губа заячья да копна кудрявых волос на голове. Но, слава богу, после надышнего, когда красню-ки вспугнули его с самого логова, запах той жировки пропал. Зараз носит другие, каждую зарю сменные. «Кто они такие, подколодные?..»— терзалась в догадках она.
В светлое воскресенье одна из подколодных выявилась сама. После захода солнца окликнула ее к плетню Лизавета, сноха Филатовых, средняя, покойного Игнаш-ки. Играя намусленными печной сажей бровями, не тая усмешки на сочных губах, спросила:
— Дашка, охотка имеется побаловаться с казаком, а?
— Господь с тобой…
— Не пужайся. Со своим… Зайцем.
Вдова без утайки, с гольной откровенностью пожаловалась, что Сидорка последние дни настойчиво, по-бугаи-ному охаживает, домогается, надоедает лапами своими на базу, в сенцах, в саду. Волокется вслед тенью, куда бы ни ступила. Грозилась уж сказать свекру или деверю, Захарке, не помогает. А нынче на всенощной лопнуло у бабы терпение: пообещала!
— Вправду гутарю, соседка, не стало моего терпежу… Допек, жеребец стоялый, до краю, ей-ей.
Взвизгнула игривая казачка, хлопая себя по пышному заду. Вгляделась попристальнее в обмертвевшее лицо соседки, умерила забаву:
— Тю, дурная! Так не стряслось еще… На нонче толеч-ко договорились. Вота, за садами… погаснет на бугре заря. Не подумай, я с его, кобеля, заломила цену… Отрез суконный, какавного цвету, коий он с Пруссии тебе привез.
Дашка в отчаянии всплеснула руками:
— Отрез?! Батюшки… Ну, вражина!..
— Да погоди ты, Дащка! — остановила вдова. — Отреза в скрыне уж нету, под полою он у его. Послушай, чего скажу тебе… Затем и кликнула. Ступай за наш сад, в лопухи… Он вот-вот должен явиться. Отрез свой вызволишь, да и девичью пору вспомнишь… А то небось обрыдла до чертиков кислючая перина в спаленке, а?
Подморгнула Лизавета, тряся через плетень, обескураженную соседку за плечо. Понизив голос до шепота, дала совет:
— Да, гляди, не ломайся дюже… Голосу не подавай, сопка. Не разберется, кобелина: я его раззадорила, па-моротки все чисточко утерял. Да и хмельной зараз. Без слов накинется. Не забудь приодеться…
Стрельнув в крутеющих сумерках глазами в сторону куреня, созналась:
— Гулянка у нас. Есаул подбивается… Антилигент. Жаль, росточком не вышел. А так — ничего… Уж я при-ласка-аю-ю… Ну, с богом.
Шагнув от плетня, Лизавета напоследок выставила условие:
— Слышь, Дашутка, утречком надбегай на это место… Обскажешь.
Дашка, вбежав в курень, первым делом кинулась в скрыню, удостоверилась — отреза нету. Перебуровив всю девичью справу, с исподу достала цветастую шаль, шерстяную малиновую юбку и шелковую блузку с воланами по поясу — все, что носила еще в девках. Наскоро остудив горевшее лицо под рукомойником, переоделась. Подкрашивая у зеркала губы, не одюжила противной дрожи в руке — мазилка пришлась на подбородок.
Обуреваемая обидой и злостью на великодушие соседки, униженная, бежала по саду, натыкаясь на облитые розовым цветом яблоневые ветки. Преобладало надо всем желание: вырвать из рук поганца отрез и надавать им по бесстыжей роже. Перелезла через поваленный плетень в филатовскую леваду, возле колодца остановилась, унимая прыгавшее под шалью сердце. Косясь на полоску зари, лампасом вшитую в синий окраек неба по самому бугру, она, крадучись, обогнула грушу, подобрав юбку, переступила обвалившуюся, заросшую бурьяном канаву. Вот они, прошлогодние лопухи. И тут же услышала шелест, спешные тяжелые шаги.
Сидорка, гундосо насвистывая, появился из зарослей бузины.
— Лизавета, ты… И я рано управился…
Удивленный, развесил руки, склонив голову к мере-женному урядницкими лычками погону. Жена! Разодетая, помолодевшая, оттого какая-то странно чужая. Мах-растая яркая щаль, в какой она бегала еще в невестах, съехала на спину, выказав голые по плечи смуглые руки. Волосы по-девичьи всклокочены, насунуты на лоб; наматывая на палец конец раздерганной косы, незряче уставилась на закат. На губах блуждала непонятная усмешка.
— Дашка, ты что тут?..
Она подходила вихляясь. Шалые, отрешенные от здешнего мира глаза светились застрявшим отражением зари. Сморгнула, будто хотела его смазать:
— Спасибо, любушка мой, за приглашение… Давно не спытувала такого… Имя вот толечко спутал…
— Погля, рехнулась…
— И за подарочек спасибо… Вдругорядь уж. Ага, отрез.
Выдернула у него из-под полы знакомый сверток, замотанный в ненадеванные полотняные портянки. С маху влепила тяжелой, разбитой в работе рукой в побуревшее, оскаленное дурной усмешкой лицо.
3
Наутро по хутору трезвон:
— Сидорка-заяц бегал ввечеру за сады на свиданку с венчанной женой.
Ночь Сидорка провел в компании на другом краю хутора. Светом, по въевшейся привычке, побежал к офицерскому коню. Пока добрался до филатовской калитки, трое останавливали:
— Сидорка, эт ты?.. Чи вправду народ болтает, навроде ты до жинки своей заместо полюбовницы за сады бегал?
— А ты у ей самой дознайся, — мрачно отшучивался урядник. — Пойди, разбери их потемки, своя баба али чужая…
Лизавета прошла возле коновязи павой. Удерживала силком крашенные до зари губы, с поклоном, нараспев, осведомилась:
— Здорово ночевали, Сидор Нестратыч?
Гремя порожней цибаркой, она скрылась на базу.
