воли», осталось неизвестным. Тогда же уморили Терентьеву. В марте 1884 года уморили Колодкевича, знавшего, что без медицинской помощи три года назад в муках рядом в камере умерла Геся Гельфман, в тот же день когда у нее отняли их с Колодкевичем трехмесячного сына. Существуют свидетельства, что до мучительной смерти Гельфман доводил специально откомандированный в Петропавловскую крепость лейб-медик Александра III. Морозов, Фроленко, Тригони и Исаев были переведены в Шлиссельбургскую тюрьму, где в апреле 1886 года домучили взрывника Исаева. Фроленко, Морозов и Тригони просидели в Шлиссельбурге более двадцати лет и были освобождены революцией 1905 года. Емельянов, Люстиг, Лебедева и Якимова были отправлены в страшную Карийскую каторжную тюрьму, где и сгинули или были переведены в дальние сибирские села. Отчаянная Якимова сбежала из Сибири, попыталась продолжить борьбу с царем, была быстро арестована и возвращена в сибирскую ссылку. Самодержавие думало, что оно расправилось с Исполнительным Комитетом и успешно толкало страну в ужасный 1917 год. Борьба отчаянных народовольцев за счастье не свое, а миллионов подданных с монархией вызвали широкие отклики по империи и Европе. Ими восхищались и подражали. В 1881 году на революционеров было открыто сто шестьдесят уголовных дел, через год – двести сорок и еще через год – сто пятьдесят. В Париже, Чикаго, Нью-Йорке, Лондоне, Глазго, Эдинбурге проходили многотысячные митинги в поддержку народовольцев. Биографии российских революционеров, прокламации Исполнительного Комитета читали в Европе, Азии и обеих Америках. Выдающийся американский писатель Марк Твен заявил: «По доброй воле пойти на полную мучений жизнь и в конце концов на смерть только ради блага других – такого мученичества не знала, я думаю, не знала ни одна страна, кроме России. Какое величие духа!» Его поддержали Генрих Ибсен и Бернард Шоу. В Российской империи уже почти не говорили о тщетности революционной борьбы. Общество, часть которого со злорадством писала о гибнущих народовольцах, в своем большинстве понимало и поддерживало этих величественных людей. Из Петропавловской крепости в феврале 1882 года до всей России через метровые стены и тысячи штыков до шелестел шепот гибнущего Александра Михайлова и Зимний вздрогнул и зашатался. Неизвестно, как руководитель «Народной воли» сумел написать и передать партии свое «Завещание», но в марте газета народовольцев с этим удивительным документом расходилась по империи в тысячах экземплярах:
- Войны Суздальской Руси - Михаил Елисеев - История
- Битва за Украину. От Переяславской рады до наших дней - Александр Широкорад - История
- Их хотели лишить Родины - Дмитрий Лисовенко - История
- Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905 — 1917 - Ричард Пайпс - История
- История Крыма - А. Андреев - История
- Великое княжество Литовское и белорусский национальный миф - Евгений Евгеньевич Асноревский - Прочая документальная литература / История / Публицистика
- Псковская земля. Русь или Европа? - Юлия Игоревна Андреева - Зарубежная образовательная литература / История / Прочее
- Динозавры России. Прошлое, настоящее, будущее - Антон Евгеньевич Нелихов - Биология / История / Прочая научная литература
- Русь древняя и настоящая (историко-аналитический очерк-сборник) - ПРОГНОЗНО-АНАЛИТИЧЕСКИЙ ЦЕНТР - История
- Киевской Руси не было. О чём молчат историки - Алексей Кунгуров - История