доступа к “Веноне”, никаких доказательств Скардон предъявить не мог. После четырех часов допроса он ничего не добился и не был уверен в виновности Фукса. После второго разговора он решил, что тот невиновен. Третий допрос был неубедителен. Скардон упорно проявлял уникальный талант не замечать шпионов прямо у себя под носом.
Но 23 января 1950 года Фукс сам пригласил мистера Снеддона в свой дом в Харуэлле.
“Он явно очень переживал, – писал Скардон. – Я предложил ему снять с души камень и очистить совесть, рассказав мне все с начала и до конца”. Фукс колебался, и вместо того чтобы воспользоваться своим преимуществом, Скардон предложил сделать паузу и пообедать в пабе. “Во время еды он, казалось, все взвешивал и был заметно рассеян”. К моменту возвращения домой Фукс уже принял решение. “Он сказал, что, по-видимому, в его же интересах было бы ответить на мои вопросы”. Этот неожиданный поворот будут потом приписывать уникальному таланту Скардона в проведении допросов. На самом деле Фукс просто решил выложить все как есть без дальнейших понуканий. Скардон был ошеломлен, когда Фукс признался, что последние восемь лет занимался разведкой на Советский Союз, “передавая информацию, связанную с атомной энергией, во время нерегулярных, но частых встреч”.
Три дня спустя в кабинете 055 Военного министерства Фукс подписал десятистраничное признание. Как и разведдеятельность Фукса, его решение о признании напоминало дело принципа, в котором эхом отзывались проповеди отца: “Есть некоторые стандарты морального поведения, с которыми ты живешь и которые нельзя игнорировать […] Я до сих пор верю в коммунизм. Но не в том виде, в котором он существует в современной России”.
Фукс наивно верил, что, после того как он снимет гнет с души, ему позволят продолжить работу в Харуэлле. Заключение под стражу стало для него потрясением.
Арест Клауса Фукса попал на передовицы всех британских газет, даже в Oxford Times, которую получала Урсула. Она содрогнулась от ужаса, продолжив читать статью: немецкий ученый передавал Москве атомные секреты, “встречаясь с иностранкой-брюнеткой в Банбери”. Даже непутевый мистер Снеддон не упустил бы столь очевидной наводки.
Урсула столкнулась с самой значительной угрозой со времен предательства Ольги Мут. Наедине с Леном она обсудила все возможные последствия ареста Фукса. Раз детектив-констебль Чиппинг-Нортона еще не появился у их порога с ордером на арест, Фукс, вероятно, не назвал ее имени. Возможно, он его и не знал. “Я никогда не бывала у него в доме, как и он у меня, – писала она. – Ни разу не ночевала в Бирмингеме, где он работал, поэтому никаких записей о регистрации в гостиницах не существовало”. Фукс, возможно, еще не предал ее, но раскрыл некоторые подробности их встреч, а под присягой в суде, безусловно, всплыли бы новые детали. Тем временем в МИ-5 занимались поисками улик. “Со дня на день я ждала, что меня арестуют”. Процесс по делу Фукса должен был начаться 28 февраля. Мистер Снеддон вот-вот придет за ней. Но покинуть Великобританию будет непросто.
На получение немецкой визы могло уйти по меньшей мере дней десять, если МИ-5 не наложит запрет. Урсула рассказала младшим детям, что они едут на каникулы. Миша в Абердине не догадывался, что мать готовится к побегу в Восточную Германию. Лену придется остаться и присоединиться к ним, когда нога заживет, если к тому времени его самого не посадят.
Годом ранее, чтобы немного поправить дела, Урсула сдала свободную комнату молодой паре – Джеффри и Мадлен Грейтхедам. Джеффри работал на ферме, а Мадлен убирала в доме местного сквайра. С миссис Грейтхед в доме стало веселее, но она была чрезвычайно любопытна. Как раз в феврале она заметила, что Урсула была особенно “встревожена” и сожгла во дворе большую стопку бумаг. “Нас никогда не пускали в погреб. Бывало, она просила меня приглядеть за детьми, пока сама будет в Лондоне, куда она ездила довольно часто”. Мадлен обожала сплетни. “Все это выглядело подозрительно. Но когда мы говорили о своих подозрениях, на нас смотрели так, словно мы все выдумываем”. Мадлен нравилась Урсула – “она научила меня делать мороженое и бисквит”, – но она чувствовала, что в доме творятся какие-то странные дела, поэтому решила присматривать за своей домохозяйкой и выяснить, что же у той на уме. Предыдущие двадцать лет Урсула жила настороже на случай слежки и немедленно заметила, что вопросы Мадлен выходили за рамки праздного любопытства. Урсула вновь жила под одной крышей со шпионкой.
Она купила три билета на самолет до Гамбурга. В четыре больших американских вещмешка она упаковала свои и детские вещи. Эти сборы напоминали, как двадцать лет назад в Шанхае она собирала чемодан для себя и младенца Миши в ожидании сигнала от Рихарда Зорге, чтобы бежать в захваченные коммунистами внутренние районы Китая. Ее нервы были напряжены до предела, она не спускала глаз с полей Грейт-Роллрайта, проверяя, нет ли там соглядатаев из МИ-5.
Тем временем Скардон медленно и методично допрашивал Фукса в камере тюрьмы Брикстон. Размах его шпионажа как в Великобритании, так и в США потряс руководство разведки по обе стороны Атлантики. Фукс не отрицал, что передал Советскому Союзу тайну создания атомной бомбы. Но, как и Фут до него, он рассказал МИ-5 не все. 8 февраля, за два дня до официального предъявления Фуксу обвинений по статье о нарушении Закона о государственной тайне, Скардон выложил перед ним десятки фотографий “лиц, причастных или подозревавшихся в участии в разведдеятельности” в Великобритании и спросил, может ли он опознать кого-либо из них. На одной из фотографий была изображена Урсула Бертон. Фукс отложил несколько карточек в сторону, пробормотав, что “лицо кажется знакомым”. Но пропустил фото Урсулы. А также Юргена Кучински и Ганса Кале. Шесть дней спустя Скардон вернулся, пытаясь вытянуть из Фукса больше подробностей о его советских кураторах. “Вторым контактом, – вспоминал Скардон, – была женщина, с которой ФУКС встречался на проселочной дороге неподалеку от Банбери, в Оксфордшире… Эта женщина, по его оценкам, была иностранкой, хотя хорошо владела английским, и именно на этом языке они общались во время передачи разведданных. По его словам, она была небольшого роста, незапоминающаяся, лет за тридцать. Фуксу показали множество возможных фотографий, но ни на одной из них он не опознал той дамы…”
Оглядываясь назад, можно сказать, что неспособность МИ-5 провести очевидную связь с Урсулой Бертон стала промахом исторических масштабов. Фукс признался, что встречался с советской шпионкой-иностранкой в Банбери; за несколько месяцев до этого Джим Скардон допрашивал советскую шпионку-иностранку в каких-то десяти милях оттуда, в Грейт-Роллрайте. На радаре
