Ясно, что монументальную серьезность и национальное достоинство возвращения в тысячелетний рейх, осуществляемого при поддержке немецкого генерального консульства, нельзя ставить под сомнение чрезмерным акцентом на съестное в багаже, а значит, никаких кругов колбасы, нанизанных на руку, никаких брусков шпига в ручной клади!

Если бы на проводы догадались пригласить здешнего владельца типографии Каспаровича с его вечно набитым брюхом, какого не постеснялся бы и Санчо Панса, он, возможно, сострил бы в первый и в последний раз в своей жизни набожного католика-наборщика, не зря же мысль о покупках в деликатесной лавке на Илице пришла в голову именно ему. «Сначала сало, а мы следом», — вот что он мог бы произнести.

Протокол снов № 3 (дневная греза располовиненной совести): Располовиненные фотоальбомы попадают в надежные укрывища. Брат Капитана получает увенчанный премией географический атлас в качестве прощального подарка

В эмиграцию, естественно, отправились с фотоальбомами — с маленьким коричневым, на обложке которого оттиснуты цветы, из школьных и девических времен — снимки с длинными косами и лютней в руках, моментальный снимок в образе индианки на достопримечательном балу-маскараде, групповые фотографии на горных перевалах: восхождение на Этчер в день весеннего равноденствия, копия официальной фотографии из студенческого билета. Большой черный альбом с белым кантом: свадебное путешествие — на одной из скал на острове Арбе, безыскусное жилище Фришхерца на Шоттенринге, Капитан в конце периода службы в статусе Матросика, но уже со священной для него уже тогда трубкой «Данхилл» во рту, Капитан в штирийском национальном костюме и головном уборе на борту парохода «Рудольф» (летом на Грундльзее), двойной портрет супружеской четы, снятой Фришхерцом при помощи первоклассной «лейки», той самой, которая запечатлела и боевые пляски албанцев, и съезд нацистской партии в Нюрнберге. Зеленый альбом: первая фотография моего младенческого «я», моя млекососущая малость во всех мыслимых и немыслимых ситуациях; затем уже — в клетчатом комбинезончике и белой вязаной шапочке (шапочке следовало быть синей, однако правило — синее для мальчиков, розовое для девочек — было признано в семье слишком мелкобуржуазным) — на первых рискованных выходах под устрашающие атаки венского воздуха; на руках у матери; глядя снизу вверх на отца: между нами мяч — между его жирафьими ногами и моими ножками таксы.

Но когда окончательно решаешь вернуться в рейх, невозможно на голубом глазу прихватить с собой в яму ко льву фотодоказательства осквернения расы (пусть и миновавшего), тем более что возвращаешься без опаски — в благодетельной тени полноправного великогерманского паспорта. Так что же, Капитанше следует утопить фотоальбомы в Саве, и пусть все прекрасные воспоминания плывут по течению в сторону Белграда? Как бы поступил на ее месте Капитан, нельзя себе даже представить, но ведь то и дело слышишь о нежнейших мужчинах, отцах семейства, трогательно любящих супругах и пылких любовниках, которые в часы опасности без колебаний и вроде бы без страданий избавляются от священных амулетов былого. Не исключено, что и Капитан взошел бы на мост через Саву, чтобы избавиться от фотоальбомов, может быть, насвистывая какую-нибудь тоскливую песенку, лишь бы получше выглядеть в собственных глазах:

Далек мой берег морской,Далек и мой край родной,Но дальше всего, друзья,Любимая моя!

Нет, это нельзя себе даже представить, во всяком случае, Капитан в своих штудиях сербо-хорватского языка не дошел до декламации южно-славянской лирики и до распевания туземных любовных и разлучных песен. Может быть, оставить альбомы (кроме девического, с цветочным тиснением на обложке) у брата Капитана или у Эльзы Райс? Но какая разница, если с ними все равно навеки расстанешься?

Самые удачные решения обычно приходят по наитию, и вот откуда-то извлечены длинные ножницы для резки бумаги и страницы фотоальбома, на которых запечатлен Матросик, подвергаются вырезанию и разрезанию. Целая стопка препарированных и прооперированных таким образом Матросиков слагается в хор мальчиков (хор Матросиков, разумеется), хотя этому хору не суждено запеть, напротив, он исчезнет в большом жестком конверте желтого цвета, конверт присоединят к другой стопке (в которую сложены письма Капитана из Англии, ненужные документы вроде аттестата об окончании школы Мальчиком-в-Матроске, равно как и вся корреспонденция, вести которую немецким женщинам запрещает фюрер, — например, с отлично обосновавшимися в Новой Зеландии Ледерерами). Но кому же или, вернее, у кого оставить эти компрометирующие материалы, кто вызывает достаточное доверие? Кто и сам чувствует себя здесь вполне уверенно? Хранитель этого Грааля не должен быть осквернен ни семейными узами с евреями, ни политически уязвимой собственной позицией. Методом исключения приходим к кандидатуре Тршича, генерального директора стратегически важных предприятий Кнаппа, что гарантирует ему неприкосновенность в ходе любых переворотов, — к такому человеку с обыском за здорово живешь не сунутся!

Однако услышав о том, что за документы его просят принять, Тршич выпячивает грудь колесом и смотрит на собеседницу по-солдатски прямо:

— Но, милостивая государыня, как вы себе это представляете? Я немецкий офицер!

Тршич и впрямь был в годы Первой мировой лейтенантом аграмского полка австро-венгерской армии, правда, полк этот нес только местную службу в комендатуре при штабе Тринадцатого корпуса, расквартированного в городе. А теперь, тонко чуя, откуда ветер дует, он называет себя немецким офицером! Все же он подсказывает кандидатуру на роль хранительницы Грааля — свою пожилую незамужнюю кузину. Приветливая Илона Тршич говорит жене Капитана без каких бы то ни было колебаний:

— Да, конечно, оставьте! Я все для вас сберегу!

