Сергей Наровчатов. “А главное, дул береговой ветер”. Составитель О. С. Наровчатова. М., “Московские учебники-СиДипресс”, 2010, 272 стр., 3000 экз.
Книга Сергея Наровчатова и одновременно — книга о Наровчатове, содержащая юношеские стихотворения Наровчатова и воспоминания матери Наровчатова о жизни их семьи в Магадане (раздел “Довоенные документы”), дневниковые записи Наровчатова, сделанные в ноябре — декабре 1943 года в Ленинграде (“Ленинградский дневник”), подборка военных стихотворений (“Через войну”); четвертый раздел “Письма с фронта” содержит небольшую подборку писем к родителям и к Ольге Берггольц, близкие отношения с которой начались у Наровчатова в 1940 году; завершающий, пятый раздел книги “На темы старинной истории” представляет Наровчатова как историка — сюда вошли поэмы “Василий Буслаев” и “Семен Дежнев”, повесть “Абсолют” (про времена Екатерины), рассказ “Стрельба по безоружным”; предисловие к этому разделу написано Евгением Винокуровым.
Тило Саррацин. Германия. Самоликвидация. Смертельный приговор Германии уже вынесен. Перевод с немецкого Татьяны Набатниковой. М., “Рид Групп”, 2012, 400 стр., 3000 экз.
“Известный политик и бывший сенатор Берлина Тило Саррацин со статистическими данными в руках демонстрирует на примере Германии крах прекрасной идеи европейского мультикультурализма. По сути, эта неудобная книга — первое восстание европейского интеллектуала против великой и могучей Политкорректности” (“Книжное обозрение”).
*
В качестве Приложения к этому выпуску Библиографии, а также слегка злоупотребляя служебным положением составителя, помещаю здесь неформатную рецензию на вот эту книгу:
Николай Двойник. Повесть об одиноком велосипедисте. М., “Время”, 2011, 192 стр., 1000 экз.
Самый убедительный (для меня) литературный дебют прошлого года — повесть молодого прозаика, вышедшая в издательстве “Время” отдельной книгой. Николай Двойник, как значится на обложке книги, публикует оставленные его другом разрозненные записи, выстраивающие хронику жизни нескольких — переломных в жизни повествователя — месяцев: вполне благополучный (как бы) офисный работник среднего звена мается своей службой и взаимоотношениями с руководством и в конце концов делает решительный шаг — увольняется, чтобы сделать некоторую паузу. Перевести дух. Но пауза неожиданно затягивается. Случайно обнаруженный в кладовке велосипед наводит героя на мысль о велосипедных прогулках, которые постепенно превращаются у него в многочасовые путешествия по неожиданным для героя маршрутам, и логика этих маршрутов определяется уже, грубо говоря, колесом велосипеда и начавшим освобождаться от своих “пространственных привычек” сознанием героя, превращающегося из прохожего в странника. И вот эти прогулки, вроде как не имеющие для героя какой-то цели и внятного — до поры до времени — содержания, постепенно открывают велосипедисту существование неведомого ему ранее пространства — Города, но не того привычного для него, облик которого определяется ежедневным маршрутом на работу и обратно, своим кафе и магазином, неизменностью пейзажей за окном кабинета и квартиры, не специфически городским стилем жизни, мировоззрением и философией, в которые упакованы, по сути, все мы, но — открывают существование Города, увидеть который способен только человек, порвавший все связи с социумом. Города как некоего почти природного феномена, как мира, живущего и развивающегося уже по собственным, почти неподвластным человеку законам. И герой остается один на один с этим Городом, герой учится жить в нем — не столько физически, сколько метафизически, переосмысляя себя и экзистенциальные опоры своей жизни. Иными словами, перед нами сегодняшний вариант мотивов и натурфилософского пафоса, определявших повествование Генри Торо “Уолден, или Жизнь в лесу”, только уже прожаренных мироощущением человека ХХI века.
