парте стакан кофе с плюшкой в форме сердца. «Издеваешься? – пробежала яростная мысль. – Думаешь, меня можно то любить, то не любить? И отделаться легкой плюшкой?». Она сняла черную крышку, раскрыла пластиковую упаковку и покрошила сдобу в горячий молочный напиток. Цель – кудрявая макушка на первой парте – окружали невинные люди. Она решила подождать, пока все разойдутся, оставят его одного, открытым и уязвимым для мести.
Студенты закопошились, только когда услышали скрип двери. Сначала вбежала Настена, сразу за ней Губкин. Карина направилась навстречу потоку к первой парте с открытым стаканом. Ничего не подозревающий Зайкин переговаривался с соседкой по парте. Карина подошла к ним ровно в тот момент, когда преподаватель занял место за кафедрой. Все взгляды уже направились к ней. Игнатьева нахмурилась, но не успела предупредить друга. Кофе вместе с крошками выплеснулся на белую голову. Парень вскочил резко и обернулся в недоумении.
– Подавись своим сраным кофе. И сердечком из булки.
Момент ликования длился целых несколько секунд. Сердце затрепыхалось в восторге от того, что гнев, наконец, вырвался наружу, освободив грудную клетку. Глаза наслаждались жалким видом давно надоевшего поклонника. Карина по-садистски наблюдала за тем, как медленно капучиновые струи с вкраплениями крошек стекают по растерянному лицу, со лба на ресницы, с висков на щеки, с носа на губы, с подбородка на шею и под футболку дальше. Он тоже раскрыл рот, немощно глядел в самодовольную усмешку и не мог пошевелиться долгие мгновения ее торжества.
Все обомлели. Множество раскрытых ртов и выпученных глаз уставились на них.
– Ермакова, ты охерела совсем?! – завопил Гурьев с дальнего угла, тоже поднявшись. – Это мы с Лехой тебе кофе поставили. Нахер на голову-то выливать?!
Зайкин сомкнул рот и перевел взгляд на голос. Капли с волос разбивались о тетрадь, стол и штаны. Персиковые губы усмехались. Профессор, пребывая в шоке, переводил шустрые глаза с одного на другого. Карина медленно обернулась.
– А нахер вы это сделали?
– Пранкануть хотели, посмотреть, как ты отреагируешь.
– Вот я и отреагировала, – пробурчала девушка. – Посмотрели?
Гурьев переглянулся с Ивановым и недовольно цокнул. Зайкин глянул на доску.
– Юрий Петрович, можно я выйду?
Ошарашенный преподаватель ни слова не смог выдавить, потому только кивнул и зачем-то отошел от кафедры на два шага, будто путь ему загораживал. Зайкин посмотрел на Карину пронзительно синими глазами, уже спокойными, не злыми и не обиженными. Осторожно протянул руку и аккуратно, словно бомбу, перенял стаканчик с мокрыми крошками. Все молчали. Только он издавал звуки и двигался. Быстро улыбнувшись и обойдя ее стороной, парень широкими шагами вышел из аудитории.
Все теперь смотрели на Губкина, будто спрашивали разрешения, можно ли шуметь, но он окинул студентов настороженным взглядом и опустил его на кафедру, словно в бумажки подглядывал, хотя всегда читал лекции из головы, а не по конспектам.
– Начинаем, – сказал он, прочистив горло. – Садись, Ермакова. Или вместо меня лекцию решила прочитать?
Раздалось сразу множество недовольных выдохов, но преподаватель их проигнорировал. Девушка вернулась на место, где ее встречало возмущенное лицо Настены. Но она одним фырканьем дала понять, что не хочет ничего обсуждать и тем более выслушивать. Подруга мотнула головой в ответ и поелозила на стуле, чуть-чуть отодвинувшись к внешнему краю, подальше от соседки.