Итак, она получает ящик с «подарочком», который нельзя никому показывать и с которым, не дай Бог, не имеет смысла что-нибудь предпринять даже в минуту опасности, тогда как брат Капитана получает подарок, который ему при случае может и пригодиться. В качестве прощального подарка Капитанша вручает ему карманный географический атлас мира с 28 картами, 9 схемами и пояснительным текстом, отмеченный премией на всемирной выставке книгоиздания и графики в Лейпциге в 1914 году, который она так часто долгими скучными вечерами в аграмских меблированных комнатах, порой уже лежа в постели, листала: от первой карты «Европа» (в целом) до «Британской Северной Америки» и «Соединенных Штатов и Центральной Америки».

Брат Капитана, так или иначе, страшно возрадовался этому подарку; остается только надеяться, что он обретет собственный островок Ада Калех, возможно, еще существующий остров политического блаженства, забытый мировыми властями, и обретет его не только, издав вопль одурманенного своим открытием географа, на одной из карт в премированном атласе, но и в действительности.

Воображаемая остановка № 3 (Сон сбывшихся мечтаний): Моя мечта о затянувшейся на целую вечность поездке на такси становится если и не явью, то чем-то вроде этого!

Поездка на такси без цели и без конца — пока на счетчике вместо единиц, десятков и сотен не появятся тысячи, сотни тысяч и миллионы, прежде чем его тиканье не замрет, как замирает оно в самых крепких карманных часах в форме лошадиной головы под развалинами рухнувшего дома, — такое и для взрослого является всего лишь мечтой и символом в большинстве случаев так никогда и не обретаемой свободы!

Мое младенческое «я» воспринимает однако же эту мечту со столь смертельной серьезностью, что каждый раз, садясь в такси, воображает, будто именно данная поездка продлится вечно. Лелея эту надежду, я сажусь в такси, которое должно доставить нас из пансиона Вагнеров на вокзал, положив тем самым начало возвращению в рейх. У меня в руках букет оранжево-красных гладиолусов, который надлежит вручить бабушке в Вене, в такси я ставлю его на пол и зажимаю между ног. Гладиолусы выше меня, сидящего в такси на откидном сиденье спиной вперед и завистливо поглядывающего на мать и на брата Капитана, которым дарована милость смотреть вперед, наслаждаясь видом по ходу такси. Однако они не произносят ни слова, разве что мать изрядно прихорошилась. У нее на голове соломенная шляпа со свободно парящими полями и лентой, на которой вышит пшеничный колос, а у дяди наверняка в кармане ржаво-красный всемирный атлас. Мы едем на вокзал не напрямик, а, как мне кажется, кружим по городу. Возможно, следует раздобыть еще один ящик колбасы и шпига, возможно, надо сбыть с рук вторую пачку вырезанных из альбома фотографий! А мне от этого только лучше. Я еще раз оказываюсь возле конной бронзовой статуи бана Елачича, еще раз проезжаю мимо башни, с которой в полдень палит пушка, мимо балкона, с которого наблюдал за торжественным шествием в честь дня рождения, освежаю воспоминания о похожих на грибы рыночных будках на площади — это рынок Малютки Христа — с фигурными леденцами и зеркальцами в форме сердечка, впечатанными в пряники, лелею надежду на то, что это аграмское такси с тремя седоками внезапно развернется на юг и покатит на Адриатическое побережье. Поездка на такси к морским ежам, к толстому господину инженеру, пожирающему вавилонские башни зеленого салата, к барабанам пляжной капеллы, палочки которых приводятся в действие педалью, к великолепному памятнику епископу Гргуру Нинскому с невероятных размеров указательным пальцем на соборной площади Сплита. Такси подождет, пока мы сходим искупаться или за мороженым, за двойной порцией лимонного, из тележки под тентом, мелкобуржуазным обитателям Аграма за нами не уследить из всех своих оперных биноклей, многие сотни которых они по дешевке приобрели у эмигрантов. Но такси сворачивает не на набережную, а на площадь Пейячевича, а здесь у дверей уже стоит, явно дожидаясь нас, тетя Эльза. Разумеется, с большей радостью я увидел бы своего друга Чрни, потому что поцелуи через приспущенное окно машины — это не всякому по вкусу! Если бы тут оказался Чрни, я бы вылез из такси и застыл перед ним, потупив взор, потому что я так никогда и не признался ему, сотоварищу по лидерству в шайке «Черный волк», в том, что в затхлой комнате пансиона Вагнер испытывал беспричинный страх — и самым смехотворным образом изводил этот страх, зажав между ног диванную подушку с зазывной надписью «Тебе будет удобно», из-за чего он, разумеется, поднял бы меня на смех. В ответ на это признание Чрни наверняка возразил бы мне при всей любви и преданности следующими словами:

1 ... 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Австрийские интерьеры - Вольфганг Фишер бесплатно.

Похожие на Австрийские интерьеры - Вольфганг Фишер книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Восток есть Восток - Том Бойл - Современная проза
13 причин почему - Джей Эшер - Современная проза
Лисы Аляски - Вольфганг Шрайер - Современная проза
Старая девочка - Владимир Шаров - Современная проза
Вопрос Финклера - Говард Джейкобсон - Современная проза
Другое тело - Милорад Павич - Современная проза
Коллекционная вещь - Тибор Фишер - Современная проза
Против часовой стрелки - Елена Катишонок - Современная проза
Конченые - Катя Гордон - Современная проза

Оставить комментарий