Сонет в защиту Марианны
«О вкусах не спорят» и глотки зазря не дерут,А сразу дубину (не то кирпичину) берут.И спорщик при виде дубины (не то кирпичины)Действительно — больше не видит для споров причины.
Эпиграммы
Сегодня сериалы в моде:Мы сразу к ним попали в тон.Тем человеку легче вроде,Чем больше серий видит он.
Но раздражительный пижонГотов напасть — путём пародий —Уж и на зрелища в народе,Который хлебушка лишён.
«Ах! Марианна примитивна!» —Бунтуют снобы. Им противно.Что здесь без грязи обошлось.
А залепи в них неучтивоСплошной похабщиной — небосьВ ней не увидят примитива!..
1996Стансы
Хвала великой прозябательнойСпособности журденских масс!Но их натуры занимательнойЯ не поклонница как раз.
Я не ищу амёбной участи.Дожить хотела бы и я,Но не благодаря ЖИВУЧЕСТИ,А СТОЙКОСТИ благодаря.
Я не желаю быть комическимВсекоммунальным существомИз тех, что жизнь берут КОЛИЧЕСТВОМ,А думают, что… БОЖЕСТВОМ!
Им не понять (в горячке ловчества),Что большинство не божествоИ что надышанность сообществаНе есть — возвышенность его.
Ты помнишь, как в икру лягушечьюФилистер гофмановский влип?Тебе бы всё — смешки, игрушечки,А человек пропал! Погиб!
Хоть отряхнулся он, как водится,Вернулся к жизни и труду, —Я ни к труду, ни к безработицеЗа этим типом не пойду.
Не принесут мне утешенияНи вавилонское смешение,Ни кухонный переполох.Количественные решенияНе для поэта, — видит Бог!
Количественное клокочествоНесёт войну, разбой, недуг…Кто забракует одиночество,Тот и для общества — не друг.
Хвала могучей, прозябательнойНепотопляемости стай,Но с их сплочённостью ласкательнойСовпасть мне, Господи, не дай!
Чем в общей бочке быть спасённою,Втереться сельдью меж сельдей, —Быть лучше — ветром унесенноюОт времени и от людей.
18–19 июля 1996Пушкин и Вольтер
Не знаю: были правы иль не правыАнтичности улыбчивые люди,Но в том, что были счастливы они,Последние сомнения гони:На древности серебряном сосудеТы не увидишь пятен в наши дни.
Искусство — отблеск счастьяНе прямой.И лишь НЕПРЕВЗОЙДЁННОЕ искусствоОтчётливей о счастье говорит;Смелей, прямей в рог радости трубит,Являя нам и светлый непокой,И весь возможный мир сообщности людскойЗатем, что не запальчиво, не шустро,Не переусложнённо, не красно,А попросту — БОЖЕСТВЕННО оно.
О, был ли счастлив наш поэт великий,Когда, под шум древес многоязыкий,Кумирами язычества пленён,Он был… христианин? Но, дружный с наважденьем,И вещим, озорным ведомый заблужденьем,ВПОЛНЕ христианином — не был он?Поэт, которому весна стучится в грудь,Пока хоть так, — но счастлив будь!
Прозренье редко людям душу греет.А заблуждение не долго длится.Простим часы гармонии певцу;Тому и «многобожие» к лицу,Кто эллинских богов так близко видит лица,Неповторимому доверясь Образцу.
Простим полуневеденье блаженныхВоспитаннику статуй совершенных!Что вкруг него?Античность во плоти,Чьи духи осязаемы почти…И сладок лёгкий хлад касаний их мгновенных.
Судьба ль тебе назначила, Поэт,Быть одиноким даже и со свитой?Жить отрицаньем, но… во цвете лет?Безверие питать. Однако ж под защитойТаинственных божеств Эллады знаменитой.
Но в миг младоязычества (игройБеззвучной схвачен изваяний ройУлыбчивый…) —«Фернейский злой крикун»При них же… И настройку вещих струнФернейцу приписать так хочется порой!
Твоей прохладой, мрамор ключевой,И свежей тяжестью листвы над головой,И виршей звонких записью живойНе знаешь иногда — кому обязан:Наивным грекам?Царскосельским вязам?Или сарказму радостно-кривойУсмешки вашей, искуситель старый,Гудоновский Вольтер, насмешник сухопарый?
Святой Господь, помилуй и спасиЛюдей, меж нигилизма и красыУвязнувших, пленясь неравной парой!Забыв, что дале — ад; забыв, что на РусиОглядка надобна; что ментор хитроярыйВесь круг полётов пленника следит, —Опомнись! И спроси, доверчивый пиит:Кто, ежели не Бог, безумца защитит?
Не поздно ли?Тогда… Зачем так дивно веетТеплом — ослабевающий закатОт невесомых лиственных громад,От их цветного дырчатого мрака?(Бывает мрак, но радужный, однако!);Зачем ты счастлив?Ах! Ещё успеетИсправиться неисправимый бард!Хоть и не Феб его накажет за азарт,Не Пан и не Гермес, — проказливые дети,А тот безбожный мим,Что примешал своё изображенье к ним,Не веруя ни в них и ни во что на свете;Ни в радость, ни в друзей, ни в стоящих врагов,Ни в христианских, ни в языческих богов…
О! Там, где Царское, где Павловск, ПетергофС их европейским сном, укромным и пригожим,Ещё не дрогнули перед лицом снегов,Где путник всё ещё не схвачен бездорожьем, —Легко мешает он язычество с безбожьем,А солнечный Олимп — с вольтеровым подножьем,Как воду и вино… И в идолах досельЕщё равны ему Гудон и Пракситель,Вольтер — и светлый Феб; не видит он вражды их,—Взращённых, мнится, в родственных стихиях;И то! — ведь лиственный един над ними свод:За небожителя и леший тут сойдёт.
А ты, — доверчивый сын творческого жара,Поклонник идолов от мала и до стара,Вестимо, знамо, ты «язычник» не всерьёз!Но блеск античных снов,Но пир счастливых грёз,Безверия в душе твоей смягчив удары,Замаскирует лик надвинувшейся кары,Не даст отпутаться от многих тонких пут…И этот каменный потатчик — тут как тут:Рад яды расточать и старческие чарыИ жёлчный смех мешать с аккордами кифары, —Как будто и его в Элладе с мёдом ждут!И просят у него, почти как снисхожденья,Немного уксусу для целей возрожденья!Стой, пиротехник зла и учредитель смут, —Богов не тронь! в тебе они ВТРОЙНЕ умрут!Дела твои — не загляденье;— Вот, — прокричит людской, хотя и поздний, суд, —Вот верх паденья! Низ паденья!
…А годы мчатся вскачь.Вопросы есть? О, есть!И нечисть, как всегда, их за народ решает.И век не устаёт умам тенёта плесть.А для инспекции — видоков приглашает…Что духу времени твоё вино с водой?Гляди, — ещё не то ещё не с тем смешаетСей ветренник полуседой!..
А что же, мсьё Вольтер, твой первый ученик?Ты упустил его, «единственный старик».Держись! Тебе ещё увидеть остаётся,Как (словно брезгая достичь твоих седин)На чернорецкий снегПадёт ХРИСТИАНИН.И ХРИСТИАНСКАЯ из раны кровь прольётся.
Август 1996Исповедь «мимозы»
