хоть взглядом. Зацепиться и не отпускать… это преследует нас.
А если бы мы всё-так поддались истинности… ослабла ли бы её хватка?
Ведь если нет, это же просто невозможно… Как можно двадцать четыре на семь думать об одном человеке и хотеть его так, что даже больно становится, а? Разве это возможно?
— Дело ведь уже не в нас. Ты сам понимаешь, что истинность — это не настоящие чувства.
— Но я дракон. У меня не может быть ничего другого.
Грустно, терпко, пусто, но я всё-таки вынуждена ответить:
— А я человек.
— Да… — он соглашается тут. — Да… у тебя может быть то, что вы, люди, называете настоящей любовью.
— Знаю, тебе этого не понять. Но с другой стороны… Помнишь, там, в подвале… ты ведь на какое-то время перестал чувствовать истинность. И тут же перестал меня любить. Что если она пропадёт снова. Что если уже навсегда? Этот ад, наш брак… это замкнутый круг. Он никогда не закончится, если его не разорвать.
— Я хочу лучшего для тебя.
Он даже не двигается, даже не дышит из-за моего прикосновения.
Такое чувство, что он распадётся на мирриады осколков, если я отпущу руку. И я не отпускаю. И когда он всё-таки дышит… Тогда наше дыхание сливается.
Его глаза красиво мерцают.
В них плещутся остатки силы. Силы, которая наполняет меня до сих пор.
— Но я боюсь, Ричард. Твои родители… Да что там… Твоя мать. Она просто убьёт меня. Она хочет, чтобы я продолжала быть твоей истинностью. И чтобы родила тебе наследника. Если она ведёт себя так со мной, учитывая даже всю ту роль, что я должна была бы сыграть в истории короны, то как она будет вести себя со мной после того, как мы разоврем истинность? После того, как разведёмся?
— Я не дам ей тебя обидеть, — шепчет Ричард. — Ты не должна бояться её. Она не мстительная. После того, как ты больше не будешь частью нашей семьи, это все уже не будет иметь значения. Она убьёт тебя только, если ты будешь знать какие-то планы или тайны семьи. Но ты не касаешься политики. Она позволит тебе просто жить дальше. Я даю тебе слово.
— Даёшь слово…
Я всё-таки отнимаю руку.
С его губ срывается стон.
Я замираю.
Слишком сильно это будоражит.
Слишком сильно не даёт покоя.
Даже не знаю, как у меня получается переместиться на другую сторону кровати.
Между нами теперь есть хоть какое-то расстояние.
И Ричард неосознанно хмурится.
— Что твоё слово будет значить после того, как я уже не буду той, кого ты можешь любить? Может быть, не твоей матери, а тебе самому захочется, не знаю… переломать мне хребет. Как ты будешь справляться с таким желанием?
Он улыбается.
— То, что у драконов нет чувств вовсе не значит, что у них так же нет памяти и силы воли. Если я даю слово, я его не нарушу. Пока я жив, я буду защищать тебя.
Я вздыхаю. Хотелось бы верить ему.
— Мне всё же кажется, что меня убьют… — шёпот срывается с губ.
Я боюсь генерала, он ведь может узнать, что я не Виктория. Боюсь Конца Света. Боюсь аспида… Но обо всём этом Ричарду сказать не могу.
Остаётся лишь понуро опускать глаза и вздыхать.
Даже если бы он всё знал…
Один дракон слишком слаб, чтобы спасти меня.
Могу ли я в таком случае справится одна?
Маловероятно.
Ричард не знает, о чём я думаю, но наверняка чувствует мои эмоции.
Он сокращает расстояние между нами и вдруг обнимает меня.
В какой-то момент я не чувствую ничего, кроме тепла его тела. Всё становится этим теплом. И мне как будто бы хорошо. Хорошо и спокойно.
Жалко, что это не будет длится долго.
Ричард гладит меня по голове, целует в макушку и шепчет:
— Ты никуда не поедешь. Я тоже. Я буду защищать тебя. После того, что она сделала и что попыталась сделать…
— Хочешь, чтобы я пропустила парад?
— А ты хочешь пойти? — он удивляется.
Нет, конечно же не хочу. Но мне слишком страшно. Взгляд королевы, холодный и расчётливый, маячит перед глазами.
Если Ричард будет так откровенно против её плана ведения дел, решится ли она навредить ему?
Тем более речь о традиционном празднике, который так много значит для всех, даже для драконов.
Ричард зол, он готов сделать выпад и отомстить. Но это всё — ребячество.
Он воображает, что может меня защитить. Но есть враги, которые даже драконам не по зубам.
И я не хочу погубить нас обоих.
— Ричард… мы не можем просто сказать, что я ухожу. Что не буду на параде, не буду частью королевской семьи, не буду тебе женой, никогда не стану матерью твоего наследника… Королева сделает всё, чтобы получить желаниемое. А ты для неё — лишь инструмент.
— Инструмент, — повторяет Ричард будто бы завороженно. — Я знаю. Не так давно я думал, что это нормально. А потом появилась истинность и… Знаешь, мне кажется, что любовь к тебе заставляет меня смотреть иначе не только на тебя, но и на мир…
— Конечно, — я улыбаюсь, уткнувшись ему в грудь, — если бы не мог иначе смотреть на мир, как бы ты мог понимать меня?
Он вдруг выдыхает:
— Без тебя — я ничто.
И это ощущается словно гладкий, но тяжёлый камень, что проскальзывает в горло и падает куда-то вниз.
Его слова — бесконечное падение в саму себя.
Ещё несколько минут он держит меня в горячих объятьях, словно в коконе. И я пугаюсь, когда понимаю, что не хочу из него выбираться. Жаль только, что даже если я поддамся, это уже ничего не исправит… Жаль, что Ричард больше не моя единственная назойливая проблема. Теперь он — меньшая из зол.
— Мы должны действовать осторожнее, — прерываю я тишину. Всё правильно, кто ещё сделает это, если не так, кто заставила его страдать? — Нельзя просто взять и поставить королеву перед фактом. Мы отстоим праздники. Покажем людям, что всё в порядке. Как я поняла, всякое может произойти, если что-то пойдёт не так. А наше отсутсвие — это ещё ого-го-го какое-то не так. Лучше не доводить до белого каления ни страну, ни твою мать. После… после сделаем всё в тайне. Ты согласен? Если унять шумиху, то… твоя
