Словно две бешеные реки, затопив берега, слились, пожирая все на земле.
Где это видано, чтобы невеста вернула жениху платок, чтобы отказалась от богатого жениха ради нищего табунщика, чтобы, наконец, до свадьбы сошлась с мужчиной!
Целый год Атигат с мужем не могла появиться в ауле. В шалаше родила она и свою первую дочь.
Но все на свете имеет свой конец — и хорошее, и плохое. Давно уже в ауле простили непокорную невесту. Еще двух дочерей подарила мужу Атигат, и только одно омрачало их счастье — не было сына, о котором так мечтал Хасбулат.
Потому и пришла она сегодня в Слепое ущелье. Вот и тесный «коридор» с темным провалом внизу. Но только она стала спускаться но колючей лощине, как из глубины раздался голос:
— Подожди!
Атигат остановилась, зная, что двоим здесь не разойтись.
По давней привычке — не терять ни минуты времени, она сделала узелок на нитках и начала вязать вторую журапку. И когда та стала похожа на разрезанную пополам скорлупу утиного яйца, из лощины высунулась голова мужчины. А затем показались и его руки, бережно державшие ягненка. Мужчина протянул ей ягненка со словами:
— Вот, угораздило упасть в Слепое ущелье. Решил слазить за ним, думаю — вдруг живой. И правда только нога сломана. Подержи, пока я перевяжу, — и он вытащил из кармана носовой платок.
Атигат сунула в сумку журапку и поспешно шагнула навстречу мужчине, чтобы принять ягненка. И тут ее словно облили холодной водой. Перед ней стоял Каримулаг. Она не видела его с того самого дня, когда вернула ему платок. Знала, что он до сих пор не женат. И сейчас, вспомнив свою вину, испытывала неловкость от этой встречи.
— Что, в Слепое ущелье идешь? — сказал он, поняв все. И она опустила голову. — Будь осторожна. Я видал у тебя в руках спицы. Лучше оставь их здесь.
Она вытащила из сумки журапку с воткнутыми в нее спицами и положила на скалу. Затем, крепко привязав к спине сумку с зерном и курдюком, стала спускаться.
Непроходимый мрак сгущался вокруг нее. Он теснил дыхание, наваливался камнем. Но она все шла, нащупывая руками дорогу, осторожно ступая туда, в глубину, где слабо, протыкая мрак, струился бледный свет. Это в одном углу чуть теплился свет от догоравшего курдюка, принесенного кем-то до нее. Зерна почти уже не было. Но стаи диких голубей, вспугнутые ее шагами, поднялись в воздух, наполняя гомоном эти мертвые своды.
Атигат вытащила курдюк и затеплила огонь. «О аллах, зажги в нашем доме лампочку счастья! Дай нам сына — опору в старости». И она стала рассыпать зерна, приговаривая: «Птицы, птицы, прилетайте, клюйте зерна и спешите разнести по белу свету, расплескать по синю морю и развеять в небе дальнем весть о том, что в Дагестане Хасбулат и Атигат сына ждут, чтобы рос он отважным, чтобы стал героем смелым, чтобы свой аул прославил и украсил род свой древний».
В полутьме она нащупывала пальцами зерна и сыпала, сыпала их на каменный пол пещеры. Уставшая и почти охрипшая, но с легким сердцем и легкой сумкой за плечами она поднималась наверх, спеша домой, чтобы в эту ночь, когда она через тысячи зерен передала свое желание тысячам птиц, которые прилетят сюда на свет зажженного курдюка, зачать сына.
Уже стемнело, когда она вышла под свежее чистое небо и облегченно вдохнула просторный, не стесненный каменными сводами воздух.
Каково же было ее удивление, когда у выхода из пещеры она увидела Каримулага. Оказывается, он ждал ее.
— Я провожу тебя, а то здесь в темноте и упасть недолго, — сказал он и пошел впереди. В горах принято считать, что опасность угрожает спереди, а не сзади.
Так и шли они, ни словом не нарушая загадочной тишины ночи. Время от времени он оглядывался и снова продолжал путь. И хотя он шел быстро, Атигат не отставала. Не потому, что она боялась темноты, а потому, что спешила домой, к мужу. Все ее мысли были о нем и о будущем сыне, который непременно родится: ведь она побывала в Слепом ущелье и сделала все как надо.
То ли оттого, что темнота замедляла шаги, то ли от этого нетерпеливого желания, но дорога ей показалась долгой, вдвое длиннее, чем утром. Они поднялись на вершину. Отсюда начинался спуск, идти стало легче, тем более что внизу как на ладони расстилался, подмигивая огнями, ее аул под названием Акин — Мечта.
Каримулаг вдруг остановился и, сняв шапку, склонил голову перед небольшим камнем. «Да будет в веках свято твое имя, мать Атигат, ты предотвратила войну, огонь и кровь. Аминь!» — пробормотал он.
Атигат не знала, кто похоронен здесь, под этим камнем, и сейчас, спеша домой, меньше всего интересовалась этим. Но ее насторожило ее собственное имя, относящееся не к ней.
— Да, ее тоже звали Атигат, — сказал Каримулаг в ответ на ее молчаливый вопрос. — Неужели ты не знала? Поэтому у нас в горах так много девушек по имени Атигат. Каждая мать хочет, чтобы ее дочь была такой же мужественной…
И живая Атигат услышала легенду о героической женщине, в честь которой она носит это имя.
…Завоевывая страны, топя в крови мирные села, многочисленное войско дошло до неприступных гор Дагестана. Все мужчины покинули аулы, чтобы живыми или мертвыми отстоять свою родину, своих жен и детей. Уже в ауле были слышны звуки приближающегося врага, когда женщина по имени Атигат тайком вышла ночью и поднялась на эту вершину. Она ждала ребенка и боялась гибели мужа.
На рассвете вражеское войско показалось из-за гор. И тогда Атигат распростерла руки, словно преграждая путь, и крикнула:
«Опомнитесь! Каждого из вас родила женщина. Она кормила вас грудью и пела колыбельные песни не для того, чтобы вы стали убийцами».
Полководец остановился. То ли он вспомнил свою жену, которую оставил, когда она ждала ребенка. То ли в его памяти зазвучала колыбельная песня матери, только он опустил сверкающий клинок. А следом за своим командиром и все войско опустило клинки.
А затем он повернул коня и навсегда покинул Дагестан.
Быть может, эта женщина, несущая в чреве жизнь, показалась ему самим провидением?
Каримулаг смолк, и Атигат тоже склонила голову перед камнем. А когда она подняла голову, Каримулаг увидел ужас в ее остановившихся глазах. Он взглянул туда же, куда смотрела она, и остолбенел.
На том месте, где внизу только что мирно перемигивались огни аула, стояло грозное зарево. Черный дым обволакивал небо. И они бросились туда, навстречу этому зловещему свету. Они бежали
