ни отрицательных.
– В порядке, – небрежно ответила она. – Скажи, ты помнишь Охотина?
– Ну ещё бы. А что?
– Теперь он работает у нас. С сегодняшнего дня.
– Поздравляю. Хорошая компания. И что ты собираешься делать?
– Пока не знаю. Он сказал, что и с тобой хотел бы увидеться.
– Вот те на. Этого ещё не хватало. Пусть только попробует. Я с ним увижусь… Спасибо.
– Как ты думаешь, к чему бы всё это?
– Ох… Знаешь, устал я от всего этого. Так хорошо жить без оглядки на стукачей. Не хочется возвращаться в прошлое. Уж слишком это тяжело. Может, всё обойдется?
– Не знаю.
– Я тоже не знаю. Вот сейчас смотрю новости. Да, кстати. Звонил Митя. Приехал из Питера с какой-то научно-технической тусовки. Сейчас его можно найти только где-нибудь в виртуальном мире. Но я его вытащу и расскажу о такой новости. Я его верну в реальность.
– Ну-ну, попробуй.
– А ещё, пожалуй, позвоню Юле в Мюнхен. Если найду её телефон… Помнишь, когда-то она собиралась изучать философию по Расселу… Представляешь? По Расселу! Кстати, как Алёша?
– Алёша у бабушки с дедушкой.
– Я купил ему одну компьютерную игрушку.
– Было бы лучше, если бы ты с ним поговорил.
– Я приеду к нему на день рождения.
* * *
Голос Олега вызвал из памяти другие образы, которые, как ей казалось, ушли далеко в прошлое. Ей вспомнились сырость и холод подъезда, в который она входила поздно вечером; полусумрак парадного, куда она вступала, при этом машинально, словно небрежно, оглядывая двор, чтобы убедиться, что сзади никого нет; она опускала руку на тяжелые перила и поднималась по ступеням «сталинского» дома на второй этаж. Там, на лестничной клетке, она останавливалась перед высокой дверью и ждала, пока та откроется после короткого звонка. В проёме появлялась худощавая, маленькая, неприметной внешности, словно школьница, отстающая по всем предметам, девушка, – Лариса. Сделав жест, приглашающий войти, она отступала назад, в перспективу коридора, в котором возвышались книжные полки, коробки, никогда не разбиравшиеся, словно хозяева всегда готовились к переезду. Ирина входила, осторожно переступая через чью-то обувь и чьи-то вещи, и опускала сумку на старинный журнальный столик.
Сейчас, открыв записную книжку, Ирина легко нашла тот номер. Последний раз они с Ларисой разговаривали год назад.
Ждать пришлось недолго. Лариса быстро сняла трубку, и Ирина услышала знакомый голос, который, как ей казалось, никогда не меняется.
– Знаешь, – сказала Лариса, выслушав её, – я всегда чувствовала, что Охотин когда-нибудь появится. Такие люди никуда не исчезают. Но никак не думала, что он влезет прямо в вашу редакцию. Пожалуй, надо позвонить Антону и рассказать ему об этом. Интересно, как он к этому отнесётся?
– Антон? Тот, апологет евразийства?
– Да, только тогда, на Гумилёве, всё его евразийство как началось, так и закончилось. Сейчас он апологет квартирного бизнеса. У него можно всё узнать по поводу размена, обмена и так далее.
– Кажется, мне больше незачем.
– А кстати, помнишь, когда-то мы с тобой говорили, что если бы встретили этого Охотина, то с удовольствием дали бы ему по физиономии. Помнишь? Не знаю, как ребята, но мы с тобой хотели разобраться с ним самым мужским способом.
– Помню. Это было бы вполне по-философски.
– Да. Особенно если философы – женщины. Что касается меня, то моя философия давно находится между стиральной машиной и газовой плитой. С тремя детьми может быть только одна философия. А вообще, всё получилось не совсем так, как представлялось. Знаешь, мне кажется, что когда-то, в самый разгар моего интереса к тайнам мироздания, где-то между философией жизни и философией всеединства вдруг произошёл взрыв. И меня накрыло взрывной волной. А когда я выбралась, оказалось, всё в мире изменилось. И вот с тех пор у меня, наверное, последствия контузии… – Лариса засмеялась. – И я с тех пор боюсь всех этих философских построений и систем, мне кажется, что они взрывоопасны… Хотя они тут ни при чём. Наверное, хорошо, что рухнул тот мир, который был до взрыва, но взрывная волна… А что касается Охотина, – она секунду помолчала, – знаешь, за прошедшие годы я стала помягче. Честно говоря, не знаю, что теперь с ним делать.
* * *
На следующий день было много работы. Верстался номер, за это время несколько раз зависал компьютер, в последний момент были обнаружены опечатки, и, в конце концов, около девяти вечера удалось всё закончить. Ещё раз всё пролистав, Ирина и Максим пошли пить кофе.
Они спустились в бар, где всегда вечером было много народу. Заняли столик в глубине зала, где обычно обсуждали текущую работу.
– А что, этот Охотин, новый сотрудник, действительно твой старый знакомый? – спросил Максим.
– Да, – грустно ответила она.
Она рассказала о том, что когда-то был кружок – нечто вроде самодеятельного философского клуба, где велись самые скучные по нынешним временам разговоры о смысле жизни, об истине, о книгах и так далее. Не все, конечно, собирались всерьёз становиться философами, просто гуманитарной молодежи того времени такое времяпрепровождение представлялось вполне достойным. И, конечно, не обходилось без книг «тамиздата» и «самиздата». Приходил туда и Охотин, приходил и слушал, а потом сообщил в ГБ. Вероятно, он обо всём сообщал с самого начала, но никто этого не замечал, так как среди членов кружка не было профессиональных конспираторов. Конспираторами становились потом, после первого столкновения с гэбэшниками, но это отдельная история…
Максим выслушал рассеянно, потом сокрушённо покивал головой.
– Ты думаешь, он появился неслучайно?
Она не знала, что ответить. Ей не хотелось так думать.
Они второпях обсудили планы следующей недели, и Максим, схватив портфель, побежал к выходу, а Ирина, вспомнив, что Алёша сегодня у бабушки с дедушкой, решила остаться ещё на полчаса.
В этот момент к её столику подошёл Сергей Охотин.
– Будешь коктейль? – спросил он.
Может быть, надо отказаться, подумала она. Хорошо ли пить коктейль вместе со стукачом, ну, то есть с осведомителем? Раньше такой вопрос даже не возник бы. Но сейчас… Впрочем, рядом нет тех, кто осудил бы её за это.
– Буду, – с улыбкой ответила она.
Ну вот, сказала она себе, теперь ты сидишь напротив него, за одним столиком. Ты рядом с Сергеем Охотиным, всем когда-то доставившим столько неприятностей. Можно было бы его спросить, зачем он тогда это сделал и что испытывал, ведь он ответствен, в конце концов, за те события. Как ни странно, но у неё не было желания ни сказать ему что-то резкое, ни спросить его, ни тем более «дать по физиономии».
– Хорошо здесь, – сказал он, пододвигая к ней бокал. – Ты,
