выведет из равновесия.
Я знал, что торговец не даст мне и капли воды. Во-первых, не захочет об меня пачкаться, во-вторых – ему совершенно не нужно, чтобы я лишнюю секунду провел у прилавка. И в-третьих, куда проще подать монетку, чтобы отвадить Оскверненного, чем ждать, пока тот наестся и напьется.
Отношение к отверженным многое говорит о нас и о нашем мире. Бросить милостыню члену низшей касты считается куда меньшим грехом, чем преломить с ним хлеб. Почему – непонятно, но уж такой мир сотворил для нас Брам.
– Пожалуйста… Хоть что-нибудь… Помогите!
Я решил усилить впечатление и вытошнил еще немного заранее подготовленной кашицы. На моем рукаве повисла ниточка слюны.
Похоже, торговец уже готов был последовать моему примеру. Позеленев, полез в карман, запустил руку в кошель и швырнул мне несколько монеток без разбора.
– Вон… – Он осекся, сообразив, как воспримут его слова окружающие, и тут же поправился: – Вот это тебе поможет. Купи себе лекарств, купи чего угодно. Бери-бери, бедняжка. – Искренности в его тоне не было ни на грош.
Я подобрал монеты дрожащими руками, позволив нескольким чипам упасть в пыль:
– Спасибо тебе, тысячу раз спасибо, сам…
Я пошарил в грязи, собрал денежки и убрался от прилавка.
Горсть чипов удобно легла в ладонь, и я сжал пальцы, чтобы металл не блеснул в лучах утреннего солнца. Ребенок с деньгами в ручонке, да еще Оскверненный, да еще и воробей любого введет в искушение, так что пересчитывать милостыню на улице стал бы лишь полный недоумок.
Я миновал троицу странников из Лаксины, одетых в облегающие верхнюю часть тела хламиды. Мужчины показывали человеку в ларьке фарфоровые мозаичные плитки, явно пытаясь обменять их на местные ранды. Разговор шел на универсальном языке торговцев.
Окинув их взглядом, я промолчал. Если человек настолько туп, что пытается наменять денег у уличного торгаша, – значит, сам идет мошенникам в руки. Так им и надо.
Ларек остался за спиной; я свернул в переулок, а из него – в другой. У стен сидело несколько бродяг, вытянув ноги прямо в проход. Я подавил вздох, не желая издавать лишние звуки. Пройти мимо них будет нелегко.
Бродяги были одеты в большие, не по размеру, хламиды с капюшонами. В таких и удобно – можно как следует завернуться, – и ночью тепло. Капюшоны бездельники надвинули на глаза, избегая солнечного света.
Белоглазые… Жизнь научила меня держаться от них подальше. Белая отрада – наркотик, который извлекали из смолы растений, – вызывала быстрое привыкание, нарушая умственные и телесные способности. От долгого употребления этой пакости глаза наркоманов становились однородного молочно-белого оттенка и переставали переносить яркий свет. Зубы начинали сверкать, словно слоновая кость. У некоторых утрачивали цвет и десны.
За флакон мутной жидкости белоглазые готовы были совершить любой, даже самый безжалостный поступок. Якобы они продавали все, что имеют, за одну-единственную дозу. Продав свое, принимались за вещи родственников, а когда кончались и они – начинали торговать собой.
Для них не было ничего святого. И ни один человек, оказавшийся поблизости от белоглазых, не мог считать себя в безопасности.
Я замедлил шаг, не желая привлекать к себе внимание. Если воробей спешит – значит, одно из двух: либо попал в беду, либо при деньгах. И так и эдак – легкая добыча.
Белоглазые пребывали в ступоре. Голову на звук шагов поднял лишь один. Я отвел взгляд и как ни в чем не бывало двинулся вперед, однако наркоман заерзал и вытянул руку ладонью вверх.
Я вздохнул. Попытаешься пройти мимо – осложнишь себе жизнь. Кинуть монетку тоже опасно. Стоит белоглазым понять, что я несу дневную добычу Митху, они тут же на меня насядут. Сколько ни дай – все будет мало.
Я прикинулся увечным, согнувшись чуть ли не пополам, словно мучался болями в спине, и закашлялся. Дрожащими пальцами протянул бродяге монетку, сделав вид, что трясучка не дает мне опустить ее в протянутую руку.
На улицах я провел немало времени и навострился различать на ощупь медные ранды, оловянные чипы и железные буны. О серебре и золоте уж не говорю – это несбыточная мечта. Так что в ладонь белоглазого, разумеется, упал оловянный чип.
– Да благословит тебя Брам, – слабым голосом пробормотал я.
Белоглазый зажал чип в руке и привычным плавным движением спрятал его в складки хламиды. Похоже, на белой отраде сидит не первый день. Благодарности не последовало – видать, все силы ушли на то, чтобы посчитать в уме, хватит ли денег на очередную дозу.
Слава богу, его товарищи даже не шевельнулись, и я дошел до конца, где повернул направо, углубляясь в темные закоулки вдали от главной дороги.
Если желаешь сохранить что-то в тайне от других воробьев и им подобных созданий, гнездышко следует вить там, где птицы не летают, – чтобы о нем никто не чирикнул.
Дойдя до середины очередной улочки, я остановился у секции кирпичного забора и нашел место, где строительный раствор потрескался и осыпался. Сунув пальцы в щель, вытащил один кирпич.
За ним лежало мое сокровище. Кое-что хранилось и в спальне воробьиного дома – чтобы не возбуждать подозрений. Однако самое ценное находилось в этом маленьком тайничке. Естественно, всю добычу я в общий котел не сдавал.
В двух холщовых мешочках содержалось целое состояние – для воробья из Оскверненных уж точно. Два медных ранда и восемнадцать оловянных чипов. Для кого-то такие деньги – мелочь, однако мне они гарантировали ночлег и еду на целый месяц.
Разжав руку, я пересчитал монеты, что кинул мне торговец. Пять чипов и один ранд. Неплохая добыча. Не каждый воробей столько зарабатывает за дневную смену. Так или иначе, Митху я должен сдать достойную сумму. Принесешь слишком много – он будет ожидать от тебя новых подвигов, и откладывать станет сложнее. Сдашь мало – накажут, да и следить потом будут более пристально.
Ни того ни другого я себе позволить не мог.
Ранда было бы достаточно, однако весь улов одной монетой? Прошли те времена, когда я мог появляться с подозрительно круглой суммой, так что пришлось отсчитать еще два чипа.
Вполне разумная сумма, которая устроит предводителя воробьев и не заставит его задуматься, не зажал ли я часть добычи. Оставшиеся три чипа присоединились к своим собратьям в тайнике. Вернув кирпич на место, я быстро пошел к концу переулка, и вдруг за спиной раздался резкий свист.
Не оборачиваясь, я припрятал монеты в карман бриджей.
Свист повторился.
– О, маленький воробушек! – Знакомый голос. Габи… Наверняка не один, а с Типу.
Шад…
Я сдержал
