я совсем каменный. А я люблю его как своего… Назвал его Петером. Экономическая и политическая ситуация здесь очень плохая, все еще должно радикально измениться. Я бы очень хотел тебя повидать. Я так горжусь тобой. Ты добилась успеха в важных делах…” Как Патра и просил, она написала в эмигрантскую организацию, но не получила оттуда никакого ответа.
Роберт Кучински умер 25 ноября 1947 года и был похоронен рядом с Бертой в Грейт-Роллрайте. В некрологах его воспевали как новатора в статистике. О его подпольной работе на СССР нигде не упоминалось. Урсула погрузилась в глубокий траур. “Мы уже давно знали, что его ждет, но все равно его смерть стала для нас большим потрясением, – писала она Юргену. – Отец до самого конца держался молодцом”. Урсула обожала отца, преклонялась перед ним, доказала ему свою состоятельность в политической борьбе и завербовала его для подпольной работы. Его смерть привела к разрыву еще одной ниточки, связывавшей Урсулу с Англией. Притягательность новой жизни на родине становилась все сильнее. В свои сорок лет она была еще вполне молода, чтобы начать все заново. Юрген, живший теперь в советском секторе Берлина, настаивал: “Приезжай к нам в гости… Оставь уже навсегда нынешнее свое пустое существование, здесь ты легко найдешь много политической работы”. Юрген знал, что его письма будет читать МИ-5: “политической работой” он иносказательно называл шпионаж. Она отвечала: “Если не считать того, что я создаю семейный уют для мужа и детей, моя жизнь представляется совершенно бесполезной… Писать? Как бы была этому рада… Я должна приготовить Лену ужин. Он вот-вот придет с поздней смены”.
Восточную Германию, находившуюся под оккупацией и руководством советских сил, превращали в Германскую Демократическую Республику, окружавшую, но не включавшую в свой состав Западный Берлин. Государство под началом немецких коммунистов и рабский сателлит Москвы, ГДР станет местом сурового идеологического конформизма, укреплявшегося усилиями недремлющей тайной полиции, Штази. Однако в 1948 году немецкие коммунисты видели в нем путеводную звезду надежды. В глазах таких людей, как Юрген, “государство социалистических рабочих и крестьян” представлялось раем марксизма-ленинизма, и он хотел стать его частью. Он призывал Урсулу приехать: верным коммунизму шпионам откроется здесь множество возможностей.
Она продолжала колебаться. Лен плохо говорил по-немецки. Дети стали уже почти англичанами. “Они обожали Грейт-Роллрайт”. Тем летом они с Леном отвезли детей на базу отдыха Батлина на южном побережье. Этот типично британский отпуск Нина описывала как “приятнейшее событие” своей недолгой жизни. “Весь день в репродукторы что-то объявляли, каждый вечер были танцы, там были карусели и качели. Апогеем был конкурс красоты. Достаточно было иметь стройные ножки и хорошенькую мордашку. После той поездки у меня появилась новая мечта – выйти замуж за мистера Батлина, разбогатеть и каждый год приезжать сюда в отпуск”. Питер довел старшую сестру до слез, заявив: “Радуйся, если на тебе женится хоть старьевщик”. Нина была пламенной поклонницей королевской семьи: все газетные вырезки она собирала и вклеивала в большой альбом. Особое восхищение вызывала у нее принцесса Елизавета. “Когда меня попросили принести большую капусту из огорода, я завопила: «Принцессе не пристало копаться в саду»”. Маленький Питер собирал коллекцию “Динки Тойз”, литых миниатюрных моделей разных автомобилей. Миша получил стипендию на философском факультете Абердинского университета. Неужели Урсула решилась бы забрать детей из места, ставшего для них домом? Как они все привыкнут к жизни при коммунизме? Она не лгала Скардону, рассказав о некоторых “разочарованиях” в коммунизме. Теперь разорвать связи с Британией ради страны, где она была в последний раз двадцать лет назад, казалось сущим безумием. Грейт-Роллрайт ее успокаивал. “Если я была не в настроении, то просто прогуливалась к своему любимому месту неподалеку, откуда открывался вид на поля и холмы”.
В 1948 году она подала заявление на временную въездную визу в Берлин, получив ответ, что пока визу можно получить лишь для поездок по службе. У Юргена созрел новый план: в начале следующего года у него планировался визит в Чехословакию по научным делам, и он предложил встретиться там. Осиротевшей Урсуле не терпелось увидеться со старшим братом, поведать ему обо всех своих проблемах и получить “добрый совет”. Она прилетела в Прагу 18 января 1949 года. МИ-5 предупредила о ее планах руководителя местного бюро МИ-6: “Урсула Бертон принимала активное участие в шпионаже в Швейцарии во время войны… сообщите, если она привлечет ваше внимание в Чехословакии”. Встреча обернулась разочарованием. Юрген был слишком занят своими безотлагательными встречами и уделил сестре лишь один час. Он с головой ушел в дела. “Юрген никогда не находил времени для душевных излияний и проявлений чувств”. Ей следует вернуться в Берлин, настаивал он, но сперва заручиться одобрением Москвы. “Вряд ли ты сможешь остаться в Германии без согласия Центра”. Юрген по-прежнему любил указывать сестрам, что им следует делать. Нарушив правила разведки, Урсула написала письмо директору ГРУ, отметив, что уже два года не получала вестей от Центра, доложив о тайнике за первым перекрестком после железной дороги недалеко от Грейт-Роллрайта и попросив разрешения на поездку в Германию. Письмо она подписала именем Соня, положила его в конверт, адресованный военному атташе, и, убедившись, что за ней нет слежки, собственноручно доставила его в советское посольство в Праге. После этого она вернулась в Англию и стала ждать.
Линии фронта холодной войны с неотвратимой ясностью были начертаны 29 августа 1949 года, когда Советский Союз провел свое первое ядерное испытание на Семипалатинском полигоне в Казахстане. Американский самолет погодной разведки уловил в воздухе радиоактивные осадки, а 23 сентября президент Трумэн заявил: “У нас появились доказательства, что недавно в СССР был произведен атомный взрыв”. Советские физики-ядерщики достигли уникальных результатов благодаря шпионам, задействованным в проекте “Манхэттен”, и главным образом Клаусу Фуксу. Прочитав об испытаниях бомбы, Урсула ощутила прилив гордости. Советская бомба была практически копией американской. В США успешные испытания получили кодовое название “Джо-1” с шутливой отсылкой к Сталину, но разведсообщество было потрясено стремительным развитием советской программы разработки атомного оружия. По самым смелым оценкам ЦРУ, бомба должна была появиться у русских никак не раньше 1953 года; по оценкам МИ-6 – еще позже. В один момент предполагаемая атомная монополия Америки испарилась. Возросла важность ускорения разработок водородной бомбы. “Ястребы” в администрации США, и генерал ВВС США Кертис Лемей по прозвищу Старые Железные Портки в их числе, призывали нанести атомный удар по Советам, пока те не обзавелись собственной бомбой, чтобы обеспечить глобальную гегемонию Америки. Теперь же любая атака повлекла бы за собой столь же разрушительный ответ: наступила зыбкая,
