Немецкий офицер подтвердил наши догадки: мы уже были задействованы во многих секретных и тайных операциях рейхсмаринэ — германских военно-морских сил, поэтому военному командованию не хотелось привлекать к решению этой задачи, пусть даже и немцев, но не посвященных в секреты Третьего Рейха».
«А вы не думали, что это может означать лишь одно — ликвидацию всей вашей группы, чтобы сохранить немецкие секреты?» — спросил военный атташе.
«Нет, вначале не думали. Да и вообще не думали. Как мы слышали от фон Бютнера, мы были командой номер два в германском флоте. А команда номер один находилась где-то в Средиземноморье, но в конце войны её вообще отправили куда-то за пределы Германии. Лейтенант часто говорил, что мы с командой номер один предназначены для работы и после войны.
При осмотре днища лодки мы определили, что повреждений, влияющих на мореходные качества субмарины, нет. И лодка вскоре ушла своим ходом из базы.
Но война подходила к концу — это было заметно по участившимся бомбежкам немецких военно-морских баз и быстро уменьшавшемуся числу германских боевых кораблей.
Хотя все, до последнего немецкого солдата на базе, были задействованы по боевому расчету, нас, водолазную команду из пленных моряков, никто никогда не трогал, а, наоборот, — берегли. Наш начальник, фон Бютнер, все меньше работал с нами и, естественно, меньше заботился о нас. Понятно: война шла к концу, и ему надо было подумать о своей судьбе, а не о жизнях пяти пленных русских.
Не знаю точно, каким образом, но руководство базы назначило того немецкого военно-морского офицера, который был с нами на секретной подводной лодке, руководителем сектора «Р» базы, то есть нашим новым начальством. Нам почему-то его не представили, и все то время, которое мы с ним работали, мы его называли по званию — «инженер-капитан». Однако один из высокопоставленных немецких офицеров, может быть, даже какой-то адмирал, однажды сказал про него в кругу офицеров на борту нашего водолазного бота, что если бы «этот «яд», — он указал на инженера-капитана, — тогда в России развернулся бы в полную силу, нам не пришлось бы оставлять русским и подрывать несколько самых современных кораблей рейхсмаринэ».
Наступили последние дни войны. Ни к каким глубоководным работам нас больше не привлекали. Мы даже думали, что о нас совсем забыли, потому что, случалось, нас даже забывали покормить. С каждым днем мы замечали, что в какой-то необъяснимой последовательности пустеют соседние с нами жилые помещения.
Однажды привезли большую группу военнопленных, как и мы, одетых в немецкую форму вспомогательной службы с латинской буквой «Р». Немного позже в этой команде мы отыскали наших старых знакомых, которые попали в группу «людей-торпед». Никто из них о своей судьбе не рассказывал и нас не расспрашивал, как, впрочем, и мы.
В конце апреля сорок пятого года наша база опустела почти полностью: остались лишь мы да человек тридцать охраны из вновь прибывшего подразделения СС, которое состояло из одних офицеров. В ночь на тридцатое апреля нас подняли и приказали построиться в полной форме с вещами в одном из гротов. Нам объявили, что настала наша очередь эвакуироваться с базы. К гроту причалила небольшая баржа, на которую погрузили первую партию из нашей команды.
Но тут подбежал один из охранников базы и сказал, что вторая баржа подойдет попозже, потому что сломался буксир, и что-то зашептал на ухо начальнику охраны. Фон Бютнер и наш инженер-капитан тоже слышали слова охранника. Тогда инженер-капитан сказал громко, что он осознает свой долг перед родиной и все, что от него требуется, выполнит безоговорочно.
Присутствующие офицеры пожали ему руку, отдали воинскую честь, как будто прощались навсегда, и ушли на буксире с первой баржей. Но инженер-капитан ещё при них тут же дал команду запустить наш водолазный бот, взять на буксир оставшуюся баржу и причалить её возле грота.
Нас оставалось человек сорок, в основном все русские, инженер-капитан приказал нам грузиться на эту маленькую десантную баржу, которая больше была похожа на широкую металлическую плоскодонную лодку. С трудом мы разместились на ней и вышли в открытое море.
