– Что ты как вареная? Случилось что?
– Да. Шурик уезжает.
– Куда?
– В Америку. – Аня отвернулась к окну, слезы набежали на глаза. Она не хотела плакать перед подругой, но сдерживаться больше не было сил.
– Да ты что? Какой ужас. С кем?
В ответ Аня расплакалась. Лера не умела успокаивать, она просто села на стул и стала молча ждать, когда слезы закончатся и можно будет разговаривать. В кухню вошла Полина. Синий бант на голове, в школьной форме, серые глазищи внимательно посмотрели сначала на мать, потом на Леру.
– Почему мама плачет?
– А почему ты в школьной форме? Вечер на дворе.
– Мама сказала, чтобы я шла в свою комнату и не выходила оттуда. Вот я и не переоделась. А что с мамой, тетя Лера?
– В глаз что-то попало, пойдем. Сейчас пройдет. – Она тихонько подтолкнула девочку к дверям.
Аня стала успокаиваться, встала, налила воды из-под крана и вновь села, уронив голову на руки. Когда в кухню вернулась Лера, девушка молча смотрела в одну точку, но взгляд ее не был растерянным, в нем читалась злость.
– Я ему отомщу, он сто раз пожалеет. Ненавижу.
– И правильно. Я сейчас позвоню одному знакомому. – Лера загадочно посмотрела на Аню и вышла в коридор.
Аня осталась на кухне и слышала разговор только обрывками, похоже, Лера нашла благодарного слушателя, разговор о гомосексуальном спектакле и о принципах Олега звучал очень эмоционально.
Аня прокручивала в памяти все, что сегодня произошло. Шурик встретил ее с работы, хотя они и не договаривались, Аня была приятно удивлена, но еще больше ее удивило приглашение посидеть в кафе. А на ее вопрос: «Кто заберет Полю с продленки?» – Шурик убил наповал, ответив, что мама.
«Но ведь она даже не знает, где находится школа». – «Я ей объяснил, – был ответ. – Пойдем, нам очень нужно поговорить вдвоем, дома я не хочу».
Они зашли в кафе на углу Некрасова и Литейного, когда-то это было их кафе, здесь еще в их студенческие годы в алюминиевых креманках давали взбитые сливки с шоколадной крошкой. Не было на всем белом свете ничего вкуснее. Сейчас кафе продолжало существовать, но сливок в нем не было, зато были бутерброды и много импортных, с неизвестными Ане названиями на этикетках, бутылок.
Молодые люди сели за крайний столик возле окна, заказали по чашке кофе. И дальше последовал пространный рассказ или доклад о политической ситуации в СССР, а может, уже и не в СССР. Об опасностях, которые подстерегают на каждом шагу, и что неизвестно, чем все закончится. «А что – все?» – прозвучал вопрос Ани. На что был ответ, опять очень пространный, что это безнравственно, вот так относиться к событиям, происходящим в стране, в которой живешь.
Аня слушала и ничего не понимала. «Опять ходил на какой-то митинг», – подумала девушка. События августа были еще очень свежи.
Шурик, конечно, был в гуще всего происходящего. Ночь он провел на Дворцовой, а утром, когда Аня собиралась на работу, пришел к ней отсыпаться, сказав, что до Московского он не доедет, свалится по дороге. Вечером его уже не было. Аня понимала, как для него это важно, и с лишними вопросами не приставала. Она радовалась любому появлению мужа, хоть и бывшего, но это только в паспорте, а так Аня свято верила, что у них с Шуриком такая семья. Не у всех все одинаково, вот в природе нет повторений, и у них нет, и их любовь за столько лет не погасла. И вот сейчас, сидя напротив Шурика, она просто слушала, не вникая в то, что он говорил, она наслаждалась моментом. Сейчас Аня не могла вспомнить, что заставило ее слушать и наконец услышать то, что говорил муж, бывший муж.
– Это недалеко от Канады. Мы специально выбрали это место, чтобы и родителям, и Борису Наумычу не так тяжело было привыкать. Там природа и климат очень схожи с нашими. Березки, сосны, но все, конечно, намного лучше, и экология и вообще. – Он выжидательно смотрел на Аню.
– Шурик, какая Канада и при чем здесь родители? И кто такой Борис Наумыч?
– Ты, Анюта, как всегда, не слушаешь. Повторяю, мы уезжаем с родителями в Америку.
– А кто такой Борис Наумыч? И почему он тоже едет с вами? – Аня растерянно смотрела на Шурика.
– Борис Наумович… – Шурик замялся на секунду и опять заговорил быстро и энергично: – Ну, помнишь я тебе рассказывал. Три года назад в Таврическом, общество «Память». Вспомнила?
– Вспомнила. И что?
