— Когда это?
— Ты сказала, что мне нужно о ней заботиться.
— Но она не заслуживает этого, — сказала Рейчел.
— Ладно, оставим это.
— Ты не можешь объяснить мне?
— Нет. Наверное, не могу.
— Ты любишь ее за то, что она слабая? Да? Ты не можешь иметь детей, поэтому тебе нужен кто–то, о ком ты будешь заботиться.
— Это не так, — сказал он.
— Будешь… смотреть за ней.
Допив кока–колу, она поставила пустой стакан на полку под окном, подняла с земли пакет и пошла.
— В этом только часть правды, — сказал он. — Другая часть в том, что мы с ней понимаем друг друга каким–то необъяснимым образом. Ты пытаешься разложить все по полочкам, но это невозможно. Я не могу сказать, что люблю ее за то, что она беспомощна, так же как не мог бы сказать, что люблю тебя за то, что ты не беспомощна. Я люблю именно ее, больше всего на свете, и если она бессильна, мне нужно помочь ей. Если бы я оказался беспомощным, тебе ведь захотелось бы позаботиться обо мне, разве нет? Ты бы рада была. Это доставило бы тебе удовольствие.
Она кивнула.
— Вот видишь, в тебе это есть, — сказал он. — Это чувство — одно из самых сильных в тебе. Скоро у тебя родится ребенок, и, может быть, ты сможешь направить часть этого чувства на него. И потом, у тебя есть Арт. Видит бог, ему нужна помощь.
Во дворе перед одним из домов за забором внимание Рейчел привлекла огромная кактусовая георгина с махровыми цветками. Цветы были размером с тарелку. Она подошла к забору. Не успел он ее окликнуть, как она перегнулась через ограду и сорвала цветок.
— Ты совершила смертный грех, — сказал он.
— Это тебе, — ответила она.
— Положи обратно.
— Обратно не пришьешь.
Она держала георгину в вытянутой руке, но он не взял ее.
Подметавшая дорожку у дома дородная старуха увидела цветок и подбежала к ним.
— Это что такое? — хрипло воскликнула она в гневе. Бородка кожи на ее шее поднималась и опускалась. — Вы не имеете права таскать цветы с чужих дворов. Я сейчас полицию вызову, пусть вас заберут!
Рейчел протянула георгину старухе. Та молча схватила цветок, подняла метлу и пошла в дом. Вскоре за ней захлопнулась сетчатая дверь.
Джим и Рейчел пошли дальше. Рейчел спросила:
— За кем же я буду смотреть? — Вдруг она встала на цыпочки и поцеловала его. Губы у нее пересохли и потрескались. — Никого у меня нет. — Она снова поцеловала его и отпустила. — Это все, что я могу сделать, — сказала она. — Разве не так?
— Прими бедного парня обратно.
— Нет, — сказала она.
— Сжалься.
По ее лицу было видно, что он затронул в ней что–то, но она старалась не показать этого. В ней шла внутренняя борьба, она пыталась найти решение.
— Дай ему то чувство, которое у тебя есть, — сказал он. — Оно ему предназначено. Он твой муж, и ребенок — его.
— Ребенок — твой.
— Нет, — сказал он. — Хотелось бы, чтоб он был мой, но это не так. Он не мой, и ты не моя.
— Я твоя.
— Рейчел, я не могу жениться на тебе. Если ты позволишь, я помогу твоему малышу деньгами. Хочешь? А если ты решишь отдать ребенка, захочешь жить сама по себе, если поймешь, что не сможешь обеспечить его, то, может быть, мы бы его усыновили.
— Ты и Пэт?
— Может быть. Если ты откажешься от малыша.
— Не откажусь, — сказала она. — Он мой.
— Ну и хорошо.
— Ты не можешь заполучить его без меня, — сказала она. — Тебе придется взять нас обоих.
— Тогда вопрос исчерпан.
За все остальное время, что они шли обратно, она ни разу не взглянула на него, не проронила ни слова. У двери своей квартиры, вставив ключ в замок, она спросила:
— А она будет заботиться о тебе?
— Надеюсь.
— Скажи ей, чтоб с пьянкой завязывала.
— Скажу.
— Наверное, не пила бы — все было бы у нее нормально. Не понимаю, как женщина может так пить. — Она шагнула через порог к себе домой. — Мне нужно на работу собираться. Пора прощаться.
— До свидания, — сказал он.
Он прикоснулся к ее волосам, повернулся и стал подниматься по ступенькам к дорожке.
Стоя у двери, она сказала:
— Если ты женишься на ней, я хочу сделать вам подарок.
— Найди лучше своего мужа, — ответил он.
Но она уже шла вверх по ступенькам.
