Рядом со мной уже давно не было никого столь молодого и красивого. Это хорошо на меня действует. Это греет мои старые кости… Ты моя плоть и кровь. И этому я обязан Дженнифер! Она была лучшей из всех.
Пилар улыбнулась мягко и загадочно.
— Но ты меня не проведешь, маленькая кошка! Я точно знаю, почему ты так терпеливо сидишь здесь и слушаешь меня… Деньги… Вся причина, в деньгах… или, может, ты будешь уверять, что любишь своего старого дедушку?
— Нет, я тебя не люблю, но ты мне нравишься. Это правда, можешь мне поверить. Возможно, ты и испорченный человек. Но даже и это мне нравится. У тебя в жизни было много интересного, ты много путешествовал и пережил много приключений. Если бы я была мужчиной, то жила бы точно так же.
Симеон кивнул:
— Да. Может быть, ты и поживешь так. Говорят, что в нас отчасти течет цыганская кровь. В моих детях, за исключением Гарри, она, кажется, не дает о себе знать, но полагаю, что в тебе она скажется. Нужно только уметь ждать. Как-то я ждал пятнадцать лет, чтобы поквитаться с человеком, который обидел меня. Это еще одна характерная черта нашего семейства. Мы ничего не забываем. Мы мстим за любое зло, нам причиненное, даже через — много лет. Того человека я настиг пятнадцать лет спустя… Я растоптал его, разорил, уничтожил! Это было в Южной Африке. Великолепная страна!
— Ты что же, еще раз был там?
— Да, после женитьбы я провел там пять лет. Но больше никогда не возвращался туда. — Он понизил голос. — Подожди-ка, я хочу показать тебе кое-что.
Он с трудом встал, взял свою трость и заковылял к сейфу, открыл его и поманил Пилар:
— Вот! Посмотри на них! Потрогай их! Дай им просыпаться сквозь твои пальцы!
Он засмеялся, поглядев на ее удивленное лицо.
— Это алмазы, дитя мое! Алмазы! Глаза Пилар расширились:
— Но ведь это же просто маленькие камешки!
— Это неотшлифованные алмазы. Такими их находят.
— А если их отшлифовать, то они будут сверкать, как настоящие алмазы? Нет! Я не верю в это!
Он по-царски наслаждался произведенным впечатлением.
— И тем не менее, это правда. И эта пригоршня простых маленьких камешков стоит многие тысячи фунтов.
Пилар повторила его слова, каждое в отдельности, неуверенным голосом:
— Многие… тысячи… фунтов?
— Скажем, девять или десять тысяч как минимум. Это, знаешь ли, довольно большие камни.
— Почему же ты их не продашь?
— Потому что мне хочется, чтобы они оставались здесь, мне не нужны деньги.
— Ах вот, значит, почему!
Пилар, кажется, была глубоко потрясена.
— А почему ты не отдашь их отшлифовать, чтобы они стали красивыми?
— Потому что они мне больше нравятся такими. Лицо его вдруг помрачнело. Он отвернулся и сказал как бы самому себе:
— Потому, что когда я держу их в руках, они возвращают мне ясное солнце, запах широких пастбищ, стада быков, старого Эйба, друзей, те незабываемые вечера…
Тихо стукнула дверь.
— Быстренько положи их обратно и закрой дверцу сейфа! — шепнул Симеон, а затем крикнул: — Войдите!
Вошел Хорбюри и почтительно сказал:
— Чай, сэр.
***
Хильда воскликнула:
— Ах, вот ты где, Дейвид! Я тебя везде ищу. Но тут — нам нельзя оставаться. Здесь не топлено.
Дейвид не сразу ответил ей. Он с побледневшим лицом стоял перед глубоким креслом. Наконец выдавил из себя:
— Это ее кресло… Она всегда сидела здесь, в этом кресле! Только сатин немного выцвел.
Хильда слегка наморщила лоб:
— Понимаю. Ну пойдем же, Дейвид. Здесь очень холодно.
Но Дейвид как будто не слышал ее. Он смотрел вокруг.
— Да, здесь она и сидела чаще всего. Я еще помню, как усаживался там на табуреточке, когда она читала мне вслух… «Джек, победитель великанов» — да, именно это она мне и читала, когда мне было лет шесть.
Хильда взяла его под руку:
— Пойдем, вернемся в гостиную, любимый. В этой комнате, кажется, сто лет не топлено.
Он послушно повернулся к ней, она чувствовала, что он дрожит всем телом.
— Совсем как тогда, — пробормотал он. — Совсем как тогда… как будто время остановилось…
Хильда огорчилась, но не подала виду, как ни в чем не бывало продолжала говорить весело и громко:
— И куда они все подевались? Ведь уже время пить чай.
Дейвид открыл дверь в другую комнату.
— А здесь должно стоять пианино. Вот оно. Интересно, на нем все еще можно играть?
Он сел перед инструментом, открыл крышку и заиграл гаммы.
— В самом деле! Оно, кажется, даже настроено.
Он начал играть, мягко касаясь клавишей.
— Что ты играешь? — спросила Хильда. — Эта пьеса мне вроде бы знакома, но я не знаю, что это.
— Я не играл эту вещь уже много лет. Она когда-то особенно любила ее. Это одна из песен без слов Мендельсона.
Нежная мелодия заполнила комнату.
И вдруг Дейвид уронил руки на клавиатуру, прозвучал диссонансный аккорд. Он встал. Лицо его было белым как мел, он весь дрожал.
— Дейвид, — умоляюще сказала Хильда.
— Оставь, это ничего… Действительно ничего…
***
Колокольчик у двери резко зазвонил. Трессильян встал со своего стула возле кухни и не спеша двинулся к выходу. Колокольчик зазвонил еще раз. Трессильян наморщил лоб. Через матовое стекло он увидел силуэт мужчины в мягкой шляпе с отвисшими полями… Трессильян провел рукой перед глазами. Это было прямо какое-то наваждение. Все как будто разыгрывалось второй раз. Ведь с ним однажды уже было такое… определенно было.
Он отодвинул засов и открыл дверь.
— Здесь живет мистер Симеон Ли? Я хотел бы поговорить с ним, — громко сказал мужчина.
Этот голос заставил Трессильяна напрячь память. Он был похож на голос его господина тех добрых, старых времен, когда тот вернулся в Англию.
Он в сомнении покачал головой:
— Мистер Ли не встает с постели. Он редко принимает гостей… Если вы…
Незнакомец перебил его, достав конверт, который передал дворецкому:
— Пожалуйста, передайте это мистеру Ли.
Симеон Ли извлек из конверта чистый лист бумаги. Он удивился, а затем улыбнулся.
— Это просто великолепно, — сказал он и приказал дворецкому: — Приведите сюда мистера Фарра, немедленно, Трессильян. Я только что вспомнил Эйба Фарра… Эйбенайзера Фарра. Он был моим деловым партнером в Южной Африке, в Кимберли. А тут вдруг появляется его сын.
Трессильян удалился и спустя некоторое время объявил о приходе мистера Фарра.
Стивен Фарр порывисто вошел, но попытался скрыть свое волнение за уверенными манерами.
— Рад видеть вас! — воскликнул Симеон Ли. — Значит, вы — сын Эйба?
Стивен смущенно улыбнулся:
— Это мой первый визит в Англию. Отец