Зайкин вернулся минут через двадцать, уже умытый с мокрыми волосами, фирменной улыбочкой и с двумя стаканчиками кофе. Все встретили его недоумевающими взглядами, даже Губкин смотрел на бодро шагающего парня, как на пришельца. С планеты безумных. Или безмозглых. Карина и сама на него так смотрела. Парень твердой походкой шел меж рядов. Вскоре перед ней на парте появился новый напиток.
– Чистый американо, – пояснил он серьезно, сняв крышку и посмотрев в ее раздутые от растерянности, удивления и стыда глаза, а потом нашел Гурьева и добавил. – Она не любит капучино.
В стаканчике еще бултыхался черный-черный кофе, свежий, горячий. Тонкие струйки пара доходили до ее подбородка и носа, заставляя мысли в голове копошиться шустрее. Все завертелось на космических скоростях. Девушка приподняла одну бровь и прикусила нижнюю губу.
– Извините, Юрий Петрович, – Зайкин уже подошел к кафедре и поставил второй стаканчик перед Губкиным.
Тот перевел изумленный взгляд с кофе на студента и обратно несколько раз, потом хлопнул глазами и кивнул.
– Ну, спасибо. Кхм-кхм. Садись.
Улыбчивый парень вернулся на место. Игнатьева таращилась на него, как никто другой. Она чуть ли не лопалась от возмущения. Глаза навыкате хорошо это демонстрировали. Но лекция прошла спокойно. Преподаватель вскоре увлек студентов интересным повествованием. И все как будто забыли о происшествии.
Однако, как только пара закончилась, и Губкин хлопнул дверью, студенты вскочили с мест в сторону Карины. Она всем телом почувствовала вибрацию от волны их негодования. Шквал осуждения накинулся следом.
– Ах ты сука, Ермакова! – кричала Игнатьева, двигаясь на нее как бульдозер.
– Рита, стой! – Зайкин схватил ее сзади, крепко обняв обеими руками.
Девушка вырывалась с силой. Остальные возмущенно восклицали, сгущая круг недовольных.
– Я этот стаканчик в ее бездонную дыру сейчас засуну! Да как она посмела, тварь бессердечная?!
– Зай, ну это реально перебор, – не понимал Варданян.
– Нахер ее надо послать! Какой в жопу капучино? – негодовал Гурьев.
– Зай, всему есть предел, – закачала головой девушка с первой парты, которая перевелась к ним в этом году и, казалось, всегда была последней, кого волновали их с Зайкиным отношения, но и она решила высказаться.
Ситуация явно стала вопиющей. Толпа загалдела, как участники «Дома-2» на лобном месте. Настена сидела молча и в общем обсуждении или, скорее, осуждении, не участвовала, но ее молчаливый упрек был красноречивее всех остальных. Карине захотелось рассмеяться по-злодейски истерично, как перед фиаско или после него. Она переводила быстрые и меткие взгляды с одного на другого, почти наслаждаясь тем, как все ее ненавидели сейчас. Все, кроме одного.
– Заткнитесь! Пожалуйста, – не выдержав, крикнул Зайкин и выпустил Игнатьеву, а сам выпрямился и оглядел зал медленно, выжидая, пока остальные успокоятся.
Толпа сразу затихла и замерла. Сотня глаз покосилась на него с недоверием. Атмосфера стала тягучей. Карина ощущала, как грудь сжимается от внешнего давления, словно кости под ним ломались, хрустели и вонзались в собственное сердце. Она опустила взгляд и медленно втянула воздух. «Ненавидь меня тоже», – повторялась в голове фраза, как автодозвон, только куда-то в космос.
– Это мое дело. Никого из вас не касается, – голос Зайкина звучал уверенно и громко.
В синих глазах укрепилось убеждение. Выждав небольшую паузу, он шмыгнул носом и посмотрел на девушку.
– Я стараюсь тебя не бесить. Не получается.
Она подняла голову невольно и уставилась в
