— А кто тебе сейчас мешает, базарь. Ночь, темень, хоть глаз выколи, попугай меня, постращай.
— Олега, че ты с ним вату катаешь?
— Подожди, Леха. Слушай, Пестун, ты меня в безвыходное положение ставишь?
— Убивайте, если отпустите живым, я вас всех в этом карьере похороню — вот тут, — похлопал он по валуну широкой ладонью.
— Посадите его в лайбу, — сунул Святой шабер в карман и с минуту простоял в одиночестве, раздумывая, что делать, смерть этого уебка нужна была пожалуй только ему.
Ветерок выдернул из брюк пьяного Андрюхи ремень и когда Олег открыл дверцы, попытался выбраться из салона.
— Садись, Олега, придержи его, козла, а я задушу. Святой чуток толкнул приятеля обратно и взял у него ремень, накинул на бычью шею Пестун и потянул концы удавки.
— Стой, братан, согласись, эта смерть лишняя.
— Не слушай ты его, давай, дави, — выпучил глаза Леха, — все равно ведь не отпустим!
Святой снова затянул петлю. Прошла минута, а может и меньше, но руки устали.
— Поговорим, — вдруг выдохнула жертва.
— Не отпускай, — швыркнул носом Ветерок, — его поезд уже ушел и он на него не опоздал.
Труп лежал на кровавом снегу.
«У председателя из башки накапало» — подсознательно ворохнулась у Лехи мыслишка и как всегда деловито на синюшной шее покойника он сделал два тугих узла из ремня. Блевал ресторанным салатом Агей. Эдик, присев на теплый капот машины, недоуменно крутил головой, думая о чем-то своем и никто, наверное, не поверит, но опять пошел снег. Жесткий и мерзлый, он не таял ни на горячих лицах, ни на холодном трупе.
— Ну, че вы, подмогните — ухватил покойника за зимние кроссовки Ветерок и волоком попер его в нагромождении камней.
Всего пять минут понадобилось снегопаду, чтобы завалить захоронение Пестунова, там же Олег и двинул речь, но убитого она не касалась.
— Прямиком отсюда шелестим до Лехиной хаты, и вы там останетесь, а я рвану к Беспалому. Запомните — от Ветерка я уехал вдвоем с Пестуновым, вы ни при делах. Одному мне легче будет от легавых отболтаться.
Женька ложился спать, но не очень удивился позднему визиту подельника: тот частенько наведывался в такое время.
— Одевай штанишки, в «Березовую рощу» поедем.
— Случилось что? — стал он быстро собираться.
— Пестуна краснокаменского помнишь?
— Этот тот, что летом мне жути гнал?
— Он самый…
— Где он?
— Минут тридцать назад я его кончил — в двух словах Святой поведал о случившемся.
— Молодцы! Его, ублюдка, еще полгода назад надо было ебнуть, морда барыжная, еще тогда он меня пугал, что всех в Первомайске, кто ему дорогу перейдет, перестреляет. Мне что делать?
— По дороге объясню.
В ресторане Женька подсел к бухающем Якуту и председателю «Зари».
— Я в поселке на положении, что хотели?
— А где Пестун? — спросил Олега Сыроежкин — Беспалый ему нужен был.
— Я думал он здесь. Возле ПТУ остановились, Пестун вылез из тачки и не вернулся. Может домой упылил, может, куда в другое место. Ну ладно, Женька, я исчезаю, завтра словимся.
На хате у Bетерка Святого не просто ждали, там готовились к войне. Костя притащил из загашника все, что стреляло и взрывалось.
— Кот, ты Пестуна знаешь? — сбросил у холодильника куртку Олег и взял со стола чью-то дымящуюся кружку кофе.
— Нет.
— А из наших пацанов?
На мгновение приятель задумался.
— По-моему, только Сэву.
— Эдька, сейчас дунешь в Чернышевск. Передашь Сэве, чтобы он немедля на паровозе ехал в Читу, Оттуда до Первомайска тоже пусть добирается электричкой и прямо с автобуса пускай шагает к родичам Пестуна. Скажет им, что видел их сыночка на вокзале в Чите. Сегодня у нас шестнадцатое…
— Семнадцатое уже — посмотрел на часы братан.
— Семнадцатое, значит, живым Пестунова в Чите Сэва видел восемнадцатого.
— Все?
— Да, вали. Смотри аккуратнее и не засни по дороге. Если хочешь, можешь с собой кого-нибудь взять.
— Один доеду, ключи от машины давай.
— В кожанке, шабер под водительским сиденьем.
Леха пошел закрывать за Эдиком дверь.
— Олега, пять трупов уже, многовато.
— Были, Кот, у нас причины и на это убийство. Понимаю, чувствуешь ты себя неуютно из-за того, что нас теперь преследует закон, но делает это он не из-за того, что мы мякнули человека, а из-за того, что мы нарушаем схему жизни, которую построило государство. Можно убивать людей, но только за медали и ордена. Кто-то на крови делает карьеру и получает за это не плохие денежки, а нас с тобой за ту же кровь накажут. Ты где-нибудь встречал, чтобы государство пропагандировало насилие над женщинами, допустим или детьми?
— Нет вроде.
— А убийство государством поощряется, но только на государственном уровне. Бесшумно вошел в кухню Ветерок.
— Пестун с кодлой?
— Не знаю, Леха. Костя до утра останется у тебя. Чуть чего — звоните. Я до хаты отрываюсь, меня по ходу первым шевельнут — прихватив автомат и пару гранат, Святой ушел.
Рассвело поздно, валил за окном снег и глупая Линда, радуясь ему, оглушительно лаяла. Жена жарила блины и, не смотря на выходной день, Максим и Игорехой уже проснулись.
— Папа, дядя Саша к тебе пришел — отворил дверь младший сынишка и упорол на кухню к матери.
Воробьев с Якутом, отряхнувшись от снега, прошли в зал.
— Здорово, Олега — сели они рядышком на диване.
— Извини, что спозаранку — пятерней поправил ежик на башке Воробей — Якут вот попросил, чтобы я его к тебе сводил.
Святой прибавил звук телевизора.
— Говори.
— Олега, Пестунов где?
— Дерзен был твой друган, но и я не лом во ржи, пришлось его укокошить.
— Надеюсь, ты шутишь? — то ли вспотел Якут, то ли снег таял на его лице.
— К сожалению другого выхода у меня не было. Детей он затронул, нагрубил кучу.
— Что я его Лизке скажу? — схватился за перебздевшую голову Якут — у него ведь двое ребятишек осталось.
— Вчера нужно было об этом думать, ведь дело прошлое, ты мог его тормознуть, когда он бушлатился, вы ведь, кажется друзья? Шобле Пестуна передай, чтобы жгли отсюда и быстрее.
— Какой шобле? Нет у него, вернее не было бригады, в двух мы прикатили — снова взялся за гудевший шарабан Якут — что я его Лизке теперь болтать буду, что?
Через час он летел по трассе на Краснокаменск и прикидывал, отразится каким-нибудь боком на нем убийство друга или нет. Получалось, что нет и даже наоборот, деньги с продажи «Москвича» теперь достанутся ему одному.
В двенадцать дня разбудил Святого возвратившийся с Чернышевска брат.
— Караван из восьми иномарок платить отказался — широко зевнул он и потер красные от бессонно проведенной ночи глаза.