Повествование Двойника сочетает жестко выстроенный внутренний сюжет с имитацией прозы, текущей абсолютно свободно, в которой используются приемы вольной эссеистики, художественной — бытописательской, психологической, пейзажной (значительная часть текста представляет собой описание велосипедных маршрутов героя, своеобразную инвентаризацию картин и впечатлений). И писателю удается замедлить движение читательского глаза по строчкам (говорю, естественно, о себе), заставить сосредоточиться на пошаговом разворачивании картины внутреннего состояния героя — его погружения в неожиданно меняющийся перед ним мир. По воздействию я бы назвал эту прозу философски-медитативной. И эффекта этого автор достигает, несмотря на свою как бы литературную молодость (повторяю, это дебютный роман), уже с некоторой профессиональной изощренностью — в определенный момент в повествование пробивается вполне детективный сюжет, но он с самого начала держится автором на периферии повествования, хотя читателю и выдается определенное количество сведений (велосипедист-повествователь начинает подрабатывать курьером для некой прячущей свое существовании организации), которые позволяют выстроить этот параллельный сюжет самостоятельно, но — только в самых общих чертах. И здесь не попытка заинтриговать недоговоренностью, сделав наличие этого сюжета дополнительным мотором повествования, — детективный сюжет автор вводит, не нарушая рамок своего “философского дискурса”, как “один из”, как не перекрывающий, переключающий внимание, а как подкрепляющий, как оттеняющий, помогающий двигать главный сюжет романа, связанный с обретением героем нового зрения, обретением своего Города, точнее — своего мира и себя в этом мире, и в конечном счете — с обретением своей “личной экзистенциальной свободы”.
Составитель Сергей Костырко
Cоставитель благодарит книжный магазин “Фаланстер” (Малый Гнездниковский переулок, дом 1, строение 6) за предоставленные книги для этой колонки.
В магазине “Фаланстер” можно приобрести свежие номера журнала “Новый мир”.
Периодика
“Афиша”, “Газета.Ru”, “Известия”, “Итоги”, “InLiberty.ru/Свободная среда”, “Коммерсантъ Украина”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Московские новости”, “НГ Ex libris”, “Новая газета”, “Новая реальность”, “Новое литературное обозрение”, “Новые Известия”, “Однако”, “Отечественные записки”, “Перемены”, “ПОЛИТ.РУ”, “Православие и мир”, “Приход святой Екатерины Александрийской”, “Российская газета”, “Русский Журнал”, “Топос”, “Частный корреспондент”, “Citizen K”, “OpenSpace”, “SvobodaNews.ru”
Кирилл Александров. Неизвестные потери и забытые союзники. — “Новая газета”, 2012, № 49, 4 мая < http://www.novayagazeta.ru >.
“Через тридцать лет нас станет на 20 — 25 миллионов меньше. О прочих прогнозах лучше не думать. Об этом говорят часто. Но до сих пор во всеуслышание не говорят о том, что исчерпание русского населения — естественный результат историко-демографической катастрофы, растянувшейся во времени между 1917 и 1953 годами”.
Александр Архангельский. Где горит огонь. Беседу вела Анна Данилова. — “Православие и мир”, 2012, 30 мая < http://www.pravmir.ru >.
“„Эсквайр” для моих студентов — это то же самое, что для шестидесятников „Новый мир”. Мы просто это не опознаем, не считываем. Нам может нравиться „Эсквайр”, не нравиться, но пока Филипп Бахтин там работал, он им типологически давал то же чтение, которое давал когда-то Ефим Дорош в журнале Твардовского”.
“Мои младшие дети читают какую-то полную ахинею про каких-то воителей-котов. Я им не мешаю, потому что потом они естественным образом сделают следующий шаг к не-котам и не-воителям”.
“Я знаю, например, как обсуждался вопрос, подписывать ли письмо в защиту Зои Крахмальниковой. Покойный отец Вячеслав Резников, который был не робкого десятка, своим духовным детям говорил так: „Ты сам решай. Я тебе ни благословения, ни запрета не даю. Но ты должен понять, что ей это не нужно. Она захотела пострадать за Христа и пойти на крест. Ты что, хочешь попросить ее снять с креста? Если ты сам хочешь идти на крест — пиши. Не для нее, а для себя. Но тогда потом не сворачивай””.
Андрей Битов. “Мы взяли все худшее и потеряли все лучшее”. Беседу вел Игорь Панин. — “Литературная газета”, 2012, № 21, 23 мая < http://www.lgz.ru >.
Интервью в связи с 75-летием писателя. “В картах есть такой термин — „слам”, когда двое сговорившихся шулеров играют с незнакомым партнером. Подобную ситуацию можно наблюдать и в нынешнем литпроцессе, где авторы тусуются, премии организуются, а места в табели о рангах распределяются. Мои вещи живы уже полвека, меня по-прежнему читают, и я не вычеркнул из написанного ни одной строчки. Я вошел в литературу давно, и, наверное, некоторые литдеятели решили, что меня уже как бы и нет, что со мной можно не считаться. А я ведь пишу до сих пор. И не хуже, чем раньше”.
