лампу на столе и походя взяла в руки стоявший там табачный пузырек. Оглядев его, она хихикнула:
– Какая красивая вещица! На нем изображены собачки, и нарисованы так живо, просто очарование!
Она подошла к моей постели, продолжая говорить:
– Судя по голосу, у тебя, сестрица, заложен нос. На твоем столе табак, ты уже нюхала его?
Я покачала головой. Открыв крышку, Юйтань вытащила из волос шпильку, зачерпнула ей щепотку табака и насыпала мне на палец. Я поднесла палец к носу и вдохнула. В носу защипало, и острый жар будто бы ринулся к самому моему лбу. Не выдержав, я согнулась и чихнула три или четыре раза подряд.
И действительно, тут же почувствовала себя лучше.
– Эта штука правда работает, – со смехом сказала я.
Затем я взяла в руки табачный пузырек, чтобы хорошенько его рассмотреть. Он был сделан из двухслойного стекла, и на внутреннем слое были изображены три дерущихся кудлатых пса. Нарисованы они были удивительно правдоподобно, и в этой картинке смутно угадывался какой-то посыл.
Разглядывая пузырек, я вдруг припомнила свою утреннюю встречу с восьмой и десятой госпожой, и картинка тут же обрела смысл. Конечно, ведь на ней две рыжие собаки нападали на белого песика. Хотя белый был вынужден противостоять сразу двоим, его это явно не тяготило, напротив, он будто бы насмехался над двумя ярившимися собачонками.
Не выдержав, я начала хохотать. Он сравнил нас всех с собачонками и посмеялся над нашей «собачьей грызней – шерсти полная пасть»! И где только отыскал настолько подходящую к случаю вещицу? Обычно он был таким холодным и серьезным, казалось, вообще не умел смеяться. Вот уж не думала, что и четвертый принц способен пошутить, пускай и несколько плоско! Чем больше я об этом думала, тем больший интерес чувствовала, и незаметно для меня самой всю дневную хандру и раздражение как рукой сняло.
Так как в тот день мне предстояло нести службу в тронном зале, любой неосторожный кашель мог навлечь на меня неприятности, поэтому, хоть я и не была серьезно больна, все же предусмотрительно попросила у Ли Дэцюаня отгул, попросив Юйтань выйти вместо меня.
Полдня я провела в глубоких размышлениях. Затем разыскала Фан Хэ и сказала ему:
– У меня есть одно дело к восьмому господину. Передай, что пару дней я буду отдыхать дома.
Я оставила ворота во двор приоткрытыми, а сама прилегла на бамбуковое кресло-лежанку, слегка раскачиваясь. На лице у меня лежала раскрытая книга, и я, зажмурившись, грелась на солнышке. Когда ворота тихо скрипнули, я убрала книгу, открыла глаза и крикнула:
– Проходите!
Снова раздался скрип, и во двор, толкнув створку, вошел восьмой принц. Оставив ворота приоткрытыми, как и было, он окинул взглядом меня, стоявшие рядом жаровню и чайный сервиз и со смешком сказал:
– А ты хорошо устроилась.
– Ты правда мне завидуешь? – поинтересовалась я, поднимаясь. – У тебя есть столько всего, чем можно насладиться.
Он помолчал, глядя на клубящийся над жаровней сизый дымок, а затем спросил:
– Серьезна ли твоя болезнь? Почему же ты совсем не заботишься о себе? Лил дождь, а ты решила выйти прогуляться.
Я покачала головой:
– Я попросила тебя прийти сегодня потому, что хотела спросить кое о чем. Судя по словам маленького Хунвана, он часто ищет повод для нападок на мою сестру, это правда?
Принц слегка нахмурился и, поколебавшись, спросил:
– Когда это Хунван сказал такое?
– Когда – не так важно, важно содержание, – едва заметно улыбаясь, заметила я.
Восьмой принц взглянул на меня с некоторым сожалением и покачал головой:
– Это была всего-навсего болтовня ребенка, а ты решила, что это чистая правда?
– Лишь дети одни и говорят правду, – улыбнулась я, пристально глядя на него.
– Хунван время от времени ходит к Жолань и поднимает шум, – снова нахмурился принц. – Но сама Жолань улыбается и говорит, что ребенок просто любит пошуметь и ей все равно. Ты же всерьез выдвигаешь какие-то обвинения. В чем причина?
– Хунван – твой единственный сын. Ты души в нем не чаешь, и это твое право, – холодно отозвалась я. – Но закрывать глаза на то, что кто-то использует ребенка, чтобы нанести другому обиду, – это уже слишком.
– Думаешь, я не говорил с Хунваном? – пытливо поинтересовался принц. – Тебе известна лишь малая часть того, что происходит в моем поместье, а ты уже заклеймила меня злодеем?
Чувствуя нарастающее раздражение, я холодно усмехнулась:
– Мне безразлично, что происходит в твоем поместье. Я лишь надеюсь, что ты помнишь: жизнь моей сестры была загублена из-за твоей оплошности, и мне хочется верить, что ты хорошо о ней заботишься. Что до того, скандалит ли Хунван просто потому, что любит безобразничать, или же нет, – с этим ты разберешься как-нибудь сам.
Злобно взмахнув рукавами, он тут же повернулся и направился к выходу. Дойдя до ворот, принц внезапно остановился и, обернувшись, спросил:
– Что же с нами случилось? Разве нам не было хорошо в степях? Почему же сейчас мы не можем разговаривать как тогда? Мы и так редко видимся, почему же каждый раз нужно ругаться со мной?
Я стояла, опустив голову, и молчала, чувствуя легкую грусть. В степях мы были вдвоем, лишь ты да я, и там не было ни императорского престола, ни твоих жен, ни твоего сына. Сейчас, когда нас с тобой разделяют столько людей и столько событий, разве может все быть как прежде?
Тихонько вздохнув, восьмой принц подошел и обнял меня со словами:
– Я поговорю с Хунваном. Не сердись так сильно из-за одной фразы маленького ребенка.
Я положила голову ему на плечо, промолчав. Через несколько мгновений он вновь мягко заговорил:
– Если ты так сильно беспокоишься за сестру, то почему бы тебе не стать моей женой поскорее? Разве это не будет лучшим решением? Вы с ней сможете видеться каждый день, и ты всегда будешь рядом. Кто осмелится обидеть старшую сестру «тринадцатой сестренки»? Разве не побоятся получить оплеуху?
Я продолжала молчать. Может, они считают романтичным, когда сестры вместе прислуживают одному супругу, но мне это казалось колючкой, намертво впившейся в самое сердце.
Так и не дождавшись ответа, восьмой принц тихо спросил:
– Ты еще не обдумала мое предложение? Сейчас я чувствую, что совсем запутался, и не понимаю, о чем ты так долго думаешь. Ни за что не поверю, что ты трусиха, которая боится смерти. Так почему ты колеблешься? – Заставив меня поднять голову, он взглянул мне прямо в глаза. – Неужели ты совсем не уверена во мне? – Помедлив, он