— Что она любит? — спросила она нахмурившись. — Может, что–нибудь для кухни ей купить? Одежду я бы не стала ей дарить. В одежде она лучше моего разбирается.
— Просто пожелай нам удачи.
Рейчел взяла его за руку.
— Можно я еще с тобой побуду? Немножко. Ладно?
Держась за руки, они дошли до «Вулвортса» — десятицентовки[91].
— Нет, — остановилась она. — Так не пойдет.
Через некоторое время им попался ювелирный магазин, и она направилась ко входу.
— Ты не можешь себе этого позволить, — сказал он, останавливая ее. — Если ты серьезно настроена, подари нам открытку.
— Гостей звать будете?
— Не знаю. Может быть.
Она вошла в ювелирный магазин и подошла к главной витрине.
— У меня всего три или четыре доллара, — призналась Рейчел.
В витрине были выставлены серебряные и посеребренные предметы. Рейчел заставила продавца вытащить их один за другим и осмотрела. После долгих раздумий она купила лопаточку для торта, и продавец завернул ее в подарочную бумагу.
— Ей понравится, — сказала она, когда они вышли из магазина. — Да ведь?
— Конечно, — согласился он.
— Ты рассмотрел ее? — спросила Рейчел. — Сделано в Голландии. Небольшая, правда, и не такая нарядная, как другие вещи.
Дома она развернула лопатку и заново обернула ее собственной бумагой, по–своему запечатала и обвязала ленточкой.
— Так лучше, — сказала она, скручивая ленту лезвием ножниц. — Мне на Рождество приходилось в универмаге в центре города работать — покупки заворачивать.
В ленту она вставила гладиолус и несколько зеленых листьев и закрепила их скотчем.
— Очень красиво, — сказал он.
Она положила подарок в бумажный пакет.
— Это вам обоим.
— Спасибо, — поблагодарил он ее.
— А я, наверно, не пойду, — сказала она.
— Хорошо, — согласился он.
Проводив его до двери, она спросила:
— Можно, мы к вам в гости придем?
— В любое время, — ответил Джим.
Она мешкала у двери, говорила медленно, не глядя ему в глаза.
— Можно задать тебе вопрос?
— Сколько угодно.
— Или, может, попросить об одолжении. Я тут думала, вернешься ты на радио со своей программой или нет.
— Ты хочешь, чтобы я вернулся?
— Если ты это сделаешь, мы снова сможем слушать тебя.
— Я вернусь.
— Здорово, — кивнула она. — Я хочу снова услышать тебя. Мне всегда от этого как–то лучше становилось. Верилось, что тебе на нас не наплевать.
— Конечно, не наплевать, — сказал он. — И тогда, и сейчас.
— Даже сейчас? Вот сейчас?
— Ну конечно.
— До свидания, — попрощалась она, протянув ему руку, и он пожал ее.
— Спасибо за обед, — поблагодарил он. — За то, что готовила для меня.
— Я ведь неплохо готовлю, правда?
— Очень даже неплохо.
Она отошла от двери. А затем он вышел на улицу и стал подниматься по ступенькам.
— Постой, — окликнула его Рейчел. — Ты забыл.
В руке у нее был завернутый подарок.
Он вернулся и забрал его. На этот раз она смотрела, как он уходит Вышла на порог и стояла, пока он не сел в машину и не запустил двигатель. Отъезжая, он видел ее. Она не плакала. Она вообще не показывала никаких чувств. Она уже приняла все, как есть, и теперь строила планы, решала, что делать дальше. Размышляла, как преодолеть трудности, думала о себе, о муже, о своей работе, о будущем своей семьи. Джим еще не успел скрыться из виду, а она снова принялась за работу.
Когда он поставил машину у своего дома и начал подниматься по лестнице, было четыре часа дня. Он открыл незапертую дверь. В квартире было темно и тихо, шторы опущены.
— Пэт! — позвал он.
У шкафа с пластинками гудел проигрыватель, на диске вращалась стопка пластинок. Он выключил проигрыватель и поднял шторы.
Комната была испачкана краской. Размазанная рукой краска блестела на мебели, на стенах, на портьерах — повсюду были маленькие, словно детские отпечатки больших пальцев и ладоней Пэт. Она ходила по квартире и прижимала руки ко всему, что попадалось ей на пути. Мольберт, кисти и тюбики были беспорядочно свалены в кучу на полу, у опрокинутого стакана. По ковру тянулся красный след, и он вдруг подумал, что это не краска, а кровь. Она наклонился и потрогал. Липко и горячо. Это краска смешалась с кровью — по всей квартире.
В спальне Пэт не было. Но и здесь все было в краске и крови — покрывало, стены.
— Пэт! — снова позвал он.
Он был настороже, ум ясно работал. Он прошел на кухню.