– Борис Наумович, Ирочкин папа. А Ирочка моя жена, уже полгода, и мы ждем ребенка. Я хочу, чтобы этот ребенок родился в свободной стране…
Аня встала и молча вышла из кафе. Шурик нагнал ее на переходе. Горел красный.
– Но послушай, я же не отказываюсь от Полины, как только устроюсь, буду помогать. Я же не подонок какой-нибудь?
При этих словах Аня резко остановилась и посмотрела прямо в глаза бывшего мужа:
– Полину приведи домой.
На светофоре зажегся зеленый свет, и Аня перешла на другую сторону улицы.
Шурик смотрел ей вслед, он понял, что на сегодня разговор закончился, и с облегчением вздохнул.
Аня сначала шла быстрым шагом в сторону дома, а затем побежала. В голове стучало и гремело, она не могла сосредоточиться, мысли разбегались в разные стороны. Девушка бежала, пока не стала задыхаться, остановилась и огляделась вокруг. Она была возле Михайловского замка, на Кленовой аллее. Присела на скамейку. Надо сосредоточиться, нет, не получается. Одна единственная мысль, которую она могла осознать в данную минуту, а вернее, вопрос: «Как я буду жить без него?»
Как она очутилась дома, Аня вспомнить не могла. Потом Полинка с вопросами дергала ее за руку, потом позвонила Лера, и вот она на кухне, а из коридора слышится голос Леры, она настойчиво о чем-то спрашивала.
– Анюта, скажи свой адрес.
– Пестеля, восемь-два, квартира двенадцать, – на автомате проговорила девушка.
– Так, записывай. – Лера продиктовала адрес и добавила: – Привези что-нибудь выпить. Здесь некоторым, – она понизила голос, – очень требуется стресс снять.
Лера закончила разговор и вошла в кухню. Аня сидела все в той же позе, тупо уперев взгляд в столешницу.
– Все, хватит страдать. Полину надо накормить и спать уложить. Сейчас к нам гости приедут. Будем с тобой, подруга, стресс снимать. Глядишь – жизнь и наладится.
Аня не отреагировала.
– Понятно. Сделаю все сама. – Она пошла в комнату за Полиной.
Где-то через час в квартире Ани раздался звонок.
– Сиди, я открою. – Лера поправила волосы и заспешила к дверям.
Из коридора раздались мужские голоса вперемежку с Лериным смехом.
– Здравствуйте, моя сладкая фея, – прогудел мужской голос где-то совсем рядом.
Аня очнулась и подняла глаза, прямо над ней, чуть склонив голову набок, стоял высокий мужчина лет тридцати пяти, с начинающейся сединой на висках. И улыбался Ане самой обаятельной улыбкой.
– Вижу, вспомнили, а если не вспомнили, познакомимся еще раз. Дмитрий, можно Митя. – Он протянул девушке руку, продолжая улыбаться. – Помнится мне, что в прошлый раз мы перешли на ты, правда, на брудершафт решили не пить. Сегодня предлагаю исправить ошибки прошлого. – Он поставил на стол бутылку шампанского и черешневый компот.
Аня молча слушала, наблюдая за происходящим. В кухню вошли Лера и еще один незнакомый мужчина. Мужчина был не такой веселый, как его товарищ, и внешне он был полная противоположность Мите. Плотный, невысокий, нос набок, как потом выяснилось, сломанный в неравном бою.
– Анатолий, – произнес мужчина и без приглашения сел на свободный стул.
Валентина подошла к окну, напротив висит фонарь. Сколько лет она смотрит в это окно в кухне? Десять? Почти десять лет. Это много и мало одновременно. Соньке восемь – это немного. Они с Костиком уже пятнадцать лет вместе – это много. Все очень относительно в этой жизни. Соня болеет, время тянется очень медленно, от- пуск проскочил, даже не заметила. А если вся жизнь вот так проскочит?
Что за мысли ей сегодня в голову лезут? А все этот звонок.
Звонок прозвучал вечером, ближе к девяти. Вся семья была дома, что последнее время было скорее исключением, чем правилом. Костик листал газету, а Валя с Соней разучивали гаммы.
Соня играла на скрипке. Пришли поступать на фортепьяно, но фортепьяно оказалось не для всех. Для всех, это у которых, как выяснилось, абсолютный слух, была как раз скрипка. Валя смотрела на это скептически, видимо, по классу струнных был недобор, и она не далека была от истины. На фортепьяно был конкурс из блатных, а на струнные действительно можно было поступить. И они поступили. И вот уже два года Соня училась в престижной музыкальной школе имени Рахманинова.
Звонок прервал очередной Сонин пассаж.
– Играй, Сонечка, не отвлекайся. – Валентина стряхнула дремоту, которая одолевала ее, как только дочь начинала играть гаммы, встала с дивана и хотела снять трубку, но Костик опередил ее, буквально выхватив из рук.