Но баржа обогнула остров и направилась к берегу. Когда мы высадились на берег, инженер-капитан подозвал нашу команду и, к нашему удивлению, заговорил с нами на чистом русском языке. Он потребовал, чтобы мы быстро составили списки по номерам, вытатуированным у нас на предплечьях. После этого он по списку выдал нам наши личные дела, доставая их из металлического ящика — сейфа. Мы поинтересовались судьбой тех, кто ушел раньше нас с первой баржей. Он сказал, что скорее всего эта группа уничтожена — баржа, на которой она следовала по приказу командования, должна была быть затоплена в открытом море. Подобная судьба ожидала и нашу группу, но инженер-капитан решил во что бы то ни стало нас спасти и добился своего.
У нас было много вопросов, а времени не было — уже занимался наш первый свободный рассвет. Тогда-то инженер-капитан и сказал нам об Одессе, о том, как найти человека с попугаем. Когда мы разделились на группы, одной он оставил свой пистолет «люгер» с патронами, другой дал гранату, а нам отстегнул от своего ремня вот этот нож и отдал его мне. Он сказал, что война вот-вот закончится, но мы пока ещё находимся на территории, занятой немецкими войсками. Поэтому сначала необходимо держаться всей группой, а уж после, отойдя от берега на приличное расстояние, можно и разделиться».
«Припомните, пожалуйста, точно, Кирилл Мефодиевич, когда именно вы с вашими товарищами покинули секретную базу немецких подводных лодок и оставался ли кто-нибудь на базе после того, как вы её покинули?» — спросил военный атташе.
«Для нас освобождение и Победа пришли так быстро, что с точностью до дня назвать время оставления базы очень трудно. Вы понимаете: неожиданное вызволение и воздух свободы на нас так повлияли, что первые сутки-двое мы особо никуда и не двигались. Но с большой долей уверенности могу сказать, что это было в мае сорок пятого.
А что потом случилось с нами, я думаю, вы уже знаете от Сергея Альбертовича. Поэтому я сразу хочу обратиться к вам за помощью».
«Слушаю вас внимательно, Кирилл Мефодиевич,» — отозвался Голубев.
«Не могли бы вы попробовать через Министерство обороны разыскать хоть какую-нибудь информацию об этом человеке и том, другом, с попугаем».
«Мы сделаем соответствующий запрос в министерство и в военные и исторические архивы и постараемся найти этих людей. Очень был рад с вами познакомиться. Могу я к вам заехать и ещё поговорить с вами и вашими товарищами на эту тему?»
«Конечно, мы всегда будем рады!» — искренне отозвался Овчинников.
Дальше послышался щелчок отключившегося диктофона — пленка в кассете кончилась.
Глава 99
Напротив Иваненко, в черном кожаном кресле у камина, в гостиной шикарной дачи сидел его начальник, генерал Соловьяненко. Справа и слева от него разместились Матвей Борисович Суздальский и Вадим Олегович Котов. Все трое смотрели на молодого человека. Их взгляды и затянувшееся молчание угнетали капитана.
— Хорошо, — произнес наконец генерал, прерывая какую-то свою мысль. А сам-то ты как оцениваешь свою работу?
— Оценка ясна, — ответил Станислав Михайлович. — Оценка совсем плохая. Однако я включился в действие в тот момент, когда всей нашей операции грозил провал, и я смог сделать только то, что сделал.
— Ты хочешь сказать, начни ты сначала, ты бы действовал точно так же? — брызгая слюной взвизгнул Соловьяненко.
Иваненко молчал. Генерал посмотрел на Суздальского. Тот, казалось, не проявлял никакого интереса к разговору двух офицеров одной из влиятельнейших спецслужб страны. Тогда генерал перевел взгляд на Полковника. Котов, усаживаясь поудобнее в кресле, изрек:
— Вы, Станислав Михайлович, совершили ряд грубейших ошибок и смеете утверждать, что в будущем поступили бы точно так же? То есть совершили бы точно такие же ошибки?
— А как я должен был поступить?
— Главное в вашем деле, — вставил слово Суздальский, — терпение и хладнокровие, хладнокровие и терпение. И умение ждать. Вот так-то!
«Ждать? Чего? Второго пришествия?» — в сердцах возразил про себя Иваненко, но вслух ничего не сказал.
Генерал бросил взгляд на Полковника, который, склонив голову, барабанил пальцем по красному дереву огромного стола.
— Если учесть ситуацию, которая сложилась после операции в сыскном агентстве «Кристи и Пуаро», я лично одобряю попытку устранить последствия своих же действий со стороны капитана Иваненко, — снова подал голос Полковник.
Вступление вселило некоторую надежду. Но только в того, кто не знал Полковника. Теперь он поднял свой указательный палец и направил его в грудь капитана.
