провести такую процедуру было ничуть не более трудно, чем заставить после 1917 года прославлять республику, III Интернационал и даже «ликвидацию кулачества, как класса». Позднейшая судьба Крестьянского союза была иная, чем у других союзов: самое его присоединение к ним было искусственным. Но в свое время оно было полезно движению; крестьянство приобрело видимость организованности и его программа, т. е. якобы подлинная народная воля, соблазнительно совпадала с программой «Освобождения». Впечатление от этого было внушительно.
Было бы легкомысленно приписывать указу эти явления нашей жизни. Если бы общество было довольно или по крайней мере спокойно, указ ничего бы не создал. Освободительное движение родилось из причин исторических, приведших все население к повышенному политическому интересу, к той жажде политических перемен, которая бывает в переломные периоды государственной жизни. Но указ оказал поддержку этому настроению и дал ему выход. Он профессиональные союзы превратил в «политические» и, как последствие этого, помог организовать всю русскую интеллигенцию. Люди, которые создали это движение, невольно поддавались сами обаянию порожденной ими фикции. Профессиональные союзы, их объединяющий орган Союз союзов стал казаться выражением действительной воли народа или по крайней мере его бессословной интеллигенции. Голос «союзов» казался много внушительнее банкетных резолюций или нелегальной печати.
А между тем все это было очень преувеличено. Союзы не представляли профессий, хотя присвоили себе право говорить от их имени. Ни малейшей профессиональной работы, которая сближает людей, в них не производилось; никаких общих профессиональных нужд они не защищали. Профессиональные нужды были только риторическим подходом, чтобы от имени союза прийти к заключению, что никакая профессиональная деятельность не будет возможна, пока не будут осуществлены освободительные лозунги, т. е. пока не будет созвано учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Ячейки «Союза освобождения» с готовыми лозунгами организовывали союзы, при пассивном или активном сочувствии собравшихся; эти лозунги включали в программу и потом заключали, что вся данная профессия с этим согласна. Создавалась соблазнительная видимость единодушия.
Люди, которые близко к делу стояли, знали, что они представляют только себя. Но легкость, с которой наше неопытное и взбаламученное общество поддавалось на интеллигентскую пропаганду и принимало любые постановления, это самозванство оправдывало. Где правильного представительства нет, там легко не только говорить за других, но и быть убежденным, что выражаешь общее мнение. Долгая политика власти, которая мешала организации общества, свои плоды пожинала, высочайшим Указом 18 февраля она «интеллигентских вождей» сама превратила в выразителей воли «народа».
Глава XIV. Агония самодержавия
Тогда начался решительный этап «освободительного движения», победа его военной идеологии. Этим гордым сознанием проникнута статья Милюкова в «Освобождении» от 26 июля 1905 года (подпись С. С.). Она называется «Россия организуется». Он в ней говорит: «Общество в самых консервативных слоях приходит к решимости — взять власть в свои руки. Русское общество организуется по мере того, как дезорганизуется правительство». В чем видел автор эту общественную организацию? Не в земстве, которое по роду своей деятельности, хотя местной, но общегосударственной по объему, должно было быть основой общественного самоуправления во всероссийском масштабе. Автор земством уже недоволен. Сочувствие земству «затруднено известным чувством недоверия и антагонизма, которое, несомненно, существует по отношению к земству…». «Это недоверие переносится и на ту земскую передовую группу (т. е. земцы-конституционалисты), которая начала все политическое движение в земской среде. На ее счет заносят все те ошибки и бестактности, которые в таком изобилии совершались членами этой земской группы». Итак, не земство — руководители, не оно — организованная Россия, которая «приходит к решимости взять власть в свои руки». Кто же эти претенденты? «Это люди личного труда и свободных профессий. Это положение и подсказывает им их форму организации — наиболее для них подходящую. Такой формой оказалась та форма профессиональных союзов, которая так быстро и широко была использована в последние месяцы для политических целей». И Милюков добавляет: «что касается политического настроения „союзов“, надо было заранее ожидать, что оно будет непохоже на настроение земских и городских деятелей»[641].
Это интересная и правильная постановка вопроса; это действительно совершалось в этот момент и в этом была Немезида за прошлое. Обывательская Россия пошла за организованной «интеллигенцией», за ее лозунгами и руководителями. Началась явная гегемония «военных».
Ибо mutatis mutandis можно было сказать, что земства были представителями гражданской идеологии, а организованная в Союз союзов интеллигенция — военной.
С начала своего существования земства воплощали принцип самоуправления общества в сотрудничестве с государственной властью. Они были школою для будущей конституции, знакомились на практике с началами народоправства и создавали кадры будущих политических деятелей. Конституция естественно мыслилась как «увенчание здания», как логическое завершение того, что уже было в земстве дано; конституция должна была быть en grand[642] тем же сотрудничеством власти и общества. Пусть земства с губернаторами боролись; борьба в законом предусмотренных формах есть только форма сотрудничества. Эволюционный путь к конституции шел именно через земство; земская деятельность была мирным течением жизни, а не «военной кампанией».
Напротив того, организация профессиональной интеллигенции произошла во время войны и не для мирной работы, а специально с военною целью, т. е. для разрушения самодержавия. Ту часть интеллигенции, которая под видом профессиональных союзов организовалась в Союз союзов, объединял только этот лозунг — «Долой самодержавие». Не интеллигенцию вообще, входившую в обывательскую массу страны, а интеллигентское организованное меньшинство можно уподобить той специальной части населения, raison d’être которой — война, т. е. уподобить «военному классу».
Военные существуют и в мирное время, но в это время они не господствуют; cedant arma togae[643]. Но когда начинается война, роли меняются. Военные руководят войной, и штатские им подчиняются. Так произошло и у нас. Пока будущую конституцию видели в конце эволюции, в ней видели увенчание «земского здания». Но когда война разразилась, во главе военных действий стала «интеллигенция». Постепенное подчинение ей земского элемента — интересная страничка нашей истории.
Апогей земской популярности был в ноябре 1904 года, когда Земский съезд первый потребовал конституции. Если вожди интеллигенции были им недовольны и открыли «банкетную кампанию», то обывательская масса свою надежду пока видела все-таки в земстве. Популярность земцев этого времени можно сравнить с эфемерной популярностью Государственной думы в 1917 году. Если бы земцы тогда победили, они бы надолго сохранили первое место. Но вместо победы последовала неудача Святополк-Мирского, что было неудачей тактики соглашения. Нужно было войну продолжать. Когда прерываются переговоры о мире, слово переходит к начальникам армии. В январе и феврале выступил Ахеронт, и он привел к победе 18 февраля.
Конечно, влияние земства исчезло не сразу. Но
