Загрохотала в мощи своей немецкая артиллерия.
Он встал и увидел, как поднимался в зеленом отдалении ураган взрывов. Там уже гибли те, кто считал его своим, и если хоть один уцелеет- не забудет его. Кровь на болоте дождями смоется, а в памяти — нет. Никогда. И страшнее казалось ему от начала недобрая дорога.
«Над всеми проклятие, — подумал он. — Откуда ты взялось? Кто вызвал тебя?»
Нет, он не будет ломать над этим голову, Одно — как можно лучше жить.
«Деньги, деньги бери. А там посмотрим…»
Но где они? Не в этой же траве среди крови и пожарищ!.. А может, под этим папоротником? Он вырвал куст.
Песок, как золото, брызнул в стороны и потек в яме. Ловягин вздрогнул, очнулся от дремы.
Мимо толпами шли солдаты к краю леса; они готовились к атаке, потные, грязные и усталые.
Ловягин, опустив голову, исподлобья глядел им вслед.
* * *
Гудела яростью рукопашная.
— Ни шагу назад, товарищи!
— Смерть фашистам!
Это были и призывы к стойкости, и последние слова сраженных бойцов.
Два немецких танка ползли на окопы стрелкового отделения Елагина, в обход, со стороны болота. Приближались — шли уступом: передний чуть поодаль и сбоку, второй как бы сопровождал его — готов был прикрыть от грозившей опасности. Окопы у дороги разбиты, оползли, земля покрыта минной копотью, будто дегтем полита.
Бой, казалось, длился мгновение. Но солнце уже было высоко — багровело в чаду, будто вечер уже, и лишь изредка золотисто всплескивало раскатами света. За спиной Елагина слышались глухие взрывы. Грохот пулеметов, удары танковых пушек, от которых разлетались избы.
Огонь обдавал защитников — жег и ослеплял. Дым тянулся к болоту и вдали, над зелеными холмами, поднятый горячим полевым воздухом, закручивался к облакам.
Гречишным цветом сияли они, пронзительно прекрасные в синезе.
Бой шел уже в центре деревни. Туда рвались немецкие танки и автоматчики. Елагин знал, что всем конец, и было жутко. Он стрелял, бросал гранаты, прятался, и снова гремели его выстрелы, почти одинокие здесь. Многие товарищи убиты — разбросаны в осыпавшихся и развороченных окопах. Маленький, уставший санитар оттаскивал раненых за баньку и перевязывал, как это возможно было, исполняя положенное.
Еше несколько дней назад они шли к вокзалу по солнечной улице города. Гремел барабан.
«На фронт… на фронт», — Елагин шагал в такт барабанным раскатам; и голубое небо, и улицы, и люди на тротуарах, и полыхавшее впереди знамя с золотой, разящей стрелою древка — все было как в праздник… Какое это торжество — идти вот так, когда все слито в одну силу, рокочет шквал шагов и в бой зовет барабан.
«Тарра-тарр, тара-та-та, пора-та-та…»
«На фронт… на фронт… Приду — не приду, приду — не приду. На фронт… на фронт…»
Он переползал через убитых — искал гранаты. Вот наконец нашел. Связал их вырванными из вещмешка лямками. Вышло две связки.
В деревне — ожесточенные схватки возле изб и горящих плетней, и здесь, па окраинке болота, бил пулемет, рассекал на дороге немцев.
Танки все ближе и ближе. Гусеницы визжали и скрипели, мгновенно встрепенувшись, исчезали под ними березки.
Танки, казалось, нашли Сергея. Он был где-то в середине, между ними, и эта черта сжалась — замкнулась тенью.
Елагин не верил, что может погибнуть. Что-то случится и он не погибнет. Нет!.. С безмерною силой любил он сейчас весь этот великий мир от небес и до самой малой былинки.
Раненые старались уйти от баньки в надежде спастись — укрыться в болоте.
К Елагину подполз санитар.
— Ты один, уходи!
— Не время! У меня еще две связки гранат! — крикнул Сергей. — Бери одну!
Санитар прыгнул за баньку. Затаился с гранатами в конопляниках. Тут было надежнее, чем там, в щели пе остался Елагин.
Сергей выглянул из укрытия. Вот они. С качающимися орудиями, какие-то рыжие и грязные.
Елагину почудилось, что земля стронулась и он быстро понесся под блестевшие на солнце цепи. Сейчас сейчас они разорвут его. Бежать! Он выберется к болоту. Танки все равно пройдут. Кому нужна его гибель! Ничто не изменится, и никто даже не заметит, как он погиб. В это мгновение земля взметнулась от удара, ослепительная вспышка прорезала неожиданно навалившийся мрак ьлагин упал на дно щели. Что-то закружилось и сразу оборвалось ~ остановилось. Сверху гудело, лязгали гусеницы. Щель обдало горячим моторным чадом, по каске ударило тяжелым, оглушило.
