на Пятую и Шестую ложатся заботы по хозяйству, они управляют Внутренним городом. Седьмой и Восьмой скучать тоже не приходится, они присматривают за племянницами. Но поскольку Императрица имеет гарем из восьми мужей, и живет с каждым по году, все ее дочери – сводные сестры. Итак, выполнив свой материнский долг, облеченная властью выпивает тайный настой и становится бесплодна, после чего ее частная жизнь именно таковой и является. Завершив свое правление и передав наследнице власть, прежняя Императрица уходит на покой и безмятежно доживает в персональном особняке все там же, на территории Внутреннего Города, – она помолчала. – Ты что-то хочешь спросить?! От тебя так и веет любопытством, – проворчала она, не оборачиваясь.
– А если рождаются мальчики?! – поинтересовалась гостья. – Или такого не бывает?!
Аватара уперлась руками в подоконник.
– Ну, почему же, случается, – усмехнулась она. – Поверь мне, никаких драм. Их отдают кормилицам, а потом отсылают в дальние монастыри. Они ничего не знают о своем происхождении, – добавила она, потом помолчала. – Итак, я родилась в Императорском дворце, и первые восемь лет своей жизни купалась в неге и роскоши. Любовь матери, почитание слуг, исполнение всех желаний, что еще может хотеть маленькая девочка?! Но счастье мое было недолгим. Когда мне исполнилось восемь, тетушка Мэй – глава личной стражи матери – отвезла меня в горный монастырь Хатаго. Пожалуй, все это рассказывать слишком долго, но если хочешь, я покажу, – предложила она, оборачиваясь.
Полина удивленно смотрела на нее.
– Почему ты решила открыться передо мной?
Наоки философски вздохнула.
– Хочу объяснить тебе причины своего отказа, чтобы раз и навсегда закрыть эту тему. А, кроме того, я уже привыкла сама выбирать себе гостей. Так, показать?! – осведомилась она.
– Конечно, – поспешно согласилась гостья.
Не будь Полина архимагичкой, еще неизвестно смогла бы она выдержать такое. В голове начали вспыхивать одна за другой живые яркие картинки, до краев наполненные чувствами.
Восьмилетняя Наоки оказалась невысокой щуплой девочкой, застенчивой, но упрямой.
Путь до монастыря занял шесть дней. Везли императорскую дочь скрытно, ночами. Разговаривали мало и только шепотом.
– Мэй-сама, зачем мы едем в такую даль?!
– Детка, не задавай вопросов, – тетушка отводит глаза. – Там тебе все объяснят.
И там объяснили. Когда выкупали в ледяной воде и переодели из нежнейшего шелка в жесткую дерюгу.
– Ты больше не императорская дочь, Наоки, – строго глядя в глаза, произнес сухой жилистый старик. – Теперь, ты – воспитанница монастыря Хатаго. Наставники сделают из тебя воина. Ты лишишься всех своих чувств, кроме чувства долга. Ты научишься терпеть голод и боль. Ты забудешь: кем была рождена.
Девочка зябко поводит плечами.
– Но я не хочу, – тихо, но твердо заявляет она.
Настоятель чуть заметно усмехается.
– А это не вопрос желания. Единственным твоим стремлением после обучения будет служение Императрице. Без сомнений и сожалений. Только верность и послушание. А вот с него-то мы и начнем.
Каково изнеженной принцессе, привыкшей к всеобщему вниманию и заботе, вдруг стать собственностью, практически рабой, суровых, лишенных жалости Наставников?!
Первый год – унижение и боль.
Раскрывать тайну своего происхождения тебе запрещают, и сверстники не знают: кто ты, но по нежной коже и ухоженным волосам опознают в тебе чужака, поэтому достается тебе больше других. Человеческие детеныши – самые жестокие зверьки. Падающего – толкни, упавшего – добей. Они мстят тебе, благополучной девочке, за предательство своих родителей, сбывших с рук демографические излишки семьи. Но тогда ты еще не понимаешь этого, все происходящее кажется тебе ожившим кошмаром. Однако к концу года ты уже знаешь, что следующая боль заглушает предыдущую, что слезы и мольбы не помогут, что умереть тебе не дадут, а значит, надо научиться выживать.
Второй год – боль и голод.
Новое открытие не заставляет себя ждать. Душевная боль, оказывается, страшнее телесной. Вывихнутые суставы, гематомы, растянутые связки, все это проходит. Горше осознавать, что тебя сначала обогрели и приласкали, а потом, как лишнего в помете щенка, вышвырнули за ненадобностью. Ты такая же, как все здесь. И какая разница, что твоим домом был Императорский дворец, а они ютились в лачугах. И лютый голод, сосущий, вызывающий спазмы, от которого темнеет в глазах. Наставники старательно не замечают, как старшие отбирают у младших и без того скудные пайки. Это и называется «школа выживания», умей постоять за себя, а если слишком слаб – терпи.
Третий год – голод и страх.
К этому времени подвальные крысы уже не кажутся тебе мерзкими тварями. Ну и пусть они охотятся стаей, главное: хитрость и скорость. Одно плохо, они учатся также быстро, как и ты. И значительно лучше видят в темноте. Но не это пугает. Что-то сгущается вокруг тебя, неясные тени, странные шепотки, ночные скрипы. И непроходящее ощущение тяжелого пристального взгляда. Холодок ужаса ползет по душе.
Четвертый год – страх и ненависть.
Все струны души натянуты до предела, слышно, как колки скрипят. Но самое подлое в этом липком страхе – неизвестность, ты не знаешь: чего ты боишься. Ты дергаешься от малейшего шороха, оборачиваешься от дуновения ветерка. Ты на грани срыва. И только тут понимаешь, что тебя намеренно доводили до такого состояния. И возмущение переплавляет страх в ненависть. Жгучую ненависть, которая звенит в тебе сталью катаны.
Пятый год – ненависть и пустота.
Ты уже не считаешь дни, ты скользишь по времени, не замечая его. Ненависть становится частью твоей души. Ты видишь вокруг только врагов и ждешь удара в спину каждую секунду. Ты постоянно готова к отпору. А внутри разливается пустота. Ты давно уже ни с кем не разговаривала, звук собственного голоса кажется тебе чужим. Твое сознание безлико. Пылающий яростью шар с вязким туманом внутри. Ты – никто, заготовка под воина.
Шестой год – пустота и новая цель.
Вызов к Настоятелю пускает легкую рябь по твоему безразличию. Что хочет сказать тебе этот лысый старик с холодными безжалостными глазами?! Ты выслушиваешь известие о том, что, оказывается, отдана в монастырь с высокой благородной целью: стать первой из удонэри, главой личной стражи будущей Императрицы, твоей младшей сестры. Это впечатляет, но не слишком, чувства твои застыли, как мухи в янтаре. Однако по размышлении ты начинаешь испытывать облегчение оттого, что поступку твоей семьи есть оправдание. У тебя появляется новая цель, ты оживаешь…
У Полины было впечатление: будто она с размаху врезалась в монолитную скалу.
– Извини, – виновато хмыкнула Наоки. – Сама засмотрелась.
Шумская перевела дух.
– И кто же тебе такой мощный блок поставил? – просипела она.
– Сама и поставила, – вздохнула