Танк прошел.
Земля сползла, придавила Елагина. Можно пролежать долго, немцы не найдут его.
Впереди раздался взрыв. И крик. Елагин вскочил. Рядом по траве катилась гусеница от танка, с другой гусеницы летели лохмотья одежды.
Из люка быстро вылез танкист в короткой черной куртке, шлеме и потянулся к кобуре.
Не раздумывая, Елагин бросил связку гранат под корму. Из днища хлестнул огонь.
Танк горел и вздрагивал, проваливался. Внутри его рвались снаряды.
Другая машина была в отдалении — устремилась к пулемету, вдавила его и, развернув башню, повела пушкой.
Банька разлетелась от удара снаряда.
В дыму, спотыкаясь, уходил Елагин к болоту.
Бой в деревне кончился. Командир отряда, комиссар и несколько курсантов до последнего патрона отстреливались из горящей избы.
Елагин был уже на болоте, когда, словно сметенная ветром, случайная пуля настигла-ударила в ногу.
Он упал, и мох под ним провалился. Неподвижная топь колыхнулась. Он схватился за ствол березки на кочке. Бился на краю топи, спешил: казалось, немцы бегут сюда.
Обессилев, крепко прильнул к мху уже в беспамятстве. Конец или тяжкий сон?
«Все равно», — подумал он, когда жизнь показала, что сейчас она не добрее смерти.
Трава хоронила в холодной росе остылый прах безвестного боя.
А на востоке тьму освещали огромные зарева. Со зловещим блеском стояли они над болотными прорвами между которыми по топким мхам, опираясь на кол, брел Елагин. Рану перевязал рубахой. Пуля разорвала мякоть выше колена вроде бы и пустяк. Но много крови потерял Сергей, пока лежал в беспамятстве. Голова кружилась, сердце стучало, как в пустоте, билось в усилиях удержать жизнь.
Вяло и слабо, долго путаясь, выискивал он необходимые решения.
Но одно решение созрело мгновенно — идти на восток туда, к своим. Он успеет, догонит товарищей. И так торопливы были его первые шаги, что едва не стали они и последними. Он ступил в топь, и тут же водоросли, тина оплели его, обдали спиравшей дыхание гнилью. А под ногами-холодная пустота. Елагин рванулся, протянул руки к какому-то кусту, ухватился за его частые прутья, стал наматывать их на кулаки. Так, держась за эту тягуче трещавшую к рвущуюся связь с берегом, медленно и тяжело выползал.
А когда выполз, долго лежал на спине. Безрадостно оглядывал звезды над собой. Они напоминали огоньки далеких жилищ, одиноко разбросанных в пространстве без милых тропок между ними-пустынная бездна мрака разделяла их.
Болото, затянутое туманом, казалось бесконечными.
Убравшись из топи, Елагин шел осторожно. Пробовал колом путь впереди Иногда кол проваливался. Тогда проходилось сворачивать к дороге.
Но и она была опасной. Там шли немецкие машины — доносилось непрерывное гудение моторов.
«Была ли польза от нашего боя? — подумал Елагин, снова вспомнив колонну курсантов, в которой и он шел по городу. Теперь ее нет — она погребена в окопах среди сгоревшей деревни. — Все погибли, как герои. А я бреду по этой грязи. Кому нужна моя жизнь? Что я могу сделать?»
Елагину казалось, что вон у той встающей над лесом огненной полосы сила. Он совсем не представлял себе, как малы его силы перед далью. Сколько надо пройти среди опасностей, в которые попадает даже чуткий и ловкий зверь, если человек захочет изловить его. Теперь ловили таких, как он, отставших от своих и измученных солдат.
Когда же кончится это болото?!
Он забрался в кусты. Знобило от тумана и сырости.
Согрела дрема.
Снилась раскрытая дверь, из которой тянуло теплом.
Но он не мог подойти: в избе были немцы. Вышла молодая жепшниа в распахнутой шубе и посмотрела со слезами на него: «Я согрею тебя».
Она повела его куда-то, хотела скрыть его и согреть.
Но всюду появлялись какие-то люди и пугали их.
«Скорее вон туда», — показала она на солнечную волнившуюся полосу ржи, поманила его распахнутой шубой, за которой пронзающе радостно белым сияла кофточка.
Он с трудом раскрыл глаза. Кругом то же болото в тумане. И тоска вдруг какой-то безнадежностью заныла в душе со все затмевающей болью.
Елагин еле встал. Припадая на раненую ногу, пошел дальше. Как-то сгорбленно качаясь в тумане, он косо уходил от дороги.
В итог час машина доставила в лесную сторожку, где расположился Дптц со своей разведкой, Ловягина в форме советского солдата. Дитц встретил его у входа. На столе горела керосиновая лампа среди глухих бревенчатых стен с занавешенными окнами.
